Наверное, никто особенно не удивится заявлению о том, что мы живём в эпоху мёртвых авторитетов. Ни одному человеку в наши дни невозможно безапелляционно заявить о привилегированности своего мнения перед другими. Обязательно найдутся те, кто увидит в его позиции недостатки и заклеймит дилетантом, особенно в тех случаях, когда ему доверена миссия действовать от лица всего общества. И, как в своё время говорил Ницше, что разговоры о необходимости морали появляются только в аморальном обществе, так и в современном мире ввиду отсутствия настоящих авторитетов появилась острая потребность в официально признанных экспертах. Им присваивают определённые регалии и предоставляют право говорить, и именно убедительная, аргументированная речь становится показателем их авторитетности. В большинстве своём, когда дело касается вопросов довольно абстрактных, как, например, прогнозирование глобальных процессов, мало кого интересует практический опыт таких экспертов. Однако в тех случаях, когда обсуждаемые проблемы затрагивают повседневную жизнь общества, люди начинают интересоваться действительной компетентностью говорящих. Наиболее ярко это показала пандемия. Разгоревшиеся споры вокруг обязательной вакцинации вынуждали каждую из противоборствующих сторон искать авторитетное мнение среди успешно практикующих врачей. То же наблюдалось и в рамках СВО, когда голос руководителя частной военной компании, с успехом выполняющей поставленные задачи, в какой-то момент своей авторитетностью перекрыл всё, озвучиваемое Министерством обороны.
Вместе с тем даже мнение действительно опытных людей в наши дни находит множество опровержений и не может называться безапелляционным. Это, с одной стороны, даёт эффект всеобщей неуверенности, укореняя мысли об отсутствии в обществе действительных профессионалов, а с другой — открывает простор каждому для высказывания своего мнения по любому вопросу (если все дилетанты, то судьи кто?). То есть получается замкнутый круг: профессионалов нет, потому что все имеют право говорить, сомневаясь в профессионализме друг друга, все имеют право говорить, потому что нет профессионалов. Правда, стоит отметить, что это только на уровне общественного мнения. Если обратиться к любому человеку с просьбой порекомендовать специалиста в той области, с которой он знаком по своей деятельности или в качестве потребителя, он по ощущениям на собственном опыте выберет того, чьи умения и навыки вызывают у него наибольшее доверие. Следовательно, на уровне личного знакомства люди ещё чувствуют различие между профессионализмом и дилетантством. Утрата доверия компетентности происходит, когда опора на опыт и собственные ощущения отсутствует, то есть когда только общественное мнение с его противоречивым многоголосием формирует представление.
Кто-то скажет: "Ну, нет авторитетов в обществе среди ныне живущих и не надо. Какая от них польза? При острой необходимости их всегда можно достать из прошлого". Однако на это стоит возразить, что, во-первых, доставать придётся ныне живущим, чьё мнение постоянно подвергается сомнению, а во-вторых, авторитет людей из прошлого в конечном счёте тоже разъедается противоречивым многоголосием современников. Хотя, с другой стороны, действительно, для чего нужны авторитеты в обществе?
В своей книге "Сотворение оперного спектакля" выдающийся советский и российский оперный режиссёр Борис Покровский написал: "Режиссёр во имя успеха театра и самого же артиста вынужден восполнять своей настойчивостью недостающие артисту качества трудоспособности и требовательности к себе. Вырабатывать в нём профессионализм". И в качестве примера, демонстрирующего подобное плодотворное взаимодействие, Покровский привёл историю о знаменитой певице Полине Виардо и её отце Мануэле Гарсиа, который тоже был певцом и музыкантом: "Однажды он попросил её (П. Виардо) прочесть с листа только что написанную им пьесу. Полина играла рассеянно и два раза ошиблась. Отец выбранил её, и она сыграла всё безукоризненно, за что получила пощёчину. "Почему же ты сразу не была внимательной? — закричал Мануэль. — Ты огорчила меня, вынудив дать пощёчину, и самой тебе было больно" (Покровский Б.А. Сотворение оперного спектакля : Шестьдесят коротких бесед об искусстве оперы. — М. : Дет. лит., 1985. — с. 81). Представленный опыт в сегодняшних реалиях даже применительно к внутрисемейным отношениям вызвал бы немало нареканий, но ещё больше его бы осудили в контексте применения к выработке профессионализма в коллективе. Ведь в наши дни практически невозможно оказывать давление на других — то есть выполнить условия, необходимые для успеха дела и рождения профессионального коллектива, какими их описал Покровский, — без риска получить публичное осуждение или жалобу на самоуправство. Хотя он был не единственным, кто связывал безоговорочное следование дисциплине с высшими человеческими достижениями. Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет, анализируя феномен усреднённости человека и выискивая причины заполонившей мир посредственности, пришёл к следующим размышлениям: "Творческая жизнь требует безупречности, строжайшего режима и самодисциплины, рождающих чувство собственного достоинства. Творческая жизнь деятельна, и возможна она только при двух условиях — или быть тем, кто правит, или быть в мире, которым правит тот, за кем мы полностью признаём это право. Или правлю я, или я повинуюсь" (Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. — М. : АСТ, 2016). То есть профессиональный человек может быть освобождён в своей деятельности от гнёта другого человека, но только в том случае, если сам он придерживается строжайшей дисциплины. В противном случае в его же интересах признать безоговорочную власть над собой того, кто сможет подчинить его режиму. Однако именно с этим сегодня наблюдаются проблемы, и самая главная из них — это тлетворное влияние общественного мнения на все социальные институты. Ведь какой, например, авторитет может быть у преподавателя, если у студентов появилась возможность не только публично высмеять или оспорить его деятельность, но и приобщением посредством социальных сетей к его частной жизни развенчать его профессиональный образ?
Карл Маркс в "Капитале" написал: "…этот человек король лишь потому, что другие люди относятся к нему как подданные. Между тем они думают наоборот, что они — подданные потому, что он король" (Маркс К. Капитал. Т. 1. Глава 1). Следовательно, без обоюдного признания своих социальных ролей и присущих им функций ни монарха, ни подданных быть не может. Все должны уверовать и принять такое положение вещей.
Так же с авторитетом. Он не может существовать в обществе, где все непрестанно в нём сомневаются. Его должны признать, а для этого понять и почувствовать свою действительную потребность в нём. Но как это сделать, когда сегодня даже к врачу люди приходят со своим диагнозом, поставленным на основе прочитанного в интернете, и рассказывают, как ему необходимо их лечить? Спрашивается, если вы такие умные, почему не делаете сами? Ответ, конечно, очевиден: потому что не получали соответствующих компетенций, а значит, не имеют права доступа к ответственному осуществлению деятельности по данному направлению. Однако дают рекомендации и критикуют так, будто на это они имеют право.
Но с чего появилось это чувство своей правоты? Да с пресловутой уверенности, что потребитель всегда прав, то есть как результат капиталистических отношений, где кто платит, тот и заказывает музыку, даже если у заказчика совершенно отсутствует музыкальный слух. В таких отношениях сохранять авторитет крайне сложно, потому что специалист находится в зависимости от потенциально должного подчиняться. Но всё же возможно. И первое, что необходимо сделать — это самому авторитету воспитать в себе чувство собственного достоинства, которое рождается "из безупречности, строжайшего режима и самодисциплины". Человек, знающий цену своим знаниям и навыкам, уверенный в них, никогда не допустит власти над собой дилетанта. Он либо согласится на выполнение работ на своих условиях, либо не возьмётся за дело вовсе. Правда, в мире, где рынок перенасыщен предложением, это чревато невостребованностью и, как следствие, утратой средств к существованию за счёт выбранной профессии, что вынудит и к поиску дополнительных источников дохода, и к снижению собственного уровня жизни. Но, как сказал Хосе Ортега-и-Гассет: "Вопреки ходячему мнению служение — удел избранных, а не массы. Жизнь тяготит их, если не служит чему-то высшему. Поэтому служение для них не гнёт. И когда его нет, они томятся и находят новые высоты, ещё недоступней и строже, чтобы ввериться им. Жизнь как испытание — это благородная жизнь.
Благородство определяется требовательностью и долгом, а не правами. Noblesse oblige. "Жить как хочется — плебейство, благородны долг и верность" (Гёте). Привилегии изначально не жаловались, а завоёвывались. И держались на том, что дворянин, если требовалось, мог в любую минуту отстоять их силой. Личные права — или privliegios — это не пассивное обретение, а взятый с бою рубеж. Напротив, всеобщие права — такие как "права человека и гражданина" — обретаются по инерции, даром и за чужой счёт, раздаются всем поровну и не требуют усилий…"
Поэтому, как бы это ни звучало удивительно, но именно в современном мире с его тлетворным влиянием общественного мнения на авторитеты и разросшимся дилетантством сегодня созданы все условия для рождения новых аристократических династий — династий истинных профессионалов своего дела. Рубежей для этого полно. Осталось только научиться служить и завоёвывать.
