На фото: богомольный автор нашумевшего манифеста. «Какое время на дворе, таков мессия?»
Знаковая статья, вызвавшая столь бурное обсуждение, принадлежит перу человека, который на протяжении десятков лет целенаправленно предавался кощунственному надругательству над традиционными ценностями народа России, прежде всего – над святым Православием. Он глумился над Крестом Господним – орудием нашего спасения, над Святым Причастием, в котором, по нашей вере, присутствует Сам Христос, над русской классикой, на которой он и ему подобные не устают паразитировать. Поэтому в нашей краткой статье мы будем именовать его так, как это давно делается в среде православной общественности и как он того заслуживает – то есть не Богомоловым, а Богохуловым.
Итак, перед нами не очень оригинальный текст, содержащий нападки на ту скверну современной «Гейропы», которой автор столь долго был прямым проводником и апологетом. Пресловутое «переобувание», о котором говорят в связи с демаршем Богохулова все непредвзятые критики, переход (якобы) к чему-то иному со всеми ссылками на христианство – все это изначально бесплодно, поскольку не содержит в себе главного – покаяния в собственных грехах. Претендуя на роль человека творческого, креативного, Богохулов напрочь лишен связи с главным, то есть духовным источником всякого подлинного творчества и потому – фундаментально бесплоден.
Однако следует все же вычленить и проанализировать то, что в его статье можно отнести к ее конкретному содержанию. И здесь видно, что целый ряд ее принципиальных утверждений основан на явном и откровенном вранье.
Такова, например, ключевая мысль автора о том, что в наши дни тоталитарное государство и либеральное общество как бы поменялись местами: роль того, кто жестко подавляет индивидуальную свободу от «государства» перешла к «обществу». Всякий, кто профессионально работает в информационной сфере, здесь может лишь посмеяться. То ли Богохулов совсем глуп (либеральная зашоренность, как известно, относится к числу наиболее безнадежных, поистине неизлечимых психологических недугов), то ли он особенно изощренный враль. Поскольку отнюдь не национальные государства, не их формальные лидеры и уж тем более не раскрученные в информационном пространстве лидеры общественного мнения (способы такой раскрутки мы, в общем и целом, хорошо знаем, разве нет?) являются реальными носителями власти, той власти, что подавляет и «отрихтовывает» личность. Этими носителями являются закулисные мировые силы, которые в одни эпохи управляют миром через одни механизмы, подчиняя своей воле и ставя в зависимость лидеров государств, в другие же эпохи используют иные механизмы, манипулируя общественным сознанием, исходя из собственных властных и корыстных интересов. Разве Богохулов ничего не слышал о «глубинном государстве»? Так зачем же он теперь делает вид, что так называемое «общество» действует самостоятельно? Разве участники маршей BLM, а не их закулисные режиссеры ухайдакали Трампа? Разве трансгендеры и ЛГБТ не угомонятся, если реальный хозяин хорошенько цикнет на них? Иными словами, Богохулов здесь в лучшем случае плавает по поверхности истории, никак не достигая хотя бы начальной ее глубины. Еще бы про самостоятельность Навального сказал…
Жалея старую Европу, которая от «сложного человека» перешла к упрощению и стала подавлять его сложность, автор также совершенно не постигает глубины проблемы, напрасно выставляя самого себя в роли «сложного» мыслителя, поскольку отчасти правильно (хотя и вполне поверхностно) ставя диагноз, даже не пытается вдуматься в причину явления. А это – сразу рождает вопросы к методологии. Согласно его принципиальному пониманию, произошедшее было неизбежным или же в истории все же присутствует некая вариативность? Если произошедшее было неизбежно и закономерно, то непонятно, из-за чего весь сыр-бор? Логика истории неумолима, против лома нет приема. Если же нет, то кто, так сказать, в некотором роде здесь виноват и в чем конкретно находит свое проявление сия вина?
Здесь куда не кинь, всюду клин. Между тем, если вдуматься, само понимание Богохуловым европейской «сложности» страдает серьезнейшим методологическим изъяном. В том числе и в той части, что относится к христианству. Поскольку начисто игнорирует понятие греха, а стало быть, и покаяния. Эти ключевые моменты практического христианства – находятся полностью вне его не особо сложной, прямо скажем, упрощенной историософской схемы, трактующей ту «сложность», которая якобы основана на христианстве. По мнению автора, пресловутая европейская «сложность» заключается в искусном балансе между светом и тьмой, умении держать равновесие между «ангелическим» (почему не ангельским?) и «звериным» началом в человеке.
В этом, казалось бы, проходном и самоочевидном постулате содержится на удивление много антропологических и в конечном счете – богословских ошибок. Во-первых, ангельскому («ангелическому») началу противостоит отнюдь не звериное, как полагает Богохулов, а демоническое, бесовское начало по той простой причине, что бесы – это падшие ангелы, которые сознательно отпали от Бога по своей воле, а звери, животные, не имеющие высшей души («духа») изначально не обладали и не обладают свободной волей, пребывая во грехе, в падшем состоянии лишь по воле падшего человека. Во-вторых, в человеке нет ничего ангельского, а есть непосредственно от Бога исходящие, чисто человеческие образ и подобие, которые, однако, искажаются грехом, то есть тем же, что и у ангелов, вольным, сознательным отпадением от Бога. Если для Богохулова все эти простые богословские истины – пустой звук, то ему следует для начала навсегда по-хорошему, по-партийному заткнуться на темы христианства. И если есть все же некая сермяжная правда в том, что действительно когда-то христианская Европа, прежде всего в лице западной Церкви, лидером которой являлся и является папизм, на протяжении веков балансировала между светом и тьмой в человеке вместо того, чтобы вести людей к реальному изживанию греха через покаяние, то это свидетельствует не о безальтернативности этого европейского пути, вернуться на который зовет нас Богохулов, а о некой давней глубинной поврежденности этого западного варианта христианства, основанного на ереси и духовном прельщении.
Для носителей восточно-христианской, православной традиции реальной альтернативой всему этому безобразию является не собачий возврат на свою блевотину (то есть возврат к «европейскому» пути), а новое обращение к Святому Православию и основанной на нем всемирно-исторической миссии Второго, а затем и Третьего Рима, то есть к наследию великой православной империи. Кстати, согласно Константину Леонтьеву (коего в минуты отдохновения от своих театральных кощунств, возможно, иногда почитывал Богохулов) именно эта Империя, а отнюдь не Западная Европа, в первую очередь была носительницей «цветущей сложности», в том числе и прежде всего в культуре.
Пытаясь противостоять разнообразным формам разложения современной Европы, связанным, в частности, с подавлением творческой индивидуальности в человеке и апеллируя при этом к «старой доброй Европе», Богохулов пытается бороться со следствием, в качестве альтернативы выставляя его причину. Ибо современные формы «общественного», или «сетевого» тоталитаризма – это вполне закономерный продукт разложения этой самой старушки, что на протяжении веков, очень медленно, но неуклонно отпадала от своих христианских корней. И начался этот процесс не с постмодернистов, не с Ницше и не с французских «просветителей». Родоначальником его являются еретики и прямые гностики, давно уже, много веков назад укоренившиеся в недрах западного, апостасийного христианства. Автор оказывается не в состоянии трезво посмотреть в глаза этой реальности и понять, что альтернативой нынешнему европейскому разложению является не недоразложившаяся Европа, какой она была несколько веков назад, а великая православная империя, в которой богатейшая культура цвела еще тогда, когда европейский Запад был погружен в «темные века», у которой Россия приняла эстафету великой имперской миссии, однако затем также стала поддаваться разлагающему западному влиянию.
В этом смысле Россия, конечно, тоже давно уже заражена западничеством, но, будучи наследницей подлинного, неповрежденного христианства, взятого ею у Византии, более других имеет возможность изжить яд апостасийной западной цивилизации.
Но это-то – и есть главный страх Богохулова и К°. А также тех, кто является его Заказчиком. Как правильно замечает Капитолина Кокшенева, их представления о России не выходят за рамки тех же сетевых штампов и сводятся в основном к пропагандистским клише, касающимся советского времени, в котором тоже ведь были отнюдь не одни только зеки и вертухаи, «лагерный страх и стукачество», «молчание и насилие», но также и подвиг, преодоление и творчество. Но в сознании Богохуловых для этой реальности нет места. И тем более в нем, в этом сознании, представляющем собой очень поздний и более чем вторичный продукт долгого, многолетнего хуления исторической России, нет и следа представления о том, чем реально была наша Родина до революционной катастрофы 1917 года, какая подлинная «цветущая сложность» жила в ней, в «России, которую мы потеряли».
Богохулов очевидным образом знает название известного фильма Говорухина, все-таки он сам тоже режиссер, хотя и очень похабный (что вовсе не исключает профессионализма). Но его душа принадлежит Европе, европейской утопии, она по-прежнему полна мечтой о том мифическом потерянном «рае», вернуть который уже невозможно. Он стоит над смердящим трупом Европы и говорит о том, что нужно воскресить ее душу, вопреки неумолимому ходу истории взыскует такого небывалого чуда. Но чудо – есть дело правильной (то есть православной) молитвы, а не богохульства; оно невозможно для того, кто сладострастное надругательство над святынями превратил в доходный бизнес.
В своем манифесте креативный режиссер не сказал ничего нового прежде всего потому, что сам он никак не изменился. Его приоритеты остались прежними. Главный из них – это боязнь «ортодоксии» (а ортодоксия в переводе на русский, собственно, и означает православие. Мысленная оговорка?). Он как был врагом исторической России, то есть православной империи, так им и остался. Но если раньше, до совсем недавнего времени он боролся со своим главным врагом через негатив, творя на сцене свои кощунства (которые порой переносились и в реальную жизнь, если вспомнить хотя бы «венчание» с К. Собчак), то в «манифесте» он пытается делать это через некий «позитив», через апелляцию к, так сказать, «традиционной» Европе, которая уже умерла. И в этом – он, конечно же, стопроцентно укладывается в заказ, исходящий от тех, кто, разрушив великую страну, продолжает мечтать о «европейском» пути для нее. Пути, давно уже ставшем широкой дорогой, ведущей в бездну.
