Тихая улочка Труниловской слободы, старинная липовая аллея, дорожка, вымощенная фигурным камнем. Здания вокруг старинные, исторические — губернаторский дом, женское епархиальное училище, губернский окружной суд, дом писателя Сергея Аксакова… Половину квартала перед спуском холмов к реке Белой занимает сад с лужайками и яблоневыми деревьями, над которым высится желтый полумесяц Первой соборной мечети. В ее ограде могилы российских муфтиев. Лицом на Воскресенскую улицу смотрит белокаменный дом с высокой резной дверью — старинная резиденция Магометанского духовного собрания, ныне — Центрального духовного управления мусульман России. В эссе «Полумесяц, тамга и крест» уже шла речь о причинах создания муфтията в Уфе. Сегодня разговор о том, как провинциальное учреждение распространило свое влияние почти на всю страну.
Вплоть до конца XVIII века муфтиев в России не было. Знаменитое путешествие императрицы Екатерины II по Волге с посещением Казани и древнего Булгара (смотрите «Екатерина, ты была не права…») имело последствием выпуск указов, коренным образом изменивших жизнеустройство российских мусульман. Указ императрицы 1773 года «О терпимости всех вероисповеданий…» провозгласил принцип веротерпимости на территории всей России, а указ 1783 года «О дозволении поданным магометанского закона избирать самим у себя ахунов…» прекратил существовавшая ранее практику приглашения мулл из среднеазиатских государств, что не только ослабляло влияние тамошних мусульман на их российских единоверцев, но и позволило выдвигать на духовные посты верных правительству людей.
Но объявив свободу вероисповедания, императрица отпустила узду. Процесс стал развиваться стихийно. В Урало-Поволжье появились толпы странствующих дервишей. Муллы из Хивы и Бухары ходят по деревням, проповедуют, что хотят. Переходят с места на место, когда захотят — пересекают границу, захотят — возвращаются. Число ахунов и мулл в крае тоже ничем не ограничено. Живут на средства единоверцев, а знания их никем не проверены и настроения неизвестно какие.
Это безобразие следовало прекратить. Разработанный генерал-губернатором Осипом Игельстромом проект сводился к тому, чтобы образовать в Уфе «мусульманскую комиссию» из авторитетных мусульман для приема экзаменов у претендентов на духовные должности и проверки знаний действующих мулл в Уфимском наместничестве и Оренбургской области. Задумано включить в комиссию двух ахунов и двух мулл, на заседаниях должны присутствовать губернский прокурор и члены «верхней расправы», а утверждать в должности станет наместническое правление.
Высочайшие указы об учреждении в Уфе Мусульманского Духовного собрания и назначении муфтием Мухамеджана Хусейнова были объявлены 22 и 23 сентября 1788 года.
Но после этого возникла длинная пауза. Во-первых, неясно было, чем именно должно заниматься Духовное собрание и кому подчиняться. Во-вторых, никто не знал, кем именно является муфтий — все слышали слово, но не знали, что именно оно значит.
В петровской «Табели о рангах» ничего похожего нет. Неопределенно о должности муфтия сказано и в указе императрицы Екатерины: «В Духовном Собрании председательствовать первому Ахуну Мухамет Джану Гусейнову, коего Мы Всемилостивейше жалуем Муфтием с произвождением ему жалования». Всё. Ничего о правах и обязанностях. Не сказано, какие сферы, подлежат ведению муфтия. Неясны пределы власти. Не определенен служебный ранг…
Слово торчало, как колышек, к которому привязана единственная фраза — «мухамедданский епископ». Сформулированное советником Уфимского наместнического правления Дмитрием Борисовичем Мертваго, это определение распространилась по местным канцеляриям и достигло, в конце концов, Петербурга.
До указа императрицы Екатерины звание муфтия среди чинов духовенства не встречается ни в одном из документов. Никто не слышал, чтобы муфтии существовали где-то еще в России, за исключением недавно присоединенного Крыма. Вероятно с понятиями муфтия и муфтията Петербург познакомился именно после присоединения Таври. Но заимствования не пошли далеко. Крымское мусульманское духовенство кастообразно — получение религиозного звания связано с принадлежностью к духовному сословию. Ничего этого не предполагалось в уфимском муфтияте. Как принято в Урало-Поволжье, всякий, избранный мусульманской общиной на духовную должность мог быть в ней утвержден вне зависимости от сословия.
В общем, точное значение слова «муфтий» еще предстояло установить. Неполнота указа о назначении муфтия дали место предположениям и догадкам. Тем более, функции муфтия понимали по-разному и наместник, и императрица, и сам муфтий.
Как именно?
Муфтий Мухамеджан Хусейнов опирался на личный опыт. В молодости он был послан Коллегией иностранных дел с секретными поручениями в Бухару и Кабул, где, выдавая себя за учащегося-шакирда, приехавшего для получения духовных знаний, собирал сведения о количестве войск, их передвижении, о характерах командиров и настроении в войсках. После возвращения из Кабула служил офицером в Оренбурге, затем сделался муллой и поднялся до уровня ахуна при Оренбургской пограничной экспедиции.
Хусейнов считал, что его назначили руководить учреждением разведывательно-дипломатическим и свою задачу видел в том, чтобы наладить получение информации из Степного края и привести казахов к повиновению, а также препятствовать влиянию на степняков Хивы, Бухары и османского султана. В пограничном Малом жузе в то время вовсю проповедовали антироссийски настроенные беглые казанские муллы. Некоторые пользовались влиянием на казахскую знать и подбивали казахов к нарушению клятв верности императрице. Обязанность свою и подчиненных мулл Хусейнов видел в том, чтобы прекратить враждебную агитацию. В Малой Орде, считал муфтий, следует первоначально утвердиться, а затем взять на себя руководство и муллами, и старшинами, и султанами.
Под своим началом муфтий уже собрал группу доверенных мулл, которые должны были действовать секретно. Одни из них постоянно жили в среднеазиатских городах под видом священнослужителей, повышающих свои религиозные знания при известных медресе. Другие под видом торговцев регулярно туда выезжали с письмами-вопросниками от Хусейнова и доставляли обратно необходимые на них ответы. Эти услуги оплачивались из казны ценными подарками и правом на беспошлинную торговлю. Транспортные расходы должны возмещаться муфтиятом в Уфе. Муфтият, по мнению Хусейнова, должно стать центром секретной дипломатии и сбора сведений о восточных соседях.
Приблизительно так Хусейнов понимал свои задачи. О религиозном деятеле российского масштаба он даже не помышлял. В благодарственном письме к императрице Мухамеджан Хусейнов именует себя «киргиз-кайсацким муфтием». Всего лишь.
Генерал Игельстром смотрел на учрежденный по его предложению муфтият иначе. Он считал, что придуманное им учреждение должно для начала заняться разобраться с горами жалоб от мусульманского населения и наладить хоть какое-то делопроизводство. Дело в том, что наместнические инстанции и суды десятилетиями заваливались донесениями о преступлениях и проступках мусульман, разобраться в которых не было возможности.
В присутственные места шли жалобы и прошения, которые муллы не могли или не хотели рассматривать сами. В наместничество приходили и жалобы на самих мулл. Неясно было, как решать эти вопросы — кто должен заниматься делами об упущении молитв, о прелюбодеяниях, употреблении алкоголя и другими нарушениями шариата? Незнакомый быт, правила — все незнакомо. Переводчики-толмачи в Уфимской и Оренбургской канцеляриях исправно переводили бумаги, но знатоков шариата среди них нет ни одного. По делам мусульман решений никто не принимает. На момент учреждения муфтията жалобы, из-за их количества, вообще перестали принимать… Этими вопросами, думал Игельстром, муфтий должен заняться немедленно. Необходимо разгрести горы бумаг и составить инструкции для мусульман, опираясь на российские законы.
Чтобы механизм заработал, генерал-губернатор составил «Проект положения о Духовном магометанского закона собрании». В нем утверждалось, что муфтият состоит под ведомством Уфимского наместнического правления. В проекте четко расписан порядок поступления на духовные должности азанчея, муллы и ахуна.
Например, муллу вначале избирает сельское общество, о чем земский исправник сообщает в наместническое правление, которое проверяет, правильно ли прошли выборы. Следующий этап — экзамен в муфтияте. Тот, кто ответил успешно, получает документ наместнического правления — указ. Не прошел экзамен — от ворот поворот.
Далее — тонкий вопрос отношений семейных и брачных. И здесь у Игельстрома свои соображения. Считая, что в этой области мусульмане особенно часто нарушают закон, генерал-губернатор тщательно описывает все стороны жизни. Прекращение злоупотреблений при браках, разводах и дележе наследства видит в скорейшем приспособлении мусульманских традиций к европейским. В этом сказывается его романтизм и наивность — он считает, что быт и мироощущение можно изменить начальственным указом…
Игельстромом подробно описывает порядок строительства мечетей и проведения богослужений. Как и в законах о православных церквях, мусульманам разрешается на сто дворов иметь одну мечеть. Число духовных служителей при мечети не оговаривается.
Наконец, Игельстром рассматривает наказания за преступления против веры — упущение молитвы, прелюбодеяние и пьянство. Шариатом за это предусмотрены телесные наказания, но Игельстром предупреждает о незаконности таких действий: «чтобы ни один духовный, ни же само Духовное собрание не отважилось налагать на кого-либо, а того менее совершать телесные наказания». Вместо этого провинившегося предлагается публично усовещать или же обязать дополнительно посещать мечеть, а в случае особо дерзких поступков содержать в мечети под арестом.
Игельстром в своем проекте старался исходить не только из интересов государства, но и из нужд мусульманского населения. И хотя этот проект никогда не был утвержден правительством, за неимением иных законов, касающихся муфтията, долгие десятилетия исполнялся именно он!
Мнение просвещенной императрицы по поводу муфтия и муфтията коренным образом отличалось от мнений Мухамеджана Хусейнова и генерал-губернатора Осипа Игельстрома. Взирая на дальнюю провинцию с царственного трона, государыня Екатерина полагала, что расширение границ государства должно подкрепляться инструментами политики, дипломатии и законодательства.
Отчетливо понимала — мусульмане присоединенных казахских степей видят своим правителем, и светским и религиозным, османского султана. Кроме того, заявляли о себе и фигуры помельче, претендовавшие на то, чтобы главенствовать над российскими подданными из мусульман. Среди них выделялись особо желчными посланиями бухарские, кокандские и хивинские муфтии. Мало того, императрице доложили, что дальние киргиз-кайсакские роды считают своим законным повелителем китайского императора!
ближайшую цель видела в том, чтобы мусульманские окраины, включая казахские кочевья, признали и подчинились светской власти российских императоров, а духовную власть над собой признали бы за муфтием Хусейновым.
Так, в конце концов, все и соединилось: потребность в экзаменовке мулл на знание шариата, необходимость разгрести горы жалоб и наладить судопроизводство, беседы муфтия за чаепитием в юртах казахских старшин и великие государственные планы, имеющие цель прекратить кровопролитие и мятежи, сотрясающие степные пространства со времен падения Золотой Орды.
Россия, завоевав былые территории улуса Джучи, стремилась к внутреннему спокойствию. Требовало к себе внимания сельское хозяйство, мануфактуры, горные заводы и соляные промыслы. Императрица видела путь ко всеобщему благу в гарантиях веротерпимости и соблюдении законов Российской империи на всем ее пространстве.
Хотя задачи и подчиненность муфтията еще не были определены, сразу после назначения муфтий начал борьбу за распространение своего влияния в Степном крае. Сначала отправил в Малую Орду письма с поучениями. Подписал их «духовный наставник киргиз-кайсацкого народа». Подчеркивает: без его, муфтия, воли муллы и степной народ относительно Алкорана никаких разъяснений сами делать не в праве. Предупреждает: муллы, побуждающие российских мусульман выступить на стороне Оттоманской Порты ведут и себя, и степные кочевья к неминуемой гибели. Указывает: всем сохранять спокойствие и подчиняться российскому скипетру, ибо только сильная Россия способна обеспечить спокойную жизнь и благосостояние своих подданных.
«Хотя мы под одним зданием правоверности состоим, — пишет муфтий Хусейнов, — великое есть различие между мусульманами, находящимися под владениями султана турецкого и всеавгустейшей нашей монархини, поелику каждый монарх собственно своим умом управляет в рассуждении чего делаемые проповедования одному годны, а другому не нужны бывают».
Эти наставления муфтия тут же отправлены из казахской степи в Бухару и Хиву на экспертизу. Оттуда отвечают гневными отповедями, в которых увещевания Мухамеджана Хусейнова названы преступными, а сам муфтий самозванцем. Особое раздражение вызывает то, что Хусейнов признает справедливой войну, которую ведет Россия против турецкого султана — главы всех восточных мусульман.
Муфтий же, невзирая на мнение Бухары и Хивы, продолжает слать письма в Малую Орду. Зимой выезжает в Уральск, несколько месяцев подряд встречается с казахскими старшинами и имамами. Ранней весной, как только сошли снега, муфтий Хусейнов с кортежем отправляется в Степной край, объезжая кочевку за кочевкой, убеждая и пропагандируя.
Вернувшись из степи окрыленный, муфтий Хусейнов зачастил в столицу. Удостоился аудиенции императрицы Екатерины, заверившей его в благоволении, а вернувшись в Уфу, заговорил с гонором. Заявил, что отныне равен первоклассному чину, по меньшей мере, генерал-поручику (в то время звание наместника Осипа Игельстрома), а, значит, именовать его следует «превосходительным и преосвященным».
Напомню, право на уважительное обращение в Российской империи давалось по чинам. К особам 1-го и 2-го классов обращались «ваше высокопревосходительство», 3-го и 4-го — просто «превосходительства», 5-го — «ваше высокородие», 6-го и 7-го — «ваше высокоблагородие» и т.п. Духовная сфера была регламентирована так же точно. К митрополиту и архиепископу обращались «ваше высокопреосвященство», к епископу — «ваше преосвященство», к игумену — «ваше высокопреподобие», к священнику — «ваше преподобие»…
Желание муфтия именоваться «превосходительным и преосвященным» вызвало у местных властей раздражение. Но, с другой стороны, неясно значение, которое он только что приобрел в Петербурге. Это требовалось прояснить. Соответствующий запрос Уфимского наместничества направлен в Сенат. Не удовольствовавшись этим, генерал-губернатор Игельстром едет в Петербург, где обсуждает дела с секретарем императрицы князем А. А. Безбородко.
В Петербурге поражены! Оказалось, Хусейнов забирает слишком высоко и слишком быстро. Решили: муфтий только приступает к работе, сделать предстоит много, слишком высокий статус муфтия может подорвать управление краем. Посчитали правильным, чтобы муфтий Хусейнов находился под начальством наместника и именовался «высокостепенным». Игельстром должен указать Хусейнову, что долг муфтия — управление делами только по религиозному сану, а светских дел ему касаться не следует!
После учреждения муфтията меняется главное — порядок назначения мусульманского духовенства. На большей части России он происходит теперь на основе светского законодательства, учитывавшего принципы шариата, а также местные обычаи.
Такой порядок утвердился не сразу. Даже в конце XIX века не только в отдаленных местностях, но и в городах встречались «безуказные» муллы. Тем не менее, порядок утверждения на должность муллы муфтиятом и губернским начальством дал толчок к тому, чтобы «указной мулла» стал званием и профессией.
Официальных прав и льгот у служителей мечети было немного. Единственной привилегией, закрепленной в законе, было освобождение от телесного наказания. Кроме того, сельские общества освобождали имамов от денежных и натуральных податей и повинностей (нельзя было увидеть муллу, который наравне с односельчанами участвует в ремонте дороги, моста или в перевозке груза). Представителей низшего мусульманского духовенства правительство периодически награждало медалями.
Денежные выплаты муллам правительством не производились, хотя вопрос этот не раз в обсуждался. Поэтому, когда про указных мулл времен Российской империи пишут как о правительственных чиновниках, допускают грубейшую ошибку — отсутствие государственного жалованья и выборность ставили их в гораздо большую зависимость от прихожан, чем от местных властей. Именно поэтому многие сельские указные муллы противодействовали правительственным предписаниям, ущемлявшим права избравших их общин-махалей.
В 1790-1792 годах замещать на посту симбирского и уфимского генерал-губернатора О. А. Игельстрома, убывшего на войну со Швецией, стал Александр Пеутлинг, до своего назначения состоявший «правителем дел Уфимского наместничества и Уфимской губернии губернатором». С обстановкой в крае он был знаком, но о способах управления имел собственное мнение.
Преемник Игельстрома считал, что к порядку и повиновению степняков можно привести только жестким принуждением. Муфтий Хусейнов, по мнению Пеутлинга, проявляет излишнюю мягкость к племенам и родам, которые вошли в российское подданство, но не прекратили набеги и грабежи. Пеутлинга раздражают и постоянные обращения муфтия к губернской администрации с просьбой освободить содержащихся в пограничных крепостях казахов, арестованных за грабежи. Возмущают и суммы, которые муфтий требует от казны на подарки казахским старшинам. Посчитав Мухамеджана Хусейнова человеком ненужным и вредным, Пеутлинг отстранил его от участия в дипломатических миссиях.
Таким образом период буреподобной деятельности муфтия Хусейнова сменился сначала затишьем, а затем полным штилем. Однако к тому времени религиозный авторитет муфтия среди казахской верхушки был велик и отстранение его от дел вызывает сначала недоумение, а затем открытое недовольство султанов. Летом 1790 года предводители степняков Кара-Кабек бий и Шубар бий обратились в правительство с просьбой, «чтобы в будущем степным народом управляли вдвоем барон Игельстром и муфтий Мухамеджан и чтобы люди, разоряющие наш жуз (подразумевался, естественно, Пеутлинг — С.С.), были удалены от нас подальше». Судя по всему, мысль об освобождении генерал-губернатора Пеутлинга от должности внушил казахским султанам сам муфтий Мухамеджан Хусейнов.
Как бы то ни было, а в ноябре 1794 года вице-губернатор Уфимского наместничества, действительный статский советник князь Иван Михайлович Баратаев сообщил войсковой канцелярии, что уфимский губернатор Пеутлинг по Высочайшему повелению уволен, а исполнять обязанности правителя наместничества и губернатора поручено ему, князю Баратаеву.
Это была очередная победа муфтия Хусейнова.
А теперь о поражениях. Женщины приходят в чужую жизнь и перекраивают ее так, как они делают со своими платьями. Опять-таки, и в судьбе муфтия Хусейнова присутствовала обольстительница. Звали ее Айша. Турчанка, вдова коменданта крепости Измаил, погибшего при штурме ее российскими войсками. Волей судьбы она оказалась в России, в Казани — здесь она вышла замуж за известного купца второй гильдии С. Апанаева. Вскоре тот умер, оставив вдове двоих детей и огромное наследство. В течение трех лет к Айше сватались женихи из чиновников и купцов, но всех она отвергала.
Приехав в Казань для встречи с императором Павлом I, муфтий, по совету старшего ахуна Казани Хозяшева, остановился в доме Айши. Хозяйка была очарована благородством Хусейнова. Муфтия же Айша поразила женственностью и красотой. Постель — наиболее приближенная к космосу местность. Живейшее из наслаждений закончилось содроганием почти болезненным, по виду — предсмертным, когда же он ожил, то обнаружил спящую рядом Айшу, свернувшуюся калачиком. Подушки, скомканные простыни хранили следы тепла. Висело на стуле платье в мягких очертаниях уюта и бессилия. Он тогда и подумать не мог, что Айша потребует для себя положения львицы, потому лишь только, что лежит рядом со львом.
Совсем недолго длилась их совместная жизнь. Муфтий Хусейнов, услышав, что Айша и с судейским начальником параллельно амурится, немедленно из Казани отбыл. Отвергнутая и разгневанная Айша стала слать в правительственные и судебные инстанции прошения. В них она утверждала, что Хусейнов заключил с ней брачный союз и потратил ее имущество, которое Айша требовала вернуть.
В 1801 году муфтия, возвращающегося из Москвы, где он присутствовал при коронации императора Александра I, задержали в Казани за отказ явиться в суд. Городской судья вынес решение, по которому Хусейнова признали виновным в обмане купчихи и постановили взыскать с него около трех с половиной тысяч рублей.
Некоторое время муфтий отказывался возместить ущерб, но уфимские власти стали настойчиво требовать сделать это. Хусейнов предложил в качестве компенсации часть своих земель в Уфимском уезде, а потом бриллиантовые серьги покойной жены. Губернское правление отказалось от компенсации в такой форме и уфимский городничий вместе с частным приставом, описав имущество муфтия, забрал большинство из вещей.
История чрезвычайно позорная… Муфтий решил жениться как можно скорее. Сначала намеревался взять в жены дочь находящегося в уфимской ссылке хана Нурали. Неясно, что помешало свадьбе, возможно, последовавшая вскоре смерть хана Нурали, но женитьба не состоялась.
Следующей стала попытка муфтия взять в жены дочь покойного киргиз-кайсакского хана Ишима. Предварительно Хусейнов добился согласия султанов, затем им было отправлено прошение императору Павлу I. Разрешение было получено, но пока шла переписка, дочь хана Ишима выскочила замуж за сына султана Зянибека. Муфтий отправил письмо Павлу I с просьбой вернуть суженую. однако император посоветовал в таком деле, как женитьба, полагаться не на императора, а исключительно на себя!
Тогда муфтий стал искать более надежную невесту. Ей стала родственница хана Айчувака, дочь бывшего хивинского хана Карая-султана. Бракосочетание состоялось 1 августа 1800 года в Оренбурге. Присутствовала вся верхушка казахского общества, а также проводившие тогда ревизию губернии петербургские чиновники — сенаторы М. Г. Спиридонов и Н. В. Лопухин. Жену муфтия звали Каракуз, но Мухамеджан Хусейнов называл ее на русский лад Лизаветой. Женская любовь без взаимности. Мужское показное равнодушие. Горькая выступает слюна по имени полынь…
После того, как в муфтияте была налажена экзаменовка духовных лиц и выдача свидетельств, возникла проблема — некоторые влиятельные лица из числа абызов и мулл отказались проходить экзамены. Авторитет муфтия не признавали. Дело в том, что сам принцип назначения на должность, который внедрялся муфтиятом, противоречил сложившейся в Урало-Поволжье традиции избрания мулл мусульманской общиной-махалей.
Раньше община выбирали людей, которых хорошо знала и уважала. Выбранный мулла становился учителем, судьей, лекарем, советчиком, к которому обращались по любому вопросу. Муфтият же, устанавливая контроль над свободно выбранными муллами, ломал установившийся порядок.
Обозначились главные противники муфтията. Ими стали абызы. Кто они?
Во главе каждой сельской общины стояла группа стариков-аксакалов, обладавших значительным жизненным опытом и пользующихся влиянием на население, что делало решения совета старейших обязательными для всех членов общины. Кроме совета старейшин и общего собрания, во главе каждого селения стоял еще и абыз, буквально от арабского «хафиз» — знающий Коран наизусть. На деле знания у абызов были разные, в каких-то деревнях абызом называли даже неграмотного человека, знающего несколько молитв и аятов из Корана, но отличавшегося нравственностью или особыми заслугами.
Во всех спорных случаях, возникавших в деревне, было принято обращаться к абызам. Абызы в изолированных от мира сельских общинах становились хранителями традиций и защитниками прав махали. Вне зависимости от знаний и соответствия титулу, они становились проводниками очень своеобразного «народного ислама» с его культом святых-авлиев, с поклонениям святым источникам, могилам и мавзолеям, с представлением о граде Булгаре, как святыни Урало-Поволжья, по значению даже превосходящей Мекку!
Не признавая духовной власти муфтия и Духовного собрания, абызы, после начала выдачи уфимским муфтиятом указов на должность священнослужителей, оказались в конфликте с указными муллами и выступили с критикой нововведений. Их не устраивали новые жесткие требования к религиозному образованию и знанию шариата, заимствованные из Бухары. Не принимали они и саму процедуру экзамена, где взрослый и уважаемый человек может попасть впросак. Не нравилось и то, что мулл, помимо выборов в общине, должна утверждать губернская власть. Поэтому на первых порах, когда муфтият только начал работу, некоторые из назначенных мулл были изгнаны абызами из мечетей. Так, к примеру, случилось в знаменитой мечети при Макарьевской ярмарке и еще в нескольких местах. Движение абызов всколыхнуло мусульманское общество, в него включились некоторые авторитетные суфийские шейхи, или как их называли в Урало-Поволжье, ишаны.
Тяжбы, суды, в которые муфтий был вовлечен, наносят ущерб его репутации. Если истории с женщинами в той или иной степени безобидны, обвинения со стороны мусульманского духовенства переживались тяжело.
В 1803 году муфтия обвинили в нарушении норм шариата. В прошении, направленном на имя министра внутренних дел В. П. Кочубея, некий Абдулла Хисаметдинов перечислял проступки муфтия: ношение шелковой одежды, пользование золотой посудой, неисполнение пятикратных молитв. В письме приводились факты самоуправства, включая незаконное смещение с должности тех, кто муфтию неугоден, а также покровительство уездным ахунам, берущим взятки. Наконец, самое тяжелое обвинение — получение подношений во время объезда общин, а также получение взяток при приеме экзаменов.
Абдулла Хисаметдинов писал, что муфтий во время испытания имамов «берет с мулл деньгами по 20, 30 и 50 рублей, а иногда и более. Если же случится из них кто не даст ему денег, то он во время испытания задает такие вопросы, которых, может быть, вовсе не имеется. Так он опровергает знания испытуемого и стать имамом не давшему взятки уже невозможно».
Через год с похожим обвинением против муфтия выступил ахун деревни Лагирево 8-го башкирского кантона Яныбай Ишмухаметов, составивший список из ахунов и мулл, которые из-за угроз лишения должности вынуждены платить муфтию деньги. Ишмухаметов дал показания в Оренбургской палате уголовного и гражданского суда. Но надежды ахуна на разбирательство дела судебным порядком не оправдались — мулл для расспроса вызывали в губернское правление, где присутствовал сам Мухамеджан Хусейнов, который одним своим видом приводил жалобщиков к покорности, а дополнительными вопросами вовсе уничтожал.
По личному приказу губернатора Волконского было проведено дополнительное тщательное следствие. Судейские чиновники опросили мулл и мусульманское население нескольких уездов Оренбургской и Казанской губерний. Большинство духовных лиц дачу взяток муфтию отрицали. В то же время несколько мулл Казанской и Оренбургской губерний показали, что Мухамеджан Хусейнов берет подношения. В Казанской губернии неотчетливые слухи о мздоимстве муфтия ходили среди населения, но фактами они не были подкреплены.
Что же Мухамеджан Хусейнов? Он рассердился по-настоящему и потребовал рассмотреть все выдвинутых против него обвинений в Правительствующем Сенате. Окончательное разрешение на возбуждение против него уголовного дела, полагал муфтий, может дать только император. Настойчивость муфтия принесла плоды. А. Н. Голицын в послании к губернатору Г. С. Волконскому в октябре 1811 года писал о том, что «производство суда над муфтием в Уголовной палате Государь высочайше повелел прекратить и впредь муфтиев, ежели окажутся в поступках суду подлежащих, судить в Правительствующем Сенате с доклада Его Величеству чрез главноуправляющего департамента духовных дел иностранных исповеданий».
Таким образом, в результате долгих тяжб глава Духовного собрания фактически добился неприкосновенности своей персоны, тем самым значительно подняв статус муфтия.
В начале XIX века муфтий Хусейнов по-прежнему остается ключевой фигурой в мусульманском мире России. Его деятельность как дипломата и конфидента значительно расширилась. Муфтий отправляется на Кавказ, где принимает от кабардинцев российских пленных, организует у горцев родовые суды по законам шариата, вводит процедуру принятия присяги на верность российской короне на Коране. В 1805 году он участвует в секретной комиссии по делам туркмен, живущих на восточном побережье Каспийского моря.
Муфтий принят в почетные члены Совета Казанского университета и Санкт-Петербургского вольного экономического общества. В целом современники оценивают первого российского муфтия как государственника и человека империи. Идет время, и муфтият все более укрепляется на территории всего Урало-Поволжья и Западной части Сибири. Постепенно назначения на духовные должности стали его безоговорочной прерогативой.
