Игралища таинственной игры…

Почти к каждой годовщине лицея Пушкин посвящал стихи, исполненные просветленной грусти - естественное настроение для встреч друзьями юности. Однако, последняя 25-я лицейская годовщина последнего для Пушкина 1836 года выделяется настроением совершенно особым: это нарастающая тревога, предчувствие грандиозных эсхатологических событий… Эти стихи подобны стуку в двери, нет, не Каменного Гостя, но самой Истории:

…Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили,
Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари…

Как свидетельствовали друзья поэта, Пушкин был настолько взволнован, что даже не смог дочитать стихи, но бежал прочь, обливаясь слезами.

Это действительно по-настоящему грозные строки, в которых перед мысленным взором поэта проходят видения, кажется, не столько прошлых, сколько будущих революций и мировых войн… Но поражает даже не этот взгляд, а та мировоззренческая основа, с которой поэт начинает обозревать то, что открывается его пророческому взору. Настоящий центр этого стихотворения в предшествующих этим видениям строках:

…Вращается весь мир вокруг человека
Ужель один недвижен будет он?

Здесь целая философия! Причем, философия целиком пушкинская. Всем своим творчеством Пушкин утверждал идеал Личности (с большой буквы) и ее божественной Свободы. Не того мелкого «демократического человека» (демократию Пушкин глубоко презирал) и тех мелких либеральных свобод, которые он зло высмеял в стихотворении «Из Пиндемонти» («Не дорого ценю я громкие права, от коих ни одна кружится голова»), но поистине космической свободы человека-творца, способного повелевать стихиями («по прихоти своей скитаться здесь и там дивясь божественным природы красотам»), но и несущего при этом громадную же ответственность. Вот настоящий пушкинский и истинно христианский, и, подчеркнем, - только христианский - взгляд на вещи.

Христианство поставило человека в центр мира, подняв его на невероятную доселе высоту, постулировав его божественную свободу, и, одновременно, указав на громадную ответственность. Породнив человека с Богом, христианская доктрина дала этому родству чеканную формулу: «Бог стал человеком чтобы человек стал Богом» (Афанасий Великий).

Вознесения достоинства человека на такую высоту не знало ни одно учение древности. Но, конечно, и свобода такого человека (Сверхчеловека, Всечеловека) должна была обрести совершено особый, трагический аспект. Эти «плоды просвещенья» исчерпывающе описывала Первая книга Бытия: злоупотребив свободой человек потерял рай и познал смерть.

Столь же остро ощущает эти, пронизывающие Бытие энергии Пушкин. Почему своей великой философии Личности он и предпосылает великий вопрос: Вращается весь мир вокруг человека Ужель один недвижен будет он?

Иными словами, весь порядок вселенной зависит от человека. И когда человек перестает осознавать свою за него ответственность, когда «атлант расправляет плечи», переставая поддерживать небесный свод, и увлекаясь страстями своей природы, разражается катастрофа. Предчувствием этой катастрофы и исполнены юбилейные стихи Пушкина. Едва ли случайно и то, что они остаются незавершенными, обрываясь строкой: «И над землей сошлися новы тучи, И ураган их…» - Да и может ли иметь завершение этот взгляд в багровое эсхатологическое будущее?

Так, утверждая власть человека над космосом и историей, Пушкин одновременно, постулирует и неспособность его справится с той «тектонической активностью», которую он вызвал. Как будто вслед за человеком (ужель один недвижен будет он?) сходят со своих орбит и время, и звезды, и весь мир: …Игралища таинственной игры, Металися смущенные народы…

Ясно, что в свете этой «таинственной игры» Истории вся, так называемая «просветительская философия» являет свое совершенное ничтожество. Очевидно, к концу жизни, Пушкин давно перерос и философию своего века, и сам свой «ужасный век», восходя, шаг за шагом, к чему-то гораздо более архаичному, фундаментальному, вплотную подойдя к тем началам учения о человеке, какое мы встречаем в патристической философии древних.

В завершающем пушкинском «Памятнике» мы буквально видим эту божественную Личность, освобожденную, кажется, не только от земного праха, но и от самого закона тяготения, свободно восходящую в зенит небес в «нерукотворном», недоступном забвению (а, значит, и смерти) образе… Это она, непокорная земному праху (послушная, однако же, творческому, творящему слову - «веленью Божию») способна подняться выше «Александрийского столпа» (деяний царей, истории, и даже ангельских ликов) в своем великом «да» бытию: «Нет, весь я не умру…». Это Личность, пронзающая не только всю вертикаль «мирового древа», но и обнимающая собой весь его горизонт, всю широту миров:

…Слух обо мне пройдет по всей Руси великой

И назовёт меня всяк сущий в ней язык…

Здесь перед нами тот самый «утысячеренный человек» Цветаевой, человек вертикальный, имеющий связь с Абсолютом, способный много видеть и много принять, Всечеловек, говоря словами Достоевского. Именно о таком человеке и свидетельствует всем своим творчеством Пушкин. Да, собственно, и вся Русская культура, начиная от «Слова о полку Игореве» и рублевской «Троицы» - о нем.

Именно такого человека - Всечеловека - защищает сегодня и так называемая Русская идея, и так называемый Русский мир. Поскольку мир имеет смысл лишь до тех пор, пока в нем такое понимание человека возможно. Когда же оно станет невозможным (а мы видим, как стремительно исчезает человек в концепциях трансгуманизма и гендерной философии на Западе), существование мира потеряет смысл. Об этом, в том числе, и то, часто вспоминаемое сегодня на Западе, высказывание Путина: «Зачем нам такой мир, если там не будет России?»

Закономерный вывод подытожим следующей цитатой, описывающей человека так, как понимала его когда-то восточная патристка: «Личность не часть какого-либо целого, она заключает целое в себе… Поставленный на грани умозрительного и чувственного, он (человек — ВМ) сочетает в себе эти два мира, будучи причастен всем сферам тварной вселенной… В него, как в горнило, стекается все созданное Богом, и в нем из разных природ, как из разных звуков, слагается в единую гармонию»» (В. Лосский, Мистическое богословие Восточной Церкви»).

Это именно тот человек, о котором говорила и которого тысячу лет утверждала Русская культура. Ибо личность, поскольку ей дано задание расти к солнцу, не сможет свершить своего задания, не будучи укоренена на самом мощном из земных фундаментов — фундаменте коллективной (или, лучше сказать — соборной) памяти человечества. Только эта память поколений (буквально — «до Адама и Евы») и делает человека человеком. Она - та необходимая скорлупа, из которой «по воле Бога самого» только рождается личность. И пока рождение такой личности возможно (а возможно оно, сегодня, пожалуй, только в России), существование этого мира продолжает иметь смысл. Именно за это Россия сейчас и воюет.