Светлана Замлелова. «Блудные дети или Пропадал и нашёлся...». Повесть. – М.: Вольный странник, 2023. – 400 с.: ил.
Продукт советского воспитания, я росла, взрослела и не знала многих умных определений, которые, оказывается, помогают учить, воспитывать детей. Не знали этих умных слов и наши родители. А уж дедушки-бабушки… И как только удалось обучить им поколение победителей, потом поколение строителей-космонавтов?
К таким понятиям относится, например, мелкая моторика. «Мелкая моторика включает в себя движения мелких мышц, которые управляются мозгом вашего ребёнка».
Не зная о мелкой моторике, мы ею вовсю, прямо скажем, злоупотребляли. «Сорока-воровка кашу варила, деток кормила», – это же та самая мелкая моторика! Лепка из глины-пластилина, всевозможные детские конструкторы, пирамидки, шитьё платьишек для кукол… Понятия не имели, а вовсю эксплуатировали. Ныне о ней стали глубокомысленно рассуждать, но где она? Две кнопки в телефоне тыкнуть – вот и вся мелкая моторика. Платья для кукол – готовые. Где же та мелкая моторика, которая так необходима для управления мозгом? И кто этим мозгом управляет ныне? Или – на самотёк?
А ведь мелкая моторика – это не только мышцы рук, ног… О мелкой моторике мозгов я подумала, начав читать книгу Светланы Замлеловой «Блудные дети». Когда вдруг ощутила, что книга изящно тренирует мысленный процесс. Мозги застоялись, почти вздремнули, хотя читать приходится в иной день, как товарищу Сталину – по 500 страниц. Но вдруг мозги с наслаждением, воспринимая информацию, подавая сигналы чувствам, зашевелились весьма энергично.
Как театр начинается с вешалки, так проза начинается с первых предложений. «Все семьи счастливы одинаково», «Господа, я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие», «Мой дядя самых честных правил»…
Началом, «завязкой» можно как затянуть в чтение, так и отвратить. Вероятно, дальше и хорошо идёт, но ты закрываешь книгу, испытывая разочарование. «Распахнув дверь, она громко скрипнула, вдыхая свежий воздух», – примерно так звучало начало рассказа известнейшего писателя либерального лагеря. Книга мне была подарена с автографом, но я прочитала одно предложение – и всё. А ведь каких только премий не ухватил этот гуру! Казалось бы, что может быть хуже для начала художественного произведения, чем лекция, сухие, «обезжиренные» факты? Именно с фрагмента лекции начинается повесть Светланы Замлеловой. «Искусство раннего Средневековья характеризуется явным упадком. На смену античности, исповедующей красоту человеческого тела, приходит христианство, призывающее к раскрытию духовных начал...». И ты уже оторваться не можешь! Да не просто читаешь, а погружаешься в текст, задумываешься, пробегаешь мысленно по известным тебе произведениям античности и христианства. Как-то и не задумывался раньше, что духовное – закройщик материального.
Серьёзнейшее повествование. Да уж, лёгкой музыкой не назовёшь… Но тут же автор переходит к описанию своего пребывания в пансионате, к этаким пасторальным картинам советского быта, затем следуют диалоги. И предложенный контраст стиля позволяет легко включиться в сложный разговор о времени и о себе, в который вовлекает автор.
Распространённый литературный приём – повествование от лица женщины писателем-мужчиной и наоборот. Конечно, в произведениях фигурируют действующие лица обоих полов. Но вот выдержать всё произведение от лица противоположного пола, не забывшись, не дав «петуха»...
Насколько необходимо и оправдано это превращение? Этот вопрос – только в начале задаешь себе. Действие разворачивается, и уже понятно, почему автор повествует от лица молодого человека, а не девушки, разворачивая перед тобой его судьбу.
Юноше, обдумывающему житьё… Наши вопросы автор предвосхищает: «Спросят, зачем я пишу всё это, ради чего…? Может быть, что называется, в назидание потомству», из желания удержать хоть кого-нибудь от ненужных шагов».
Проклятие китайцев: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». Но это проклятие оказалось напущением не на китайцев, а вполне себе российских граждан, советских-антисоветских. Молодой человек поступает в вуз, возглавляемый либеральным деятелем, в «святые девяностые». Точные характеристики главных «перестройщиков» и той омерзительной массовки, которая и играла «короля», который в своей голости явил нам и копыта, и хвост, и рога.
Место действия – и провинция в своей размеренной безмятежности, и бушующий демонстрациями, протестующий центр Москвы. Опять-таки, контраст – разноликая общественная среда.
Чего больше в молодых людях, идущих на баррикады? Идейности или любопытства? Как влияет педагог, преподаватель, его позиция на вверенное ему подрастающее поколение? И что вело ещё не вставших на ноги, не оперившихся, молодых бунтарей? Желание быть, что называется, в тренде? Чем объясняется идолопоклонство перед любым задрипанным иностранцем, перед самым гнусным западным веянием, как гей-клубы, например?
Этакое рококо повествования – внимание к деталям. Их выписанность. Английская подружка приятеля, Рейчел – её «значительность» характеризуется такими штрихами, например: статья, над которой она работа длительное время в Москве, была высоко оценена и даже напечатана в каком-то студенческом журнале. То есть значительность-то равна нулю. И на протяжении всего текста – написанного прекрасным русским языком во всём его разнообразии разговорности, описательности, повествовательности – вот такая «мелкая моторика». Когда за текстом – подтекст. Когда сам приходишь к выводу, к которому автор даёт возможность прийти.
Приятель Макс – человек совершенно бесполезный и беспутный, он тусовщик. Но именно через него автору открывается этот мир – андеграунд, в который он сам бы из брезгливости даже не попал.
Размеренная жизнь и «братство свободных людей», какая-то зловещая ватага, русские и иностранцы. Россия и заграница. Почти сатанисты и монахини… И всё – в жизни одного человека. Всё – им пережито. Прочувствовано. Чем-то восхитился, чего-то испугался.
Бракосочетание без любви и любовь – без «жили они долго и счастливо и умерли в один день».
Многие ли крушители «старого мира» вот так, как автор-повествователь, одумались, поняли, даже и покаялись, признавая, что были ведомыми, а не ведущими, что их просто-напросто использовали для своих целей люди, которым до свобод нет никакого дела? Даже лучше было бы, чтобы этих бунтарей, сделавших своё дело, не было вовсе.
Нам выпало время перемен-перевёртышей. Депутаты, министры – бывшие коммунисты, ныне – лютые антикоммунисты. Это их предательство растянуто по жизни, и временем несколько нивелируется. А в книге такие их кульбиты – сжаты в повествовании. И потому так отвратительна их зримость. Ректор института – либерал, который встречает нас и героя в самом начале, и он же – депутат-патриот, озабоченный национальной идеей, в конце. Этакое обрамление повести.
Повествование назидательное без навязчивой назидательности. Философские рассуждения молодого человека, словно и стесняющегося рассуждать, делиться мыслями. Быть знаменитым некрасиво? И быть умничающим, наверное, тоже…. И повествование – в стиле деликатных советов на собственном примере.
Взросление. Понимание. Из Савла – в Павла. От либеральной оголтелости – к Пасхе, к христосованию как важному ритуалу, который необходим внутренне. Как прожить наступившую жизнь без правил по установленным себе самому правилами? Ведь даже родители не могут дать тебе советы – они тоже этой жизнью ещё не жили. Когда жизнь летит с обрыва, какие советы от старших, которые летят вместе с тобой? За какой уступ ухватиться? Что он – этот уступ?
Энциклопедия русской жизни эпохи перемен. «Я по свету немало хаживал». Казалось бы, у людей в это время нет ничего святого. Но оно есть. И у человека, и у страны.
