Авторский блог Сергей Сокуров 19:43 20 августа 2018

Изваяние Сатаны. Акт 1

Повествование в двух актах

1. Рассказ обречённого на расстрел

Люди гибнут за металл…

Из куплетов Мефистофеля.

*

В конце 60-х годов служил я в Яворовской геологической экспедиции (ЯГЭ треста «Киевгеология»). Занимались мы изучением земной коры Карпатского региона в пределах горного массива Восточные Бескиды, что на границе с Польшей. Отсюда берёт начало Днестр. Его истоки отгорожены от порубежной реки Сян Бещадским хребтом с обнажёнными вершинами-полонинами, как называются здесь альпийские луга. Склоны не круты, поросшие еловыми и буковыми рощами. Этот дикий угол на западном краю советской тогда земли в докиевские ещё времена заняла обособленная группа русынов, назвавшая себя бескидскими лемками в отличие от просто лемков – западных славян, общающихся между собой на наречии, малопонятном сородичам-соседям.

Бескидские лемки, благодаря своей изолированности, дольше других сородичей не поддавались ассимиляции. Что до «чуття йедынойи родыны»[1] от Сяна до Камчатки, настроения изменились. Мне запомнилось, как один побитый временем, словно молью, бескидец, переживший австрийский концлагерь Талергоф за симпатии к москалям, на мою реплику, мол, наконец-то поважный пан дождался русских, вздохнул и ответил, глядя куда-то мимо меня: «Тэпер то не ти руськы люды, ти булы инакши»[2].

Однажды, исследуя долину горного ручья Туркивка, я, двигаясь встречь водному потоку, вышел на край полонины. Отсюда, в направлении купы чёрных буков, куда вела тропа, увидел всадника, при ружье за спиной. Под ним не было ни седла, ни подстилки. Босые ноги свисали с боков мелкой лошади пятнистой масти. Верховой, похоже, поджидал меня, заметив издали.

Когда я приблизился к нему с местным приветствием «слава'су», он встречно славить Иисуса не стал, дав понять мне тем самым, что я для него подозрительный чужак. Сурово спросил: «Що тут робытэ? – пауза. - Золото шукайетэ?». Не дожидаясь ответа, неприветливый лэмка взвёл курок одностволки и спешился, выказывая рост карлика. Ружьё он взял наизготовку. Отверстие ствола, как чёрный глаз, уставилось на мой живот, в котором сразу стало холодно. С такого расстояния, известно, заряд дроби рвёт плоть как разрывная пуля. Вспомнилось: недавно в этих местах кто-то невидимый выстрелил из кустов лещины картечью в группу геологов, одного из наших ранил. Неужели тот самый стрелок? Теперь уже жаром полыхнуло по всему телу, хмельным ударило в голову. Рука машинально потянулась к ножу на поясе и бессильно повисла, когда, в ответ на мою бессознательную попытку защититься, палец встречного лёг на спусковой крючок ружья.

**

Здесь я прервусь для пояснения, без которого читатель не поймёт, в каком опасном положении я оказался. Геологический отряд, в который меня определили геоморфологом, в тот полевой сезон вёл разведку рассыпного золота, обнаруженного накануне поисковиками в одном из притоков Туркивки. Скопление металла в природных, так называемых «ловушках» оказалось впечатляющим - до десяти граммов на тонну рыхлых речных отложений. Оставалось оконтурить месторождение и подсчитать запасы драгоценного ископаемого. Здесь, в естественном залегании, золото невидимо невооружённым глазом, ибо представляло собой металлическую пыль, «пудру», рассеянную в песке и гальке речных отложений. Местные жители понятия не имели о нём. Мы его не искали, поскольку по науке тех лет этого самого действенного из всех дьявольских средств развращения людей в Бескидах просто не могло быть.

Случайная находка шквалом ворвалась в сознание коренных насельников горной Лемковщины. Золото! Это слово - первое в ряду магических. Особенно сильное впечатление производит названный им жёлтый металл на тех, у кого он оказывается под ногами. О рабском труде при добыче, посильном немногим, не думается. Заболевшим «золотой лихорадкой» кажется, достаточно нагнуться, чтобы разбогатеть «на дурняк». Народ заволновался в ожидании скорого найма на «дэржавни копальни», где будет, казалы бували люды, заработок «як в Амэрыци»[3]. Это настроение доминировало.

Другие стали надеяться на удачу в приусадебном участке. Сказочные слухи о находке на огороде (не на своём, на соседском) самородка, величиной с картофелину, порождали «чуткы»[5] ещё более фантастические. Даже не всякий газда, как здесь уважительно называют настоящих, крепких хозяев, усомнился в преимуществе щепоти дорогой пыли перед горстью зерна, выращенного на своём поле. И это там, где мало пригодной для вспашки земли, где она - высшая ценность во мнении горных лемков. В прежние времена сивоусый газда ни за что не уступил бы своего поля размером с ладонь под «копалыну». С колгоспным жыттям[6] он смирился, добившись неписанного права возделывать дилянку[7] , что досталась ему от предков, но перешла в общественное пользование, то есть стала бесхозной при последней смене у лемков верховных правителей.

Однажды лишь встретился мне абориген, который не приветствовал наше открытие. Учёный агроном по фамилии Чиж, мужчина в избыточном соку, но подвижный, не расставался с ромбиком сельскохозяйственного института, перенося его с лацкана всегда мятого пиджака на презиравшую утюг рубашку, и наоборот. Был он головой колгоспа «Червонэ Надсяння», в чьих границах оказалось месторождение. Я наведывался в усадьбу, когда возникала нужда во вьючных лошадях. Как-то раз, когда сделка наткнулась на какое-то препятствие, я, дабы размягчить хозяина, начал расписывать оптимистическими словами панораму «озолоченного» селения Вышня Турка. Снисходительно выслушав меня, Чиж отвечал, мешая слова русские и местного наречия:

– Про Нью-Васюки я читав. Выходыть, Турку на злом? Под нашими будивлямы[8] ведь твоё золото. Людям обицяеш нови хаты на горбах поставить, так? Тебе ж и твоим начальникам известно, дружэ, что наши пахотные земли и синожати [9] - в долыни ричкы. Вы ж их пид лопату или ( як там у вас), пид драгу. А хто будет район годуваты[10], когда землю испоганите? Вы вжэ и так народ з понталыку збылы довгым рубльом. В мэнэ полевые работы, а мои хлопцы к вам в шурфовщики подались. Понимаю: у колгоспи трудодень бэз грошэй, пид галочку, а в вас – 100 карбованцив за мисяць. Э, дружэ, твоё золото у меня вот где, - рубанул председатель ребром своей мясистой ладони себе по шее и показал большим пальцем себе за спину. - Погляди, чем не курорт?! Горы, лес, родники, повитря[11]. А ты – золото! Срав я на твое золото!

Мой встречный на перевале, похоже, был местным жителем. Много позже, осмысливая пережитое, я пытался привлечь к объяснению его действий также и особенности характера уроженцев Восточных Бескид. Ведь одно и то же испытание (здесь – сильнейшим возбудителем, золотом) разные племена и народы переносят по-разному.

«Горное силовое поле» (назову так) действует на человеческую психику будто наркотик. Чем ближе к солнцу, чем тоньше «воздушный щит» от его лучей, способных одновременно создавать жизнь и губить её, тем чаще встречаются среди горцев суровые, как окружающий ландшафт, характеры. Они не ценят ни своей, ни чужих жизней. Этому типу людей присущи быстрые решения и резкие действия, способные причинить вред ближнему. Жестокость – признак силы, вызывающей у горцев уважение. Кровь не пугает, возбуждает. Разум на заоблачной высоте сильнее подчинён инстинктам, чем в долинах. Внутренние законы общества – сплошь традиции. Неслучайно в глухих массивах карпатской дуги появились три сотни лет тому назад ватаги опрышков, промышлявших разбоем.

Работники нашего поискового отряда, в нарушение инструкции (из-за нехватки специалистов), ходили в маршруты по одному. Огнестрельного оружия в Карпатах геологам не полагалось, ввиду отсутствия опасных хищников. Некоторые из нас, «на всякий случай», а пуще того – для форса, цепляли на пояс охотничий нож. Упомянутое в главке первой своё оружие обороны от колючих кустов ежевики и нападения на встречные грибы и бутерброд на привале я переделал из австрийского штыка, который выменял у ветерана армии императора Франца-Иосифа на старенькие часы «Победа».

Золотое поветрие усугубило настороженное отношение горцев к пришельцам из другого мира. Всё чаще мы пересекались на безлюдье с неприветливыми лицами. Всё реже нас приглашали в хаты к столу. Став в собственном мнении владельцами «золотых гор», лемки, тысячу лет жившие в подчинении у иноязычных владетелей их земли, иноверцев, исполнились уверенностью в своих силах и в праве самим решать свою судьбу. Во мнении этих закоренелых язычников, хоть и крещённых в греко-католицизме, мы, незваные гости из непонятных, пугающих городов, оказались причастными к подземным кладовым дьявольского металла только как наёмные служители тёмных сил, создавших золото для власти над людьми. Нам приказали сейчас и здесь открыть тайну людям, верующим в Бога – и мы выполнили наказ. Теперь можем убираться на свой Схид[12]. А христиане, взяв дьявольское, обратят взятое в Богово с молитвой.

Когда чужак оказывается на пути горца, не уступает ему злонамеренно, по его мнению, дорогу, то это уже вызов всему племени, традициям, внутреннему миру кельтов по крови, лишь по языку – славян.

Гость Восточных Бескид должен знать, что ни в коем случае нельзя хаять при горце ничего своего – ни быт, ни приёмы жизни, ни традиции. Охайник своего, родного, ощутит всей кожей глубочайшее презрение того, перед кем он предательски распинается ради достижения какой-то цели. Но если с искренней похвалой отзываться о мире, окружающем лемка, он воспримет слова, сказанные от души, с благодарностью, выражаемой сдержанной улыбкой на пересечении путей и трогательным гостеприимством уже на пороге своей хаты.

***

Теперь, встретившись с босоногим всадником при ружье, я в полной мере осознал опасное настроение горных лэмкив, которым мы, геологи, невольно нарушили душевное равновесие своим открытием. Мелькнула мысль: подослан Чижом – запугать, не больше. И чтобы рассказ напуганного впечатлил других золотоискателей. С сожалением отбросил это предположение, унявшее было пульс на виске. Колхозный голова – не тёмный дядька-бескидец, и ум у него практический, на такой приём не способен. Тогда, значит, мой встречный просто решил поживиться? Видно, думает, что у пана инжѝнера, только что вышедшего из горного потока, судя по мокрым ниже колен штанам, по лотку в левой руке и скребку за поясом, полные карманы намытого металла? Бросив к ногам лоток, я вывернул карманы: «Нэма ничого!». В ответ усмешка на молодом морщинистом лице с чёрной щетиной кустами по впалым щекам. Ага, понимаю! Я суетливо извлёк из полевой сумки портмоне. На днях нам выдали получку крупными купюрами, «красненькие» бумажки были новыми, с приятным отблеском и хрустом, но впечатления на лемку не произвели. Вновь усмешка, ещё более презрительная, и отрицательное движение головой. Ассигнации выпали из моих рук. Да он.. да он сумасшедший! Он одержим желанием убивать. Тот самый охотник на геологов, точно. Он опять вышел, чтобы подстрелить двуногого, а я оказался на его пути. Чем и на что переключить его внимание?

Безысходное положение, бывает, делает на короткий срок смелым слабодушного и находчивым тугодума. Откуда только взялись у меня первые фразы, которые я выпалил решительно, будто человек, привыкший разговаривать на равных с заряженными стволами. И слова и тон, какими они были произнесены, сорвались у меня с языка, кажется мне теперь, сами по себе, минуя моё сознание. Я, учитывая читателя, пишу их здесь на русском литературном языке, с включением отдельных местных слов, но тогда произносил их на лемковском наречии:

– Что ты, хлопче, всё мне про золото, да про золото!? Да гори оно синим пламенем! Есть вещи более ценные, чем тот мусор, смыття, по-вашему. Розумийеш?

Круглый «глаз» ружья, самый неумолимый из всех глаз на свете, переместился вбок и вниз. Это движение меня вдохновило. Появилась надежда, что заряд дроби получу не в живот, а в ноги, если этот лемка вдруг спустит курок. Теперь я мог существовать, следовательно, мыслить, если верить Декарту в моём пересказе. И понёсся, сыпля словами:

– Погляди вокруг! То ж твои горы. Слушай, я расскажу тебе о них? Слушай и смотри.

Я смог наконец оторвать свой завороженный взгляд от ружейного ствола и перевести его на лицо этого сумасшедшего охотника за золотоискателями. Он и не думал следовать моему призыву. Его глаза следили за мной. Радужка в них по цвету почти не отличалась от белка. Их оживляли лишь чёрные зрачки. Они почему-то (или я просто сильно этого хотел) внушили мне надежду, что я могу найти милосердный отклик в душе, куда ведут каналы от этих точечных зрачков, если сумею как-то отвлечь моего палача от «власти одной думы». Известно какой. Сомнения у меня не было. Как пьяный, я продолжил импровизировать так, будто передо мной стоял с ружьём не сельский парень из глубинки, а образованный человек, книгочей:

– Горы, скажу тебе, – это бунт земной тверди после спокойного сна в сотни миллионов лет. Это отчаянный вызов времени. Понимаешь? Нет, ты всё-таки посмотри вон на те скалы: будто неприступные бастионы великанов. А? Мне кажется, в них замер грозный миг их созидания. Пусть время сильнее всего на свете, пусть гложет камень и стирает горы до основания. Всё равно рано или поздно сюда нахлынет море, и придёт время нового бунта земной коры – поднимутся над кипящими водами новые каменные хребты. Они живут и умирают совсем как люди. Они, мой друже, суровы, как жители гор, не прощают человеческой слабости, ревнивы к своим тайнам и открывают их тем, кого считают равными себе…

Это почти всё, что я мог потом восстановить в своей памяти; вряд ли больше десятой части пошлого монолога. Пока вещал, стоя на том же месте, где пересёкся мой пеший маршрут с конным путём незнакомца, тот присел на скальный обломок, пристроив ружьё на бедре, придерживая его одной рукой, не выпуская из другой повода своей пятнистой «горянки». Лемка слушал меня внимательно, ни разу не перебив. Предполагаю, он не только пытался вникнуть в мою речь, но и своеобразно видел то, что я описывал словами. Неудивительно, ведь он уроженец здешних мест.

Мне показалось, случайный вершитель моей судьбы стал проявлять ко мне милосердие, когда я заговорил о поведении чужого человека в горах. Эту часть монолога я восстановить не могу, перескажу её книжным языком.

Когда новый человек приходит в горы, он прежде всего должен проверить себя на соизмеримость с ними. Если такая мерка найдётся, надо отдать горам всё, как близкому человеку. Если её нет, надо честно уйти. Ведь горы рано или поздно раскроют обман и изгонят любого, кто пытается проникнуть в их живую душу окольными путями.

Когда я заканчивал эту тему, лихорадочно думая при этом о спасительном продолжении, мой визави прервал мой сумбурный поток слов:

– Тэпэр я скажу: ты нэ погана людына. Ты любишь наши горы. Так зробы так, щоб в ных нэ було того золота. Обицяешь? Я тэбэ видпущу. Йды з Богом!

Я, конечно, горячо обещал выполнить его пожелание; был готов также переговорить тет-а-тет с самим Плутоном в его подземном царстве, чтобы он убрал из своих тайных кладовых в Бескидах весь, до последней крупинки, этот «металл презренный», из-за которого я чуть не погиб. И даже крикнул вслед удалявшемуся всаднику местное напутствие при расставании «Боже, помогай!», не понимая тогда нелепости и даже преступности такого напутствия сумасшедшему охотнику на моих коллег и меня самого. Когда он скрылся за скалой, я с поющей душой, на трясущихся ногах двинулся в сторону базы.

Начальник геолого-разведочной партии, едва выслушав мой сбивчивый рассказ, тотчас велел «запрягать» газик. В районном отделе милиции меня допросили с пристрастием и завели дело на неизвестного. Вскоре в селении Вышня Турка появились сыщики и солдаты. Прочесали все Бескиды. Но моего незнакомца и его непарнокопытного друга и след простыл. Вообще никто в горной части Лэмкивщины не опознал его своим знакомцем или близким человеком по портрету, сделанному с моих слов и развешанному по селениям. Один старик даже усомнился, что на листовке изображён человек: «Так цэ взагали нэ людына». Действительно, даже на плохом бумажном оттиске странно выглядели глаза без радужки, с точками на белке. И этот низкий покатый лоб, и острые скулы узкого лица почти без подбородка.

Но что ещё более удивительно, при повторном подсчёте запасов обнаруженного золота в долине Самбирчанки, его оказалось раз в 100 меньше, чем мы определили по предварительному полевому подсчёту. То ли методика оказалась неподходящей для здешних условий, то ли кто-то из наших специалистов схалтурил. Так и не нашли причину столь немыслимой ошибки. А последующие поиски подтвердили, что промышленных залежей золота в Бескидах нет и быть не может. Более того, в мой лоток золото вообще не попадало. Ни пылинки.

Описанному случаю суждено было иметь продолжение с участием тех же главных действующих лиц.

Продолжение следует


[1] Чувство одной семьи

[2] Это теперь не те русские, те были другими.

[3] – государственные разработки… говорили люди… как в Америке.

[4] картошка. Местное название не допущено цензурой.

[5] слухи.

[6] колхозная жизнь.

[7] участок.

[8] строения.

[9] травяные луга.

[10] кормить.

[11] воздух.

[12] Восток.

1.0x