Когда три арабские войны против Израиля закончились поражением и побеждённые разуверились в силе огнестрельного оружия, популярным мемом стала фраза, приписываемая Ясиру Арафату: «Нашим главным оружием станет матка арабской женщины». Для таких надежд были серьёзные основания: рождаемость в исламских странах Ближнего Востока тогда была близка к физиологическому максимуму, достигая шести-семи детей на одну мать, а европейские евреи, служившие основным людским резервом Израиля, в рейтинге рождаемости выглядели чуть ли не глобальными аутсайдерами. Казалось, могучая арабская волна, умножающаяся от поколения к поколению, буквально смоет с земли Палестины малодетную, рано перешедшую к модернистским семейным стандартам еврейскую общину. Однако не прошло и полувека, как расстановка сил на этом поле боя изменилась до неузнаваемости.
В событиях, происходящих сегодня на Святой Земле, крутой поворот демографических процессов играет далеко не последнюю роль.
Все, кроме евреев, или феномен фертильной избранности
Во второй половине ХХ века приобрела популярность концепция «демографического перехода». Предполагалось, что в любом обществе, достигшем определённого уровня развития (в частности, в обществе, победившем детскую смертность), рождаемость начинает падать и рост населения прекращается. Десятилетие за десятилетием этот постулат подтверждался всё более многочисленными фактами. Сначала рождаемость упала ниже простого воспроизводства (меньше двух детей на женщину) в богатых странах Запада, потом в Японии и в Восточной Европе, затем в Латинской Америке и в быстроразвивающихся странах Тихоокеанского региона, прослывших «дальневосточными тиграми».
Те скептики, кто не желал мириться с неизбежностью «демографического перехода», с его вселенской универсальностью, с перспективой провала рождаемости в любой нации, искали объяснений упадка то в христианской традиции, то в её вырождении, в вестернизации, коммунизации, либерализации или находили другие теоретические убежища — лишь бы доказать, что существует чудодейственное средство, позволяющее сохранять большие патриархальные семьи в модернизирующемся мире. Одно время таким средством для многих казался ислам, ведь рождаемость в мусульманских странах вплоть до конца ХХ века оставалась чрезвычайно высокой, обеспечив их народам настоящий демографический бум. Однако настало время, и мусульманская рождаемость спикировала вниз с ещё более головокружительной скоростью, чем христианская и буддистская. Когда коэффициенты воспроизводства поколений оказались ниже единицы в разных концах исламского мира, от Марокко до Индонезии; когда перспективу демографического роста потеряли и теократический Иран, и фундаменталистская Саудовская Аравия, — стало ясно, что следование за пророком Мухаммедом тоже не является гарантией высокой рождаемости.
Погружение ниже критического уровня воспроизводства в двух азиатских сверхдержавах — Китае и Индии — завершило глобальную картину, убедив самых закоренелых скептиков, что «демографический переход» есть роковое предопределение, которого не удастся избежать никому. А провал в самых высокотехнологичных странах Азии (Южной Корее, Гонконге и Сингапуре) до того умопомрачительного уровня, когда поколение родившихся чуть ли не втрое меньше поколения родителей, заставил всерьёз заговорить о близкой депопуляции планеты и грядущей «эпохе одиноких стариков».
На этом фоне одна-единственная страна двигалась вопреки общей тенденции, с каждым годом улучшая показатели рождаемости, несмотря на весьма высокий уровень доходов и безусловную модернизацию жизни. Речь идёт об Израиле.
Так, главный показатель воспроизводства, СКР (суммарный коэффициент рождаемости, или среднее число детей на женщину), в еврейском государстве в 1991 году составлял 2,91. Нестандартно высокая для развитого государства цифра, если учесть, что в это же время и в США, и в СССР, и во Франции — главных источниках еврейской алии, то есть репатриации, — СКР был ниже двух. В 2008 году израильский СКР достиг 2,96, а в 2010‑м преодолел планку 3,0, после чего стабильно держался выше трёх вплоть до коронавирусной пандемии, когда суровые санитарные меры заставили многие семьи, и не только в Израиле, повременить с родительскими планами. Таким образом, за последние тридцать лет базовые показатели рождаемости в еврейском государстве увеличились, в то время как в остальном мире упали почти вдвое.
Возникает соблазн приписать этот феномен арабской общине, если бы в окружающих арабских странах тот же самый показатель — число детей на одну женщину — не опустился существенно ниже трёх. Сегодня актуальный СКР в Египте составляет 2,53, в Сирии — 2,27, а в наиболее модернизированном Ливане и вовсе достиг европейского уровня 1,52.
Раздельный анализ еврейской и арабской общин Израиля также показывает, что рождаемость арабов за всё время существования еврейского государства неуклонно снижалась, а рождаемость евреев — росла. Так, в 1990 году среднее число потомков у еврейской женщины составляло 2,69, то есть было несколько меньше среднеизраильских показателей. В 2011 году еврейская община с СКР равным 3,11 уже выглядела лучше среднего уровня по стране[1]. В 2016 году евреи с СКР равным 3,16 обогнали израильских арабов, а в 2020 году число детей у среднестатистической еврейской женщины Израиля впервые в истории оказалось не просто больше, чем у арабки, но больше, чем у арабки мусульманского вероисповедания.
Такая динамика рождаемости позволила многим авторам говорить о «еврейском демографическом взрыве» (Офир ха-Иври), «израильском демографическом чуде» (А.М. Ситковский) и даже о грядущей угрозе перенаселения Израиля (Арон Таль).
Вера и колыбель: кто рожает больше всех
Наблюдаемый в Израиле бэби-бум может показаться парадоксальным. В позднем СССР евреи были этнической группой с самой низкой рождаемостью. Как правило, принадлежавшие интеллигенции; посвящавшие себя скорее карьере, нежели воспитанию детей; поздно женившиеся и так же поздно выходившие замуж; часто остававшиеся одиночками — ожидать демографического взрыва после массового переселения такого контингента в Святую Землю не было никаких оснований. Может быть, на неожиданный всплеск рождаемости повлиял приток иммигрантов из Северной Африки (евреев-сефардов) и Эфиопии (евреев-фалаша)?
Тщательный анализ еврейской рождаемости в Израиле вынуждает отвергнуть такой фактор, как место происхождения, и обратить свой взор на религиозную практику. На степень воцерковлённости, если использовать терминологию русских православных христиан. Ведь погружённость в религиозную жизнь зримо проявляет себя в демографии, что убедительно доказал, например, социолог из МГУ Александр Синельников. Правда, он изучал российское общество, но выявил закономерности, действующие и на Ближнем Востоке, в чём читатель убедится позднее. Синельников сравнивал три вероисповедания: ислам, православное христианство и иудаизм. При этом каждую из общин он делил на три группы: 1) регулярно исполняющие религиозные предписания; 2) практикующие от случая к случаю; 3) полностью индифферентные к вере предков. При этом автор предусмотрел, чтобы на его исследования не повлияли иные, не относящиеся к религии внешние факторы — такие как урбанизация, образование или уровень доходов. В каждой выборке соблюдались равные пропорции жителей мегаполисов и провинциальных городков, людей с высшим и средним образованием, обеспеченных и не очень. Результаты оказались более чем любопытными.
Среди неверующих распределение было вполне предсказуемым: выходцы из мусульманской среды рожали больше, чем потомки православных, а те, в свою очередь, больше, чем их сограждане с иудейскими корнями. В этом «открытии» нет ничего удивительного: воображение услужливо рисует нам дворничиху-таджичку, окружённую выводком детворы; одно- или двухдетную русскую мамашу, торопящуюся в торговый центр или на завод; и одинокую, слегка не от мира сего еврейку, репетирующую в симфоническом оркестре. Однако в работе Синельникова нас интересует вовсе не подтверждение ходульных стереотипов. Гораздо важнее то, что в каждой конфессиональной группе глубоко воцерковлённые (так же, как регулярно посещающие мечеть или синагогу) рожали больше детей, чем «маловеры», а маловерующие, теплохладные посетители храмов, в свою очередь, рожали больше совсем неверующих.
Впрочем, подобную закономерность тоже было несложно предсказать. А вот то, что среди глубоко погружённых в религиозную практику православные рожают больше мусульман, а иудеи — больше православных христиан, выглядит сенсацией! Не удивится полученному результату только эксперт по исторической демографии, знающий, что в Российской империи на заре ХХ века именно так и было: евреи выступали рекордсменами по рождаемости, а идущие сразу вслед за ними великороссы, малороссы и белорусы чуть ли не в полтора раза превосходили по числу потомков мусульман Средней Азии. При достаточно строгом следовании религиозным канонам демографический эффект ислама был слабее, чем эффект православного христианства, а эффект иудаизма — сильнее.
В данном случае обратим внимание на впечатляющий контраст между абсолютными аутсайдерами в работе Синельникова, то есть евреями-атеистами, и чемпионами в данном соревновании, то есть евреями истово верующими. Замеченный контраст ещё более отчётливо проявляется в Израиле и решающим образом влияет на демографическую динамику в этой стране.
Ещё в 2010 году Центральное статистическое бюро Израиля разделило всех евреев страны на пять следующих категорий:
8% — харедим (в переводе с иврита — «трепещущие»), или иудеи-ультраортодоксы, блюдущие иудейские религиозные установления (законы Галахи) до последней запятой;
12% — «религиозные сионисты», или просто ортодоксы;
13% — традиционалисты, придерживающиеся законов Галахи часто, но не во всём;
25% — нерелигиозные традиционалисты, соблюдающие Галаху очень выборочно (в русской православной терминологии «захожане»);
42% — светские секуляристы, иными словами — атеисты.
Рождаемость этих пяти категорий различались радикально, последовательно возрастая от секуляристов до ультраортодоксов-харедим.
Так, в 2015 году на одну светскую израильтянку приходилось около двух детей; для обычной традиционалистки суммарный коэффициент рождаемости составлял 2,6; для религиозной традиционалистки — 3; у представительницы «религиозного сионизма» было в среднем четверо потомков; наконец, для женщины-харедим эта цифра приближалась к семи, то есть была не слишком далека от физиологически досягаемого максимума. И, бесспорно, является на сегодня фактическим максимумом мировым.
Любопытно и то, что рождаемость европейских иудеев-харедим (ашкенази) выше, чем у их африканских собратьев (харедим-сефардов; евреев, приехавших из стран Северной Африки или Ближнего Востока). В начале XXI века на европейцев-ашкенази в среднем приходилось более восьми потомков, а на африканцев-сефардов «только» шесть с половиной. Как видим, стандарты стран происхождения не оказали заметного влияния на размер семей ортодоксальных иудеев. Видимо, в обоих случаях у иммигрантов из Европы и у иммигрантов из Африки была общая установка на ничем не ограниченное рождение детей («сколько Бог даст»), а реализации этой установки препятствовали, вероятнее всего, только разный уровень санитарной культуры и разная возможность получать высокотехнологичную медицинскую помощь.
Духовный рай и бытовой ад «трепещущих перед Богом»
Имея рекордно высокую рождаемость (с которой не могут конкурировать даже мировые чемпионы, жители Сомали, Нигера и Чада), харедим выступают естественным драйвером рождаемости общеизраильской. И драйвер этот вдвойне эффективен, поскольку доля ультраортодоксов в населении Израиля постоянно и вполне предсказуемо растёт.
В 1980 году харедим составляли всего 4% еврейской общины Израиля. В 2010‑м, как упоминалось выше, — 8%. В минувшем году их удельный вес превысил 13%. Если продолжить тренд, к 2030 году доля харедим должна достичь 16%, к 2040‑му — более 20%, а к 2065 году к ультраортодоксам будет относиться треть израильских евреев. Это значит, что от Израиля следует ожидать новых демографических рекордов.
В 1980 году харедим составляли всего 4% еврейской общины Израиля. В 2010‑м, как упоминалось выше, — 8%. В минувшем году их удельный вес превысил 13%. Если продолжить тренд, к 2030 году доля харедим должна достичь 16%, к 2040‑му — более 20%, а к 2065 году к ультраортодоксам будет относиться треть израильских евреев. Это значит, что от Израиля следует ожидать новых демографических рекордов.
Растущая община харедим в Израиле — наглядная иллюстрация к знаменитой работе французского политолога Жиля Кепеля «Реванш Бога», описавшего возрождение религиозности после долгого тренда на секуляризацию. Причём в данном случае возрождение осуществляется в прямом, самом натуральном смысле, через расширенное естественное воспроизводство верующих и передачу ими своих убеждений умножающимся поколениям потомков. При этом у ортодоксальных иудеев реванш такого типа выражен отчётливее, нежели у какой‑либо другой религиозной общины мира.
Дело в том, что почти повсеместно преимущество верующих в рождаемости компенсируется ускоренным исходом, секуляризацией молодёжи или постепенными послаблениями в исполнении традиционных заповедей, что размывает «ядерный конфессиональный электорат». Такое обмирщение нивелирует демографические бонусы «глубоко воцерковлённого» населения. И это происходит где угодно, но только не в среде харедим, которые продолжают неукоснительно соблюдать весь сложный комплекс обрядов и табу.
Для современного человека жизнь по правилам «трепещущих» кажется чрезвычайно сложной и даже невыносимой. Сюда входит почти полная изоляция от мирских телевидения и интернета (пользование только через строгие фильтры), раздельное обучение мальчиков и девочек, ношение одежды и причёсок в соответствии со старомодным и часто неудобным дресс-кодом, свадьбы не по свободному выбору, а через традиционный институт сватовства (шиддухим) и т. д. Но самым, пожалуй, затрудняющим жизнь харедим фактором является не то чтобы обязательное предписание, но широко распространённое убеждение в греховности большинства профессиональных занятий для мужчин. Идеалом праведной жизни считается полный отказ от труда ради зарабатывания денег, ибо обязанность трудиться рассматривается идеологами ортодоксального иудаизма как результат грехопадения, изгнания из рая. Следуя таким убеждениям, около половины мужчин-харедим не работают вовсе, проводя значительную часть времени в молитвах; а среди тех, кто работает, значительную часть составляют лица, так или иначе связанные с Талмудом и Торой: правоведы, преподаватели в ешивах (средняя школа) и коллелях (высшее учебное заведение для женатых), священнослужители. Истинными же праведницами в таком сообществе выглядят женщины-харедим, которые, мало того что рожают по семь-восемь-десять детей, так ещё вынуждены параллельно трудиться, чтобы прокормить всю эту ораву плюс погружённого в чтение священных текстов мужа.
Результатом такого оригинального устроения быта является неизбывная бедность харедим: около половины их семей влачат существование ниже установленной в Израиле черты бедности, преодолеть которую не позволяют ни детские пособия, ни дополнительные выплаты для малоимущих, ни субсидии министерства образования, ни стипендии для учащихся в коллелях, ни пособия по уходу за детьми для неработающих родителей.
Тайна их сплочённости
Поразительно то, что в наш век комфорта, индивидуализма и духовной расслабленности наблюдается бурный рост религиозной общины с жёсткой дисциплиной и массой обременительных ограничений. Что заставляет харедим соблюдать изнурительный регламент жизни, приносящий к тому же очевидные материальные убытки? Что заставляет иудеев-ортодоксов в буквальном смысле «плодить нищету», когда рядом их менее религиозные единоплеменники составляют одно из самых процветающих в финансовом отношении человеческих сообществ? Это упрямое движение против современного мейнстрима выглядит трудно объяснимым.
Свет на загадку помогает пролить исследование психологов Ары Норензаяна и Азима Шарифа из канадского Университета Британской Колумбии. Исследовав более сотни религиозных и светских общин, возникших в Северной Америке в девятнадцатом веке, они обнаружили прямую зависимость долговечности проекта от строгости устава. Чем более «неудобоносимые бремена» накладывали отцы-основатели на своих адептов, тем прочнее становилась внутренняя связь, позволяющая почувствовать свою особость, отдельность от окружающего мира и сохранить верность общине. Поэтому, вопреки житейским ожиданиям, именно самые требовательные, самые ограничивающие бытовую свободу своих членов сообщества оказались наиболее стойкими и пережили тех, кто рассчитывал привлечь сторонников минимумом обязанностей и максимумом предоставленной самостоятельности.
Еврейство, существующее на протяжении трёх тысячелетий в качестве национального меньшинства, рассеянного среди чужих народов, выработало потрясающий инструментарий внутренней дисциплины и ментальной самоизоляции. Майкл Векс, описывая характер еврейского народа в книге «Жизнь как квеч», так формулирует житейскую суть иудаизма: «Каждая заповедь Торы называется мицве. Согласно древней традиции, существует 613 мицвес — 248 повелений и 365 запретов, по одному на каждый день года… Собственно, они и есть — иудаизм… Именно они запрещают есть свинину, велят делать обрезание и не пускают нас в христианские братства; именно они делают еврея евреем… Миссия евреев — не делать: не есть бутерброд с ветчиной, не сидеть на коленях у Санта-Клауса, не ходить на субботний спектакль, не сливаться с толпой. То, что теологи называют «избранностью» Израиля, подобно «избранности» ребёнка, который должен играть на скрипке, пока весь двор гоняет в футбол…» Переступив хотя бы одно табу, ты рискуешь сразу стать «чужим» для своих, но «своим» для чужих не станешь всё равно. Нескончаемый набор запретов подобен многослойным оборонительным линиям, надёжно ограждающим правоверных иудеев от слияния с окружающим миром. В противном случае этнорелигиозное меньшинство, открытое общению с большинством, давным-давно смешалось бы и растворилось в преобладающей массе иноплеменников.
Евреи — далеко не единственная община, успешно прошедшая через горнило многовекового существования в чуждом и не слишком дружелюбном окружении. Подобным опытом обладают армяне на Кавказе и в Передней Азии, гебры и парсы на Среднем Востоке, сикхи и джайны в Индии, игбо в странах Гвинейского залива, хакка (сякку) в Китае и китайцы-хуацяо в Юго-Восточной Азии, староверы в России и т. д. Однако евреи превосходят все иные аналогичные группы как сроком пребывания в рассеянии, так и масштабами создававшегося вокруг них (так же как ими самими) исторического напряжения. В результате возникло поистине уникальное людское сообщество, обременённое небывалым комплексом традиций, со стороны выглядящих нелепыми и тягостными. Однако нельзя забывать, что об руку с этим дискомфортным наследием идут уникальная этнорелигиозная солидарность и уникальная коллективная конкурентоспособность. В наши дни эта конкурентоспособность проявилась, как видим, и в демографической сфере. В то время как современные еврейские «маловеры» больше всех зарабатывают, «трепещущие» больше всех рожают.
Впрочем, ориентация на повышенную плодовитость — тоже не новшество в еврейской традиции. Народ, прошедший через долгую череду гонений и многократный геноцид[2], обязан был выработать традицию максимальной рождаемости. Иначе евреи просто не дожили бы до наших дней.
Возвращение птицы феникс
Исключительно плодовитые харедим — явление, не замкнутое в границах Израиля.
Если мы поинтересуемся демографией Соединённых Штатов, наше внимание не может не привлечь странная на первый взгляд аномалия. Федеральное Бюро переписей США собирает самую разнообразную информацию, в том числе и такую специфическую, как количество белых англоговорящих семей, в которых растёт восемь и более детей. Вполне ожидаемо, что во всех штатах пропорция таких многодетных семей измеряется десятыми долями процента. Во всех, за исключением двух: Нью-Йорка (2,21%) и Нью-Джерси (1,70%). Такое отклонение кажется тем более необычным, поскольку оба штата входят в крупнейшую урбанизированную агломерацию. Мы ведь привыкли рассматривать мегаполисы как «демографические ямы», а заповедники патриархальной многодетности искать в провинциальной глуши, а тут — всё наоборот!
Всё становится на места, когда на карту американской многодетности накладывается карта расселения еврейской диаспоры в США. При средней федеральной доле евреев в 2,1% в штатах Нью-Йорк и НьюДжерси наблюдается максимальная концентрация сынов Израиля: 8,8% и 5,9% соответственно. Именно благодаря присутствующим в еврейской общине ультраортодоксам штаты-мегаполисы выбились в чемпионы по многодетности.
Благодаря обилию потомков община «трепещущих» в США растёт так же стремительно, как и в Израиле. Если в 2000 году их насчитывалось 360 тысяч (что составило около 7% американских евреев), то в 2013 году — уже 530 тысяч, а в 2020 году — более 700 тысяч (или 12% от еврейской диаспоры США). Аналогичные процессы происходят и в Великобритании, где из‑за вклада харедим евреи оказались единственным этническим меньшинством, рождаемость которого не сократилась в текущем столетии.
Можно сказать, что нынешний расцвет иудейского фундаментализма, дающего столь мощный демографический эффект, служит своего рода компенсацией за огромные потери еврейского этноса в событиях Второй мировой. Хотя рождаемость светских евреев вскоре после войны в большинстве европейских стран оказалась ниже простого воспроизводства, и, казалось, этот этнос одним из первых обречён на вымирание. Однако иудейские фундаменталисты уже к концу ХХ века обеспечили восстановление довоенной численности своего народа. Если же сравнивать динамику на более длительном отрезке, то можно констатировать, что евреи, несмотря на трагедию Холокоста и частичную ассимиляцию, умножались быстрее многих наций Западной Европы. Так, современная всемирная численность немцев составляет меньше 150% к уровню 1900 года, англичан — чуть более 160%, евреев — примерно 180%.
Серьёзнее танков и автоматов
Среди всех претензий, которые светские израильтяне предъявляют «религиозникам», пожалуй, главная — ультраортодоксы отказываются служить в армии. «Израиль защищают не танки и автоматы, а божья сила», — утверждают харедим, намекая, что только их молитвами еврейское государство до сих пор стоит, как одинокий утёс, окружённый враждебным арабским океаном. Впрямь ли такова сила молитвы иудейских фундаменталистов — вопрос, конечно, дискуссионный, а вот сила их родительского потенциала, без всякого сомнения, играет важнейшую роль в выживании Израиля. Это харедим смогли противопоставить своё демографическое чудо-оружие упомянутому в начале статьи «оружию возмездия Ясира Арафата». Благодаря высокой рождаемости ортодоксов евреи так и не стали меньшинством в Израиле и в обозримом будущем не собираются приближаться к этому состоянию. Согласно всем прогнозам, доля арабов до середины века так и останется на уровне примерно 20% или даже сократится. Сложившееся «иудейское религиозное ядро» стало некоей гарантией существования еврейского государства, без перспективы перерождения этого государства в арабское или какое‑либо иное.
Логично спросить: а в чём же смысл умножения людей, которые не работают и не служат в армии? Какие из них защитники и строители еврейской государственности? Одна обуза! Но смысл, очевидно, есть. Во-первых, половина мужчин-харедим всё‑таки работают. Так же как работает львиная доля женщин. Во-вторых, не так давно часть фундаменталистской молодёжи начала служить в ЦАХАЛ, в специальных частях, где соблюдается весь комплекс иудейских заповедей. За эффективность таких воинских единиц в субботу поручиться трудно, но в остальные дни недели они представляются вполне боеспособными. В-третьих, некоторая часть молодёжи уходит из среды харедим, несмотря на строгие карательные меры в отношении беглецов (вплоть до полного бойкота со стороны родственников), — а это значит, что определённая доля потомков «трепещущих» будет включена в современное разделение труда, не обходя стороной и востребованные на современном рынке «запретные» профессии
Самый же главный вклад фундаменталистов в могущество Израиля заключается, пожалуй, в том, что их самоотречённое следование древним заповедям электризует остальную часть еврейского населения, поднимая не только накал религиозности среди «теплохладных», но и повышая семейные стандарты во всём этносе. Так, во втором десятилетии XXI века среднее число потомков в расчёте на семью выросло в большинстве страт еврейского общества: и среди умеренных фундаменталистов, и среди частично соблюдающих традиции, и даже среди светских граждан. В какой‑то степени это объясняется упомянутым выше перетоком молодёжи из среды харедим. Ведь «беглецы», хоть и ослабляют бремя религиозных обязательств, но всё равно сохраняют впитанные с молоком матери установки на многодетность: пусть не на восемь-десять наследников, но хотя бы на троих-четверых-пятерых. Кроме того, наличие множества многодетных семей неизбежно сдвигает общенациональное представление о норме. Если для советских евреев, въезжавших в Израиль на рубеже девяностых годов, идеалом казалось наличие одного ребёнка, то для их потомков, даже если они не примкнули к сообществу фундаменталистов, предпочтительной видится, скорее всего, уже трёхдетная семья. Естественная метаморфоза, ведь люди чаще всего поступают так, как принято вокруг.
Жгучие искры пламенного фундаментализма
Похоже, израильский демографический ренессанс внёс свою лепту и в нынешнее обострение на Святой земле.
Нельзя исключать, что устойчивый прирост еврейского населения убедил лидеров Израиля в том, что нет никакой необходимости вычленять отдельное палестинское государство, ведь евреев в стране вполне достаточно, чтобы контролировать всю территорию Святой земли. По крайней мере, таким мог быть один из аргументов — причём более веский и конкретный, чем многие другие.
Что совершенно точно, политические лидеры Израиля использовали избыток молодёжи, формирующийся в религиозных семьях, для заселения территорий, изначально предназначавшихся для реставрации арабской Палестины. Об этом свидетельствует рождаемость евреев, проживающих на Западном берегу реки Иордан. Если в среднем по Израилю, как уже упоминалось, на одну женщину приходится чуть более трёх детей, то на спорном Западном берегу (округ Иудея и Самария) средняя семья имеет пятерых потомков. Это рекордная рождаемость в рейтинге всех округов Израиля, что, безусловно, говорит о повышенной доле религиозных граждан среди отправляемых туда поселенцев.
Наконец, стоит сказать и о роли второй по степени религиозности группы израильтян, о так называемых религиозных сионистах. Хотя рождаемость этой группы не бьёт рекорды, как у «трепещущих» — харедим, но она тоже значительно выше среднего уровня, что обеспечивает стабильную прибавку удельного веса «сионистов». В отличие от принципиальных пацифистов-харедим, «религиозные сионисты» настроены куда более воинственно — пожалуй, воинственнее других страт израильского общества. Растущее значение этой прослойки создаёт благоприятную почву для «ястребов», отвергающих диалог с арабами-палестинцами.
Таким образом, «израильское демографическое чудо», с одной стороны, служит дополнительной гарантией выживания еврейского государства во враждебной среде, с другой — снижает шансы на мирный диалог. Успех в демографическом соревновании повышает ставки апологетов Великого (и неделимого) Израиля и позволяет им игнорировать своих оппонентов.
Такой пример — другим наука
Несмотря на редкое своеобразие еврейского народа и уникальность его исторического пути, описанный здесь опыт может послужить для выводов вполне универсального характера.
Во-первых, картину глобальной демографической депрессии могут оживлять отдельные очаги высокой рождаемости и устойчивого прироста населения, связанные с сообществами носителей твёрдых религиозных убеждений.
Преимущество в рождаемости, отличающее религиозные группы от секулярных, может оказаться ключевым механизмом La Revanche de Dieu, того «Реванша Бога», который имел в виду Жиль Кепель. Правда, французский мыслитель подразумевал, что двигателем религиозной реставрации являются ментальные процессы, ностальгия людей бездуховного мира по чётким моральным ориентирам. В данном же случае дополнительную тягу может создать расширенное воспроизводство верующих, передающих новым поколениям не только набор социальных норм, но, возможно, и определённые генетические задатки. Таким образом, люди будущего могут оказаться более религиозными, нежели наши современники.
Во-вторых, сравнение, например, Израиля и Ирана заставляет предположить, что стратегия тотальной ортодоксии не срабатывает; «соль» высокой религиозности, растворённая во всём обществе, теряет свою силу. На сегодня иранская теократия не смогла сделать всеобщей нормой образцовое соблюдение правил шиитского ислама: нынешние семейные стандарты иранцев мало отличаются от стандартов «сатанинского Запада», а среди молодёжи ширится протест против навязываемого им кодекса поведения. Гораздо эффективнее выглядит формирование «религиозного ядра», которое охватывает меньшинство населения, зато демонстрирует куда большую сплочённость, убеждённость и преемственность поколений. Если молодые шииты в Тегеране выходят на несанкционированные демонстрации с требованием отменить дресс-код, то молодые харедим в Иерусалиме по собственному почину патрулируют родные кварталы с требованием дресс-код соблюдать.
В-третьих, упомянутые нами исследования канадских социологов о стойкости людских сообществ подсказывают, что реформирование религии — крайне рискованное дело. Облегчить бремя заповедей для людей эпохи постмодерна с целью привлечь новую паству — путь, по которому идут почти все конфессии и деноминации западного христианства, — этот путь не сулит успеха. Облегчение требований снижает ценность веры и ослабляет внутреннюю связь с общиной, что способствует скорее размыванию рядов, чем их расширению.
На сегодня движение Израиля против всемирного тренда угасания рождаемости поистине феноменально. Этот феномен уже вдохновил дискуссии о заимствовании еврейской стратегии там, где над народами нависает угроза вымирания. Повторить опыт харедим, конечно, не удастся никому, потому что он выкован многими веками уникальной еврейской судьбы и отчасти может трактоваться как отчаянный внутренний порыв, глубинный ответ на страшный вызов Холокоста. Однако изучать этот опыт и применять его элементы в той мере, в какой они могут прилагаться к судьбам других народов, безусловно, благодарное занятие.
Примечания:
1 Общенациональные показатели по Израилю складываются не только из рождаемости общин-лидеров: евреев и арабов-мусульман. Общую цифру тянут вниз существенно более низкие цифры приехавших из Европы и СНГ неевреев, а также друзов и арабов-христиан. Совокупно эти три категории составляют около восьми процентов населения.
2 Гитлеровский Холокост, по подсчётам автора, отнюдь не первая, а пятая, если не шестая попытка «полного и окончательного решения еврейского вопроса» в Западной Европе.
