Настроение
Туман на свете или снег?
Что может быть свежее снега,
Который тянется к земле
Несметной стаей для ночлега —
Залечь, заполнить пустоту,
Образовавшуюся с лета.
Пока мы спим, снега растут,
Пересыпают груды света,
И как-то заново живёшь
На этой почве заживлённой.
Подозревающая ложь,
Она окажется влюблённой
В немыслимо густой покой
У покачнувшегося края…
Как держит Родина легко.
И как же трудно отпускает.
* * *
Быстрее медленно дойти.
Непобедимые платаны
Ногами могут заплести
Дороги, берега и страны,
В извиве мускульной тоски
Покровы комкая земные,
Но только вязкие пески
Повсюду тянутся за ними.
И мы ночами так бежим,
Спелёнутые одеялом,
До дна пронизывая жизнь,
Которой днём недоставало —
Что выпасть из неё никак,
Едины крови наши, ткани.
Себя у мира на руках
Качаешь этими руками…
Край
Птицы, еще летящие мимо глаз,
Вместо гранат украинских шелестят,
Плещут руками — как бы и я могла,
Если летала бы, покидала сад,
Если искала бы в меховой траве
Прежние знаки дивных долин, лугов…
Птицы и люди кружатся в голове,
Не находя ни песен внутри, ни слов.
Издалека привет, я еще твоя!
Птице свободной тут не найти жилья,
Только тебя из виду не упущу,
Словно бы облетаю — кружу, грущу
Да упаду среди круговой травы
В купы акаций, пахнущих тяжело…
Можно ужалить —
сердца не отравить
МиГом, тобою поднятым на крыло.
* * *
Завалило вечностью леса,
Небо белизною шелушится
И проходит, холод пронеся,
Как проходит всё, что ни случится,
Но не замечает ничего
Непочатый край наш, непочатый,
Бурелом неубранный дощатый,
Как сквозь пальцы смотришь
сквозь него.
Только веришь снегу, только тронь,
Из него такие выйдут мифы,
И такие половцы и скифы
Принесут заржавевший огонь…
Ворошить их времени края,
Подбирать его крыло сухое…
Отдаётся новым дикарям
Догадаться, что оно такое.
Отрезая прошлые пути,
Земли заблуждаются в подлеске.
На свободу вышло столько сил,
Сколько этот воздух может весить,
Столько праха никуда не деть,
Чтобы не увязли наши ноги.
Даждь мне сил дороги разглядеть —
Шевелящиеся в нём дороги…
* * *
Вот синева касается колонн
И наплывает водами на воды…
И в ней не различимо ничего,
Помимо бесконечности свободы,
Как будто поднимаешься на склон,
С которого срываются без страсти,
Без памяти оставленных времен —
На синем остаётся только счастье…
Когда среди листвеющих нервюр
И гордости лесов непроходимых
Увидишь — этот город очень юн,
А ты его звено и с ним едина,
Извивами готических ветвей
Его живую пропись повторяешь,
Его слова проходят в голове,
Как тихий голос и касанья клавиш…
И шёлковым становится твой путь,
И шёпотом сюжет, который снится…
Мы все друг другу только снимся, будь
Ты человеком или дикой птицей…
Когда под вечер улицы полны,
И понукаешь собственную совесть,
И светится изнанка полутьмы
Такой недостижимостью, готовясь
Тобою поступиться невзначай,
Оставив до утра в траве бессонной,
И день напоминает палача,
А ты — игрушка смерти электронной,
Которой не случится никогда,
До дрожи понимаешь — как же мало:
Ловить сигналы, биться в проводах,
Как птица, если Богом ты не стала…
Искать границы смысла или тьмы
И затихать в единственном истоке…
И тайно становиться им самим —
И только.
* * *
Есть рядом миры, между ними —
Прослойка немого песка.
Песком осыпается имя,
Которое поздно искать.
Молчит тонкоствольная Петра
О том, кто царя отравил.
То стало почти незаметно,
На что не хватало правил.
Ваяли из глины колоссов,
Из воска лепили богов,
Но время слипается плоско,
Роднит и друзей, и врагов.
Из них ни один не потерян —
Запёкся времён монолит.
А мы уже миром владеем,
В котором ничто не болит,
Где мысли настолько упруги,
Что могут миры порождать,
Тела же послушны, как слуги,
Которых не принято ждать.
* * *
Земля под солнцем плоская, и мы
На ней малопонятны, незаметны,
Но день переползает за холмы,
Тебя назначив целой частью света,
До темени в оплавленном дыму
(Минута — и отдёрнется светило),
Делить последней гранью эту тьму
На завтра и вчера, на будет — было,
Где прячутся превратность
или грех…
Светоразделом залегает память,
И свет, едва позолотивший всех,
Ушедшее обугленное плавит.
Как нам судить?
Сегодняшнее — тьма
Для разума, желающего видеть.
Ты сам себе бездонная тюрьма
И собственный герой-освободитель,
Идёшь носить спасительный огонь —
Он остаётся, а тебя не стало.
У Господа для нас одна ладонь,
Другая для текучего металла.
Я форма для литья, я не своя,
Чем меньше моего,
тем больше видишь,
И ад во мне волнуется как яд.
А небо — вознамеришься и выйдешь.
* * *
Чужие слова воровать
И верить в единый язык…
Свободные бродят слова,
Живёт неприрученный звук
И брезжит огромная гладь
За дикими веждами снов,
Лоснится зелёный увал,
Цветёт земляника во рву,
Трепещет шатёр естества
И твари пищат и ревут…
Ты дудкою утренних губ
Их будешь к себе созывать.
Летучие звуки не лгут,
Слова научаются врать.
* * *
Вода завязывается и сразу рвётся.
Я узнаю, что значит бесконечность —
Она летит, не пойманная речью,
И страшен Божий взор её, и родствен,
Крыло скалы вразрез её простору,
Во мне бездомность как начало неба,
И горы, горы, замок их волшебный,
Надчеловеческий и дикий город.
Когда вода, охватывая землю,
Добытый остров, будто мяч, качает,
И ты его крупицу ощущаешь,
И ты его толкаешь и объемлешь,
И, левым бортом отодвинув сушу,
Теряешь все последние приметы,
Себя соизмеряя с целым светом:
Лазурным, водяным, воздушным.
* * *
Неразличимые как люди
Давно забытые тобой
Морские рыбы воду будят
Зелёный или голубой
Такого космоса желаю
И погружаюсь в тишь да гладь
Вода следы мои смывает
Чтоб никому их не отдать
И становлюсь неотличимой
От многих тел и прочих лиц
И прошлой и невозвратимой
Из небылиц
* * *
Земля сто раз впитает нас
Сто раз отпустит
Её соринкой вынь из глаз
Небесной грусти
Густеет мир, комар гнусит
И припадает
К тебе. Никто не будет сыт
Пока снедает
Пока снимает пробу с тел
Анализ крови
Но там ли — топлива задел,
И там ли — больно?
На всю дорогу хватит мер
И слабых вешек
Сквозить как дух, скользить как червь
И будешь взвешен
Но держит леса парашют
И кто же брошен
Тебя качают и несут
Тебя, нечаянную суть
Научат выживать в лесу
Забудут в прошлом
* * *
Вот люди — отдельные сгустки души
И шерсти, и зверя,
Им палец не дай, не смотри, не дыши
И скройся за дверью.
Как ревностно нас добывали из тьмы,
Незнанья и глины,
От них ни один до конца не отмыт,
И спутаны гривы,
И лёгкость, и дикость глядят далеко,
Та нежность поспела,
Которая птицу ловила легко
И била умело,
Которая любит идти до конца,
Правдива и люта.
Которую ты отираешь с лица
В тени абсолюта.
* * *
Город ступенчатый
в этой цепи круговой,
Сверху похожий
на ноготь немного кривой.
Где-то у горлицы
горло от вишен свело,
Там где гора переходит
во множественное число
И обнажается хорда вчерашних миров,
Окаменелость высот
онемелый гранит.
Меркнут высоты,
становятся чёрной дырой —
Бездна земная хоронит миры и хранит,
Спит Атлантида
уйдя в забытые слои.
Клещи земля или пух
это нам всё равно.
Сверхчеловеческим оком поверху земли
Море висит созерцая далёкое дно
Тихого неба. Зелёного марева прель
Льётся туманом, уже запахнули полу
Окна ворота калитки
и выходы в дверь,
Плещут солёные пристани
в сонном углу…
Зря упираются лбами слепые пути —
Спеют огромные дали у них взаперти.
День прояснится,
разгладит их путаный мир,
Спустится к ним…
* * *
Разрезом розового дня
Мир ненадолго прозревает,
А дальше — снова западня
И свет во мне ослабевает.
Молюсь, чтоб это было всё,
Что продремлю и не увижу.
Крадётся снег, себя несёт
И забирается всё выше,
Выбеливает красоту
И наделяет вещи светом.
О, снег — пронзительная суть,
Обожествившая всё это,
Могу ему молиться я
Как снисхождению к печали.
Мне сокровенно говорят
О тайном свете изначальном
Деревья с края пустоты,
К себе притягивая воздух,
И смотришь в нас,
Елов, берёзов,
И смотришь Ты.
* * *
Люди люди только тени
Глубины и полноты
Упираются колени
В подбородок высоты
Только завязи свободы
Только семечки зимы
За душой её заботы
Мы немы не мы не мы
Только манные крупинки
Шубы шапки тёмный лес
За углом у той тропинки
Будто в космосе исчез
Только семечки свободы
Распечатав потолок
Только тёмные народы
Беспредельные как Бог
* * *
1.
Белыми башнями,
луковицами, серафимами,
Воздыханиями над сивым вчерашним
Прорасти над лежачими зимами
В простоте худой и бесстрашной…
Вечность настала
в Ферапонтове что ли,
Во все глаза Боги, ангелы, черти
Смотрят на тебя посреди юдоли,
Затекающей за оконечность смерти,
И солнце падает прямо в темя,
Словно сокол, живое метя,
Зависая в дыму над теми,
Кто еще есть на свете.
2.
Въевшиеся в извёстку лица
Где-то обрываются, где-то длятся,
Как бы ни хотелось им раствориться,
Исчезнуть, со старого места сняться,
Прыснув крыльями всех серафимов,
Вольно-превольно
паривших над Дионисием.
Но белый — сверхъестественная сила
Для всех крылатых и необъяснимых,
Что мотыльками лепятся на стены
Покорно, многократно, человечно…
Звучанье акустического плена,
Церковный свод небесной пены легче…
3.
Где ели как дочери всех колоколен
Качают в себе зарешеченный воздух,
И птицы-монашенки
молкнут в неволе…
Заплаканный птицами север белёсый,
Где липнет к лицу полутёмное небо,
Месили ногами, гремели ногами,
От всех непогод убирали покосы
Да так далеко забрели берегами,
Что больше не вижу…
