Инфляция, голод и конец лидерства Запада

Украинский кризис породил массу спекуляций на тему ответственности России за повышение цен на энергоносители и продовольствие. В США в контексте роста цен на еду и топливо Байден даже попытался ввести в оборот термин «путинский налог», однако рядовые американцы всё равно между собой называют инфляционный шок этого года «байденфляцией». Украинский кризис послужил удобным предлогом для того, чтобы попытаться снять ответственность за глобальную инфляцию с её реальных архитекторов и возложить её на политические обстоятельства, к слову, также созданные властями США. Не надо много ума, чтобы понять: если кто‑то в течение длительного времени «печатает» огромное количество денег, «загружая» их непосредственно в карман потребителя, и эта эмиссия не порождает достаточного встречного предложения товаров и услуг, она не может не породить инфляции этих денег. Эту прописную истину можно прочесть в любом учебнике по экономике, и остаётся лишь удивляться упорству экономического «мейнстрима», который пытался отрицать эту истину во второй половине 2021 года.

Стагфляция 1970-х передаёт привет через полстолетия

Чтобы понять экономическую суть происходящего, нужно вернуться в уже достаточно отдалённое прошлое и проследить историю взлёта и упадка «эмиссионной» экономики, то есть экономики финансового планирования, когда государство и центробанки непосредственно участвуют в ценообразовании активов, «надувая» их стоимость денежной эмиссией. Эту экономическую формацию некоторые называют «финансовым капитализмом».

Ещё с 60‑х годов прошлого века, когда после распада колониальной системы глобализация и связанный с ней рост международной торговли стали набирать обороты, наметился любопытный процесс расхождения темпов роста денежных агрегатов в США. До этого момента они росли примерно одинаковыми темпами, мультипликаторы М2/M0, M2/M1 и M3/M1 (агрегат M3 ФРС перестала официально публиковать ещё до кризиса 2008 года) не сильно отличались друг от друга. Такое положение вещей можно считать нормой для экономики, в которой деньги выполняют лишь свою основную функцию — функцию платёжного инструмента. Однако уже в 1970‑е годы наметилось ускорение роста агрегатов старшего порядка, которое стоит связать с ростом структурных дефицитов в американской экономике. Примерно в то же время, кстати, структурные дефициты стали расти и в советской экономике. Это было время эскалации холодной войны и гонки вооружений, и обе противостоящие системы стали финансировать свои расходы фактически за счёт кредита центробанков. В СССР начался систематический рост задолженности Минфина СССР перед Госбанком СССР, а в США также начался рост государственного и корпоративного долга, который, для начала, разрушил золотой стандарт. Отмена золотого стандарта сняла физические ограничения на денежную эмиссию и породила стагфляцию 70‑х годов, когда бюджетный дефицит США фактически стал финансироваться печатным станком. Тогда же рост благосостояния домохозяйств в реальном выражении остановился и обратился вспять: инфляция начала съедать рост зарплат. Долларовая эмиссия до определённой степени абсорбировалась ростом глобального рынка, для которого доллар США со времени создания Бреттон-Вуддской валютной системы стал основной валютой финансирования, однако глобальный рост тогда упёрся в ограничения, созданные блоковым разделением мира.

В период активного противостояния двух систем и гонки вооружений недостаток инструментов абсорбции эмиссии доллара США привёл к тренду роста инфляции. На графике 1 этот период выделен как «великая инфляция».

Что характерно, тогда, как и сегодня, в росте инфляции многие обвиняли вторичные факторы, на пример — политику ОПЕК. Но нефтяное эмбарго арабов, формально введённое как ответ на поддержку Израиля со стороны Запада, вполне можно рассматривать как чисто экономический ответ производителей жизненно важного сырья на политику финансовых властей США. Какой смысл поддерживать высокий уровень добычи, удовлетворяя постоянно растущий спрос, в условиях, когда накопление богатства в деньгах, которыми монетизируется этот спрос, становится бессмысленным делом из‑за высокой инфляции, а возможностей для инвестиций для стран — экспортёров нефти как не было, так и нет, потому что все значимые реальные активы элиты развитых стран не желают выпускать из своих рук? Реальной фундаментальной причиной инфляции 1970‑х годов являлась невозможность абсорбции эмиссии доллара США. Тенденции того времени, которое сегодня мало кто помнит, но о котором напоминают инфляционные тенденции последних двух лет, важно понимать, чтобы предвидеть будущее, которое ждёт глобальную экономику в среднесрочной перспективе. Инфляция возникает не тогда, когда печатание денег обгоняет производство товаров, а тогда, когда избыточную денежную массу некуда стерилизовать, когда она не абсорбируется в сбережения населения и инвестиции.

Распад СССР и «финансовый Грааль»

В те же времена СССР и блок СЭВ столкнулись со схожими проблемами, которые приняли более острый характер в силу того, что в рамках советской экономической модели частные инвестиции практически отсутствовали. Денежная эмиссия могла стерилизоваться лишь в сбережения населения, и в то время действительно стал наблюдаться рост сбережений населения в Сбербанке СССР. Этот рост, по сути своей, отражал просто отложенный спрос в эпоху усиливающегося товарного дефицита. Товарный дефицит провоцировался плановой экономикой и характерной для неё ценовой политикой. Ситуация с инфляционным давлением в СССР с конца 70‑х годов стала усугубляться ещё и тем, что правительство СССР начало рассматривать вклады в Сбербанке как источник финансирования. Это привело к тому, что и без того не обеспеченные в достаточном количестве товарной массой деньги начали мультиплицироваться. Невозможность стерилизации денежной эмиссии в условиях утраты контроля над бюджетным дефицитом закончилась для СССР плачевно: разрушением плановой экономики, гиперинфляцией и распадом государства.

Распад единого экономического пространства СЭВ, а затем и СССР привёл к примитивизации экономик стран советского блока из‑за падения глубины разделения труда, которая высвободила для глобального рынка значительные ресурсы. В первую очередь — сырьевые и аграрные ресурсы, которые были направлены на экспорт на развитые рынки. Во вторую очередь, ресурсы внутренних рынков, которые стали доступны развитым странам. Новое пространство можно было освоить, включив его в глобальный рынок, и это было сделано, дав дополнительные возможности для абсорбции эмиссии долларов США. В 90‑е годы бурный рост предложения дешёвого сырья и продовольствия на фоне резкого сокращения потребления в бывших странах соцлагеря стал долгосрочным фундаментальным фактором низкой инфляции в развитых странах и залогом их процветания. В 90‑е же годы, пока шло освоение открывшихся для контролируемой США глобальной экономики рынков, в динамике денежных мультипликаторов в США наблюдался обратный к тому, что наблюдалось ранее, процесс: M2/M0 и M3/M1 падали. Эта динамика отражала долларизацию экономик бывшего советского блока.

Фактически в то время США получали совершенно реальные материальные ресурсы просто в обмен на денежную эмиссию, что выглядело как открытие какого‑то «финансового Грааля»: создавалась иллюзия, что для обеспечения экономического роста надо просто печатать достаточное для поддержания этого роста количество денег и что можно бесконечно проводить денежную эмиссию в «безинфляционном» режиме — глобальный рынок всё усвоит и распределит. В реальности же происходило перераспределение ресурсов от стран бывшего соцблока, в первую очередь — России, в пользу других экономик. Это перераспределение позволило совершить последний рывок глобализации, дав импульс глобальному экономическому росту, основным бенефициаром которого стали страны Юго-Восточной Азии. Благодаря этому импульсу закончил своё формирование пятый технологический уклад, в котором основную роль играет полупроводниковая промышленность, производство микросхем и вычислительной техники. Импульс закончился азиатским кризисом 1997 года, эхом которого стала цепочка кризисов в других регионах планеты, в том числе дефолт 1998 года в России.

Азиатский кризис — это момент исчерпания потенциала роста пятого технологического уклада, когда перекачка ресурсов из сырьевых стран перестала давать качественный индустриальный рост. Симптоматично то, что до этого кризиса США некоторое время умудрялись сводить свой бюджет с профицитом, отказавшись, таким образом, на время от концепции бюджетного стимулирования экономики — рост шёл и без такого стимулирования. Но в это же время наблюдался опережающий рост корпоративной задолженности. Сильный доллар, характерный для времени бюджетного профицита, снижал конкурентоспособность американской промышленности, шёл активный вывоз рабочих мест из США, корпорации финансировали аутсорсинг и транснациональную экспансию за счёт роста долговой нагрузки.

Деньги в поисках применения: предел абсорбции

Некоторое время после азиатского кризиса, который был кризисом производителей компьютерного hardware, продолжала бурно развиваться молодая индустрия software, на которую начали возлагать надежды как на «вечный двигатель» экономики. Казалось бы, информацию можно производить, продавать и капитализировать бесконечно, но есть нюанс: у информации должен быть материальный носитель, через который доступ к ней получает конечный пользователь, и этот носитель стоит денег, а пользователь должен быть в состоянии его себе позволить. Кризис производства hardware сбил темпы компьютеризации мира, и производство software, в основе капитализации которого лежит количество пользователей, спустя несколько лет налетело на свой барьер ограничения роста, который отразился в крахе пузыря «доткомов» в начале «нулевых».

Этот момент — момент краха «доткомов» — стоит взять в качестве ключевой точки в том долгом кризисе глобализации, финал которого мы сегодня наблюдаем. Потому что именно с того момента выбор, который был сделан американскими элитами в пользу сохранения модели экономического доминирования, в основе которой лежала примитивная идея эксплуатации доллара как глобальной денежной монополии, стал необратим, а так называемая «Современная денежная теория» (Modern Monetary Theory), сформулированная в начале 90‑х, стала глобальным экономическим мейнстримом.

В период с начала 2000‑х по нынешнее время в качестве средства абсорбции долларовой эмиссии использовались: «война с терроризмом» (активная фаза 2001–2006 гг., далее, с меньшей активностью до 2011‑го, закончилась выводом войск из Афганистана в 2021‑м), ипотечный пузырь 2006–2008 гг., совпавший с первым пузырём китайского фондового рынка, в меньшей степени отразившимся на других развивающихся рынках (китайский индекс Shanghai Composite поставил исторический максимум в 2007 году, российский индекс RTS — в 2008 году), затем, после кризиса 2008 года основным инструментом абсорбции долларовой эмиссии стал американский фондовый рынок и рынки суверенных долгов развитых стран. С 2008 года начался период непрерывной монетизации суверенных долгов развитых стран центробанками. При этом особенно отличились Банк Японии и Национальный Банк Швейцарии: первый монетизировал не только госдолг, но и фондовый рынок, второй пошёл настолько далеко, что стал монетизировать фондовый рынок США. В период 2009–2014 гг. помимо фондового рынка денежная эмиссия абсорбировалась также и товарным рынком, что привело к взлёту цен на топливо и продовольствие в этот период времени, повлёкшим за собой дестабилизацию стран Северной Африки и Ближнего Востока, известную как «арабская весна». С 2014‑го по 2019‑й эмиссия абсорбировалась только фондовыми и долговыми рынками. Во второй половине 2019 года пределы абсорбции были, похоже, достигнуты.

Экономика монетарного допинга: смертельный трюк

Прежде чем перейти к подробному описанию событий уже не столь отдалённого прошлого, стоит посмотреть на реальную картину инфляции в период глобального торжества «Современной денежной теории». Для этого стоит обратить внимание на альтернативную статистику shadowstats.com, где можно найти данные по инфляции в США, не индексированной на так называемые «гедонистические поправки». Гедонистические поправки — это способ манипуляции инфляционной статистикой, при котором цена товара дисконтируется не некий показатель роста его качества. Грубо говоря, если быстродействие процессора выросло в 10 раз и его цена при этом выросла в 10 раз, это «не считается», так как новый процессор можно засчитать в потреблении как 10 старых процессоров. Очевидно, что такой подход не отражает реальную инфляцию, понимаемую как рост стоимости адекватной текущему уровню технологического развития потребительской корзины, и позволяет, с одной стороны, занижать инфляцию и дефлятор, а занижая дефлятор — «надувать» статистику роста ВВП.

На графике 2 — сопоставление официальной инфляции (красная кривая, повторяющая предыдущий график 1) и инфляции, рассчитанной согласно методикам начала 80‑х, не искажённых манипуляциями. Из сопоставления графиков видно, что реальная инфляция, упавшая до сравнительно низких значений в период руководства ФРС Полом Уолкером в конце 80‑х на фоне экономического кризиса того времени и резкого усиления доллара, весь период экономического роста 90‑х стабилизировалась в диапазоне 5,0–7,5%, что отражало стабильность финансовой системы эпохи завершения глобализации. Эта стабильность закончилась как раз во время азиатского кризиса 1997 года, когда инфляция уже стабильно обосновалась выше 7,5%, где она держалась до «коронавирусного» кризиса 2020 года с коротким перерывом на кризис второй половины 2008 года. Характерно то, что если официальная инфляция с начала 2000‑х при этом показывала некий тренд снижения, который визуально можно выделить на красной линии на графике 2 и который в общем и целом коррелирует с трендом снижения безрисковой долларовой доходности (индикатором которой обычно считают ставку по 10‑летним облигациям федерального долга США, см. на графике 3), то реальная инфляция в то же время до пика 2008 года визуально скорее показывала тренд роста, который неудивителен и отражает тренд восстановления сырьевых цен со дна 1997–1998 гг.

График 3 показывает динамику доходностей двухлетних и 10‑летних облигаций федерального долга США с начала 2000‑х, и можно наблюдать положительную корреляцию динамики и двухлетних, и 10‑летних бумаг с официальной инфляцией и, до кризиса 2008 года, отрицательную корреляцию с реальной инфляцией, которая до того момента разгонялась ростом сырьевых цен и бюджетными тратами на «войну с терроризмом». При этом доходность десятилетних бумаг демонстрирует ярко выраженный понижательный тренд. Это было время «самообмана» ФРС, системные ошибки которой и привели к кризису 2008 года. После 2008 года тенденции стали менее выраженными, так как новый цикл роста фондовых рынков и вывоза капитала из США и других развитых стран до определённой степени стал снова поглощать денежную эмиссию. Чтобы понять, куда именно утекла значительная часть американской денежной эмиссии, стоит взглянуть на динамику китайских фондовых индексов. Ниже на графике 4 — динамика индекса Shanghai Composite на фоне динамики денежного агрегата М1 (шкала темпов роста агрегата М1 инвертирована для того, чтобы показать аномалию синхронного снижения фондового рынка на фоне роста монетизации в 2015–2016 гг.) в Китае.

Из графика 4 следует, что взлёт китайского фондового рынка в 2014– 2015 гг. шёл не от роста денежного предложения в Китае. Это абсорбировалась денежная эмиссия развитых стран, в первую очередь — долларовая. А вот после того, как китайский фондовый рынок начал сдуваться, Народный банк Китая начал наращивать денежное предложение, решая, в том числе, задачу поддержания падающего китайского фондового рынка.

Что случилось в 2015 году? Нашим соотечественникам он запомнился как год кризиса после обвала нефти в 2014‑м и введения санкций со стороны Запада в ответ на присоединение Крыма и поддержку русского Донбасса. Но это — далеко не главные события, которые тогда определяли события финансового мира. Главное, что тогда определяло лицо финансового мира, — это переход Европейского центробанка (ЕЦБ) к политике неограниченной монетизации суверенных долгов стран еврозоны. Как сказал в 2014 году Марио Драги, который тогда занимал пост главы ЕЦБ, «напечатаем столько, сколько нужно для сохранения стабильности еврозоны». С тех пор печатают, не останавливаясь, и уже, похоже, не остановятся никогда. Эта политика стартовала на фоне анонсов ужесточения денежной политики США. Стоит отметить при этом, что ещё с 2012 года похожим курсом пошла Япония под руководством убитого в июле этого года премьерминистра Синдзо Абэ. При нём Банк Японии перешёл от политики монетизации госдолга Японии к политике скупки национального фондового рынка, становясь непосредственным и всё более крупным акционером японских корпораций. Если Банк Китая поддерживал национальный фондовый рынок всё‑таки опосредованно, Банк Японии решил не стесняться и делать это открыто и напрямую. Такая политика указывает на то, что фондовые рынки как инструменты абсорбции денежной эмиссии начали отказывать уже ближе к середине 2010‑х годов. Денежная эмиссия ЕЦБ, Банка Японии и Нацбанка Швейцарии стала уходить на американский финансовый рынок, и именно это и дало возможность США на время возродить политику сильного доллара и перейти к циклу очень плавного ужесточения денежной политики. Настолько плавного, что это не сломало падающий тренд доходности 10‑летних облигаций федерального долга, а всего лишь сузило спред между ними и двухлетними бумагами, что не вредило экономическому росту. Это позволило стабилизировать инфляцию и товарно-сырьевые рынки.

Могла ли эта стабилизация длиться вечно? Разумеется, нет, потому что для того, чтобы поддерживать рост со всё более и более высокой базы в условиях сильного доллара, нужно постоянно удешевлять стоимость кредита, как это делалось в 90‑х годах. Уже в 2018 году ужесточение денежной политики привело к остановке роста фондового рынка с риском обвала, который мог породить рецессию как следствие падения потребительской активности, что заставило ФРС вновь смягчать денежную политику. Относительно мягкая денежная политика реализовывалась на фоне эскалации торговой войны США и Китая, которую затеял прошлый президент США Дональд Трамп, стремившийся усилить конкурентоспособность реального сектора американской экономики, чтобы попытаться направить денежную эмиссию в реальный рост. Эта политика потерпела двойной провал. Во-первых, торговая война была проиграна, что становится очевидным, стоит только поглядеть на сальдо торговли между США и Китаем. На американские пошлины китайцы ответили тихим саботажем американских товаров, а подписанные Китаем и США торговые соглашения китайцами никогда не выполнялись даже наполовину. Во-вторых, новый цикл смягчения денежной политики в условиях проигранной торговой войны привёл к новому витку оттока капитала из США. Если посмотреть на динамику индекса S&P-500 в 2018 году, видно, что уже летом рост остановился вопреки смягчению денежной политики. В экономике начали нарастать рецессионные тенденции. Американский фондовый рынок как инструмент абсорбции эмиссии «ушел в отказ» последним. Однако с сентября что‑то внезапно поменялось, и он как будто обрел второе дыхание. Чтобы понять, что именно поменялось, надо обратиться к данным по операциям РЕПО того времени, из которых видно, что уже с осени 2019 года ФРС перешла к активной политике вливания дешёвой ликвидности непосредственно в банковский сектор США.

Экономический кризис, который стал явным в 2020 году и который «приурочили» к пандемии коронавируса, на самом деле начался осенью 2019 года, когда ФРС на опережение начала накачивать американские банки деньгами. Вопрос о том, знали ли финансовые власти США заранее о некоем грядущем событии, которое спровоцирует панику на финансовых рынках, оставим конспирологам. В 2020 году разразился «коронавирусный» кризис, который был «сконструирован» локдаунами, представлявшими собой резкое искусственное сокращение потребления на планете. Этот кризис уникален тем, что он, пожалуй, был первым кризисом, рукотворным от начала до конца. Не в том смысле, что он был искусственно вызван — обвал американской экономики после многих лет роста на монетарном допинге был неизбежен, а в том смысле, что кризис дирижировался во всех своих аспектах как со стороны спроса, так и со стороны предложения, в том числе денежного. Это была попытка своеобразной прививки американской экономики от дефляционного шока, который был бы неизбежен в том случае, если бы давно назревший циклический кризис развивался естественным образом.

Как следствие управляемого характера кризиса 2020 года обвал рынков и их последующее восстановление прошли настолько быстро, что участники рынка даже не успели толком испугаться. Этот кризис спровоцировал чуть ли не самую короткую рецессию за всю историю наблюдений. Решив, что начался новый цикл деловой активности, ФРС начала проводить привычную политику накачивания экономики деньгами в расчёте на то, что глобальный рынок в результате постпандемийного восстановления усвоит всю эмиссию. Трудно сказать, почему чиновники ФРС решили, что будет именно так и что и в этот раз сработает то, что работало раньше на протяжении многих лет. Судя по многочисленным заявлением начала 2021 года, когда инфляция только начала разгоняться по‑настоящему, о том, что инфляция — временная, можно предположить, что результат, который они получили в итоге, стал для них неожиданностью, хотя полностью соответствовал классическим экономическим представлениям. Денежная эмиссия, которой дополнительно накачали банки после «коронавирусного» обвала, ушла в безумный и не основанный на фундаментальных показателях рост фондового рынка, а последующий рост инфляции привёл к тому, что реальная доходность индекса S&P-500 улетела в глубочайший минус, не наблюдавшийся со времён послевоенной инфляции конца 1940‑х годов. Реальная безрисковая доходность обвалилась до уровней, которые не наблюдались вообще никогда. Сложилась ситуация, когда отказали абсолютно все инструменты абсорбции денежной эмиссии. Стоит ли удивляться, что в такой ситуации инфляция улетела к уровням 40‑летней давности и продолжает расти даже в условиях прекращения денежной эмиссии ФРС?

Продовольственный армагеддон - следствие порочного экономического мировоззрения

Что мы имеем на сегодняшний день? Спрос в США накалён до предела, при этом потребительская уверенность на абсолютных минимумах. Рынок труда перегрет до предела, но народ не идёт на новые вакансии, потому что ждёт роста зарплат. Рынок жилья снова перегрет до предела, но растущие вслед за инфляцией ставки ипотечного кредитования остужают спрос — впереди, вполне возможно, очередной ипотечный кризис. Искусственно накачанные фондовый и долговой рынки падают, потому что в условиях высокой инфляции они не способны сохранить капитал. И самое неприятное — капиталу из США особо некуда бежать, потому что в других странах фондовые и долговые рынки как средство абсорбции денежной эмиссии отказали ещё раньше. Капитал в таких условиях может только сгореть в инфляции, поэтому нет ничего удивительного в том, что часть его пытается спастись в финансовых инструментах товарного рынка.

Суть в том, что текущие высокие цены на сырьё и продовольствие не являются следствием дефицита предложения, который только-только начинает проявлять себя из‑за разрушительной санкционной политики Запада в отношении России. Глобальный рынок пока что способен ещё ехать на старых запасах. Суть в том, что наблюдаемый взлёт цен, который делает еду и топливо всё более недоступными бедным странам, — следствие работы спекулятивного капитала, который поднимает цены авансом.

Так раскручивается инфляционная спираль: цены растут, порождая страх ещё большего роста цен. Потребитель в панике, но не сберегает, а продолжает залезать в долги и покупает, покупает, покупает… Суть не в том, что урожай стал хуже, фермеры обленились или крупные производители продовольствия сократили инвестиции. Суть — в глобальной инфляции, которая стала следствием не просто монетарной политики последних двух лет. Она стала следствием порочного экономического мировоззрения, восторжествовавшего гораздо раньше, и в этом большая проблема. Если бы дело было лишь в том, чтобы поменять политику, — достаточно просто признать ошибки, чтобы поменять ее. Но если проблема в мировоззрении, не стоит ожидать правильной реакции на возникшую ситуацию — умы не переделать быстро.

Суть в том, что мир не может больше платить «эмиссионный налог» элитам развитых стран. Производительности реального сектора больше не хватает, чтобы дать товарное обеспечение глобальной денежной эмиссии, а инструменты её стерилизации отказали. Текущая ситуация не просто неприемлема для бедных стран — инфляционная спираль, порождённая развитыми странами, именно для бедных стран представляет главную угрозу. Инфляцию не случайно называют налогом на бедных, потому что пока у богатых сгорают сбережения, у бедных сгорают доходы. Глобальная инфляция становится налогом на бедные страны и народы. Производители продовольствия должны брать кредиты под более высокую ставку, покупать удобрения и топливо по более высоким ценам, и в итоге выходит, что, продавая своё продовольствие даже по более высоким ценам, они зарабатывают меньше в реальном выражении, а то и по номиналу. Это ситуация, в которой становится выгодным вводить ограничения на экспорт продовольствия, чтобы защитить локальные рынки, и прецеденты этому уже есть. Так и разворачивается сценарий глобального голода, когда производство продовольствия будет сокращаться из‑за начавшейся глобальной стагфляционной рецессии, а не потому, что где‑то не хватает земли, топлива, удобрений или рабочих рук. Это — гораздо более опасная ситуация, чем классический кризис перепроизводства, характерный для дефляционных кризисов, когда урожай не получается продать целиком. Это — ситуация, когда урожай вымывают у производителей в обмен на обесценивающиеся денежные знаки. Из истории нашей страны известно, что это может закончиться продразвёрсткой, когда речь идёт об отдельно взятой стране, но в глобальном масштабе такой организованный грабёж невозможен. В глобальном масштабе сохранение текущих тенденций очень скоро приведёт к фрагментации рынков топлива и продовольствия.

Казалось бы, впереди явно виднеется катастрофа, и вся глобальная политика в такой ситуации должна бы сосредоточиться на её предотвращении. На практике мы видим обратное: санкционная война против России усугубляет катастрофу. Я подчёркиваю, что сама по себе эта война не является первопричиной текущих разрушительных тенденций товарных рынков. Первопричина — в ошибках или, возможно, злонамеренной политике, проводимой финансовыми властями развитых стран и чиновниками ведущих центробанков. Но отрицать негативные последствия антироссийских санкций, конечно же, глупо. Во-первых, санкции спровоцировали взлёт цен на энергоносители. Вовторых, они ограничили их предложение в Европе. В-третьих, они частично лишили топлива бедные страны: ЕС скупил весь СПГ по заоблачным ценам. В-четвёртых, взлёт цен на газ привёл к резкому удорожанию удобрений. В-пятых, сложности, созданные Западом для трансграничных платежей, привели к дополнительным издержкам в торговле за доллары США. В-шестых, оттягивание неизбежного конца киевского режима финансовой помощью и поставками оружия привело к частичному сокращению украинского продовольственного экспорта из‑за блокирования транспортных коридоров. Кроме того, из‑за разрушения украинской экономики её сельскохозяйственная отрасль оказалась в совершенно плачевном состоянии — фермеры без финансирования, с заоблачными ценам на топливо, с риском не реализовать свой урожай в будущем из‑за окончательного разрушения логистики или просто из‑за того, что боевые действия развернутся в будущем на их полях.

Мало того что глобальный товарный рынок находится под угрозой фрагментации из‑за глобальной стагфляционной рецессии. Политика Запада также подталкивает его к фрагментации. Чем это может закончиться? В условиях обычного кризиса высокая инфляция спровоцировала бы рецессию, охлаждение спроса, падение цен и дефляционный шок, из которого можно было бы вырулить отработанными методами контрциклической политики. В условиях фрагментации рынка из‑за роста издержек международной торговли падение спроса не приведёт к падению цен, а политика развитых стран по социальной поддержке малоимущих классов у себя приведёт к их дальнейшему росту.

Если реализуется такой сценарий, кризис может закончиться глобальной гиперинфляцией всех основных фиатных валют и, как следствие, переходом на золотой стандарт в международных расчётах. Поскольку у бедных стран золота нет, они попадут в ещё большую кабалу к богатым, имеющим значительные золотые запасы. Стихийное восстановление золотого стандарта приведёт уже к дефляционному шоку, который будет выражаться в астрономическом росте цен на золота, на которое резко вырастёт спрос как на последнее оставшееся надёжным обеспечение международной торговли. Этот сценарий выглядит апокалиптическим, но он реален. Если добавить к нему безумные «зелёные» эксперименты, подобные ограничению использования удобрений в Шри-Ланке, введение экологических стандартов, которые ведут к сокращению сельскохозяйственного производства в ЕС, против которых этим летом протестуют европейские фермеры, и «зелёные налоги», картина надвигающегося продовольственного армагеддона становится полной.

Продовольственный армагеддон, если он случится, будет развиваться не по простому экономическому сценарию: «Снижение производства еды» «Нехватка еды в магазинах и на складах» «Штабеля трупов на улицах». В действительности, как показывает опыт стран, которые уже охвачены протестами из‑за роста цен и дефицитов, сценарий будет такой: «Снижение производства еды» «Рост цен на еду» «Беспорядки» «Обрывы товарно-логистических цепочек» «Усиление беспорядков» «Коллапс государственности» «Отсутствие еды в магазинах и на складах» «Штабеля трупов на улицах». И это вполне может превратиться в цепную реакцию разрушения целых регионов, в сравнении с которыми «Арабская весна», которую, кстати, можно засчитать за репетицию такого сценария, покажется лёгкой прогулкой.

Надо отдать должное ООН: там понимают реальность угрозы. «Человечество столкнётся с массовым голодом, политической дестабилизацией, а также с неконтролируемой миграцией в том случае, если не будет принято каких‑либо мер для решения продовольственного кризиса», говорится в заявлении Всемирной продовольственной программы ООН. На сайте программы 2022‑й назван годом «беспрецедентного голода». По данным ООН, ежедневно уже 828 млн человек недоедают. Число тех, кто испытывает проблемы с продовольствием, уже возросло с 135 млн в 2019 году до 345 млн. 50 млн человек в 45 странах живут на грани голода. В ООН при этом утверждают, что, чтобы накормить 152 млн человек, потребуется $22,2 млрд, не понимая, что кризис может привести к тому, что доллара США просто не станет как средства международных расчётов вследствие разрушения международной товарной и финансовой логистики.

Остаётся один вопрос: нынешние лидеры «свободного мира», политика которых породила риски упомянутого выше сценария, глупы, безумны или злонамеренны? Каков бы ни был ответ на этот вопрос, ясно: миру нужны другие лидеры. Будем надеяться, что сильные и достаточно богатые развивающиеся страны, в которых сегодня сосредоточена большая часть реального производства планеты, дадут адекватный ответ на вызов, перед которым поставила человечество деградировавшая и потерявшая связь с реальностью западная элита.

Богатая плодородной землёй и природными ресурсами Россия обязана быть среди тех, кто должен предложить системный и глобальный ответ на этот вызов. И первая мера, которая должна быть в списке необходимых условий преодоления текущего кризиса, о которой нужно говорить на международном уровне, — уничтожение глобальной денежной монополии США и их союзников. Потому что первопричина этого кризиса — в злоупотреблении ими этой монополией.