За последнее десятилетие в умах и душах наших соотечественников как-то незаметно, исподволь, начало стремительно меняться восприятие России и русской судьбы. Если в 90-е годы ведущим трендом было отчаянное “Россия тяжело больна” (Солженицын лишь несколько подредактировал данное эмоциональное утверждение, провозгласив в 1998 г. своё знаменитое “Россия в обвале”), то в последние годы всё большее число приверженцев обретает уже иной, гораздо более фатальный подход: “Россия умерла, Россия - труп”!
Разумеется, подобная “смена вех” не могла не привести к качественным изменениям массового сознания, ведь между понятиями “больна” и “умерла” принципиальная разница. Если Родина в сознании людей воспринимается искалеченной, искромсанной, но живой, то общественная мысль так или иначе будет искать средство избавления от недуга: ведь поражённый тяжкой болезнью – ещё не значит безнадёжный. Так, кстати, хоть и без большого успеха, происходило в 90-е. Если же всё большее число соотечественников, как-то перестав говорить о, пусть и тяжёлых, запущенных, но всё ж таки болезнях, начинают наперегонки констатировать лишь факт смерти, то ни к каким поискам путей из тупика сие привести не может по определению. В таком случае мёртвое тело, согласившись с тем, что оно действительно мёртвое, останется лишь предать земле.
Хоронят сегодня нашу страну, предвкушая скорую и сладострастную пляску на свежей могиле, далеко не одни только завзятые западники-либералы, неустанно поносящие её “тупиковый путь” чуть ли не со времён Чаадаева. Отнюдь. Ныне в пораженческом хоре все сильнее прорезаются националистические голоса. С некоторых пор определённая часть национального лагеря, поддавшаяся либеральным соблазнам, усердно вносит свои “пять копеек” в усугубление национальной депрессии. О “неправильности”, “ущербности”, “патологичности” русского пути теперь громко витийствуют целые партии национал-капитулянтов, настырно предлагающих нам под видом избавления от тяжкого имперского наследия поскорее добить Россию.
Впрочем, если бы дело ограничивалось только представителями этих двух хоть и горластых, но в целом немногочисленных общественных течений, то это бы не внушало серьёзных опасений. Подумаешь, стенают какие-то нытики!
В действительности, однако, всё обстоит гораздо сложнее. Любое, даже достаточно поверхностное знакомство с нашей общественной жизнью доказывает как раз обратное - люди с подобными взглядами, активно воздействующие на формирование ценностей, в изобилии представлены практически повсеместно: в журналистике, в образовании, в культуре. Нет никаких сомнений, что пораженцев (явных или скрытых) хватает в органах власти, особенно высших её эшелонах, чьи представители зависимы от внешних центров силы в наибольшей степени. Многие из них наверняка готовы сдать страну не на словах, а на деле, благо имеют для этого реальную возможность. А наиболее откровенные и оголтелые даже не считают нужным скрывать своей психологической готовности к подобному шагу (“Не пойму, что такого ценного в России?” (c) Альфред Кох).
Разумеется, подобные настроения нашей “элиты” (как, впрочем, и тех, кто мнит себя “контрэлитой”), вот уже на протяжении какого времени ретранслируемые буквально из каждого утюга, не могли не повлиять на общество. От нескончаемых гимнов пораженчеству, от упорного культивирования чувства национальной неполноценности, порочности однажды избранного исторического пути складывается впечатление, что наш народ впадает в состояние тяжкой апатии и безнадёги, по силе лишь немного уступающее тому, что охватило его к середине 90-х годов (до “позднеельцинского” отчаяния конца 90-х пока, к счастью, далеко). И это заметно по многим признакам.
Так, одним из самых красноречивых в их числе является явно усиливающаяся в последнее время тяга к эмиграции. Причём, судя по всему, эмиграции, вызванной психологическими причинами, без внятных рациональных предпосылок.
По данным главы Счётной палаты РФ Сергея Степашина, обнародованным им в конце 2011 года, за последние десять лет из страны уехал 1 миллион 250 тысяч человек (повторюсь, только по официальным данным!), что уже вполне сопоставимо с количеством эмигрантов после революции 1917 года. Но тогда в стране шла кровавая Гражданская война, жертвы которой среди мирного населения суммарно превышали боевые потери всех воюющих армий. Стремление к бегству в подобной ситуации поддаётся разумному объяснению: люди покидали страну, дабы не умереть от голода и эпидемий, не стать жертвой террора. Но то, повторюсь, тогда. А сейчас что толкает их уезжать на чужбину? Разве в России идёт полномасштабная война, разве свирепствуют голод, эпидемии и массовый террор?
Вот данные другого исследования. Согласно выводам социологов “Левада-центра”, проводивших широкое изучение общественного мнения по теме эмиграции 21-24 сентября 2012 года, порядка 22% наших сограждан всерьёз подумывает об отъезде на постоянное жительство за рубеж, 9% из них размышляют над этим особенно часто (http://www.levada.ru/30-10-2012/22-rossiyan-dumayut-ob-emigratsii-iz-strany-9-iz-nikh-chasto).
В этом случае не столь уж важно, что почти 80% опрошенных, то есть абсолютное большинство, не рассматривает эмиграцию как способ обустройства личной судьбы. Важно иное: 22% - это каждый пятый житель страны. Причём, среди людей в возрасте от 18 до 39 лет, имеющих высшее образование (то есть, наиболее работоспособных, инициативных, перспективных с точки зрения профессионального роста и т.д.) и проживающих в Москве либо в ином крупном городе с населением свыше пятисот тысяч человек, эмигрантские настроения выражены рельефнее всего. Статистика убедительно доказывает, что более остальных с надеждой смотрит за кордон наш так называемый “креативный класс” (или “русские образованные граждане” в терминологии национал-демократов). Это, в первую очередь, они морально готовы умотать куда угодно, хоть в восточноевропейские лимитрофы, прельщённые реальной возможностью устроиться там в ресторанную или гостиничную обслугу или же гипотетической - открыть собственную забегаловку на окраине какой-нибудь Варшавы или Праги. Полагаю, любой, имеющий знакомых или друзей в среде вышеозначенной социальной категории подтвердит, что желание эмигрировать в ней весьма распространено, а мысли о полном “отсутствии перспектив” в родной стране достаточно характерны.
От чего стремятся покинуть Россию эти люди? От тяжкой, беспросветной жизни, которая заставляет их буквально каждый день бороться за физическое выживание? От непереносимого гнёта иноземных захватчиков?
Сомневаюсь. В силу подобных причин бежали в своё время с родного Изумрудного острова ирландцы. Но современная-то Россия, вроде, не голодает, не живёт массово в хижинах и сараях, её земли не топчет нога вражеского солдата. Так в чём же дело? В подспудном отрицании собственной национальной и культурной идентичности? В молчаливом признании её несостоятельной, порочной? В поиске новой, “более перспективной”? И не в силу ли воздействия схожих причин пока немногочисленная, но уже заметная доля русской молодёжи предпочитает внешней эмиграции внутреннюю, уходя, например, с головой в квази- или даже откровенно антирусские субкультуры наподобие каких-нибудь ингерманландцев, поморов или даже радикальных исламистов?
Однако хватит об эмиграции. Русское упадничество сегодня проявляется отнюдь не только в виде желания “свалить из Рашки”. Оно, как уже говорилось выше, в первую очередь выражается в неверии в собственное историческое будущее, в отрицание русской исторической судьбы. Я уже писал о силах, нагнетающих подобные ощущения в политической сфере - http://zavtra.ru/content/view/igor-bojkov-na-sluzhbe-vragov-rossii-russkie-natsionalistyi-i-liberalnyij-revansh-2012-11-29-030207/ Однако оформление в виде конкретных идеологий и доктрин они находят далеко не всегда.
Не меньшую, если не большую опасность, представляет бытовой нигилизм, которому политики и публицисты далеко не всегда уделяют должное внимание. Многие из наших сограждан, отравленные ядом упадничества и безверия в страну, не только категорически не желают заводить полноценных семей и продолжать свой род (то есть, связывать с ней своё будущее), но и вообще жить так, чтобы потом “не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы”. Улёт, кайф, отжиг… Такое впечатление, что нескончаемые гульбища соразмерны ощущению надвигающегося конца. Ведь неспроста же именно эпоха сытеньких “нулевых” сделалась воплощением разнузданного, бессмысленного потребительства. Не будучи особенно сведущим в тонкостях общественно-политических процессов, народ, однако, имеет обыкновение грубовато, но верно схватывать их суть. В общем, как поётся в известной песне: “Пить будем, гулять будем! А смерть придёт – помирать будем”!
Причины происходящих с русским обществом метаморфоз невозможно объяснить только лишь причинами рационального порядка. Можно перечислить их несколько десятков, и все они по отдельности окажутся верными. Однако их арифметическая совокупность не даст нам ясного понимания того, что же произошло с нами и со страной за последние двадцать пять лет, что продолжает твориться с нами поныне. Дело в том, что многие пороки современности уходят корнями в глубины этнопсихологии и не могут быть объяснены иначе, как через призму ценностно-психологического характера. Покойный Александр Зиновьев в своё время писал, что перестройка и слом советского социума являлись, по сути, актом самоубийства (во многом иррационального), которое добровольно совершил целый народ. Нередко апеллирующий к наследию этого выдающегося мыслителя Сергей Кургинян подкрепляет его цитаты З.Фрейда, говорит о Танатосе, о тяге к смерти, сознательно разбуженных в нашем обществе перестройщиками 80-х. Сергей Кара-Мурза не перестаёт напоминать о жестоких травмах общественного сознания, понесённых русским народом в перестроечный и постперестроечный период, последствия которых не позволяют ему встать на ноги и создать хоть какой-то взаимоприемлемый тип жизнеустройства, отвечающий хотя бы среднесрочной исторической перспективе. Случайно ли все эти незаурядные люди, хоть и каждый на свой лад, но, по сути, говорят об одном и том же – о некоем тёмном начале, возобладавшем в русском народе, подчинившем себе его волю?
Я бы условно назвал это начало культом Смерти, поклоняясь которому целый народ, завороженный его дьявольским соблазном, в сущности, вычёркивает себя из будущего. Не надо спешить с улыбкой, встречая в публицистической статье столь поэтический, на первый взгляд, термин. Немецкие нацисты в своё время немало экспериментировали с темой смерти, сделав её образ одним из краеугольных камней при создании СС. Но там смертный культ всё же был направлен во вне, нёс, прежде всего, погибель окружающим народам. У нас же происходит всё как раз наоборот. Не одевая чёрной формы, не создавая вокруг себя псевдорыцарского ореола, наши люди в массе предпочитают изничтожать самих себя без тени пафоса и романтики, вот уже который год калеча собственные судьбы, добровольно скукоживая жизненное пространство своего народа.
Сразу оговорюсь. Не надо путать одержимость культом Смерти с суицидальными устремлениями отдельно взятых личностей. Они друг другу отнюдь не тождественны. Люди, так или иначе воспринявшие культ национальной Смерти, отделяющие своё личное будущее от будущего страны, по большей части вовсе не склонны сводить счёты с собственной жизнью. Напротив, они могут прожить жизнь долгую, полную веселья и удовольствий, но сделают это, либо навсегда покинув с семьёй родную страну и фактически обрывая связи с ещё пока живым русским целым (мягкий вариант), либо, оставшись в России, просто не создадут нормальную семью и не оставят после себя потомства (жёсткий вариант). Есть, конечно, и совсем жёсткий, который, однако, при любых раскладах выберет всё же абсолютное меньшинство: не выезжая за пределы страны и даже создав полноценную семью, просто отказаться от собственно русской идентичности, предпочтя объявить себя ингерманландцами, сибиряками, поморами или даже членами мусульманской уммы.
Значительную лепту в утверждение культа Смерти вносят и наши “мастера культуры”, которые, будто на заказ, всё больше соревнуются друг с другом за звание главного пророка национального уныния. Вот, например, в последнем фильме одного из немногих подлинно талантливых постсоветских режиссёров Алексея Балабанова “Я тоже хочу” этот культ сквозит поистине в каждом кадре. Такое впечатление, что Балабанов утратил последние остатки веры в благополучный для России исход и теперь усиленно пытается вдохнуть своё безверие в окружающих. В этом недооценённом, многими превратно понятом фильме всё предельно символично, всё – сплошные символы. Мёртвая, заледенелая зона отчуждения, развалины домов, замёрзшие трупы вдоль дорог – это наша Россия. Откуда ещё пока остающимся в живых лишь два пути: либо улететь незнамо куда с мифической колокольни счастья, либо умереть в мучениях посреди превращённой в пустыню страны. В этом, собственно, и заключается главный посыл создателя фильма.
И это не так безобидно, как кажется. Яркие художественные образы имеют силу внушения, как минимум, не меньшую, чем десяток складно произнесённых политических речей, чем три десятка убедительно написанных публицистических статей. Яркие образы могут как мобилизовать в национальном масштаба (как, несомненно, мобилизовали наша народ эпические фильмы С.Эйзенштейна предвоенной поры), так и парализовать. Есть даже мнение, что французы в 1940 году не смогли оказать немецкой армии достойного сопротивления в том числе и по причине того, что французская молодёжь успела к тому времени начитаться пацифистских романов Ремарка и проникнуться их духом. Впрочем, чего там Ремарк! Вроде бы патриотическая повесть того же де Сент-Экзюпери “Военный лётчик” написана в весьма унылых, пораженческих тонах – а ведь это был патриот, один из лучших сынов Франции. Да разве мог народ, чьи выдающиеся представители в момент иноземного вторжения уже считали войну на корню проигранной и от того утративший всякий смысл, всерьёз сопротивляться агрессивной, полной жизненных сил Германии Адольфа Гитлера?
Пораженчеством, упадничеством, унынием, тоской – всем этим мы сыты по горло. Поэтому бесконечное посыпание солью ран общества приводит не к желанию их залечить, а к желанию поскорее отделиться от такого общества, перестать иметь с ним что-либо общее, оборвать связь. При этом я вовсе не призываю закрывать глаза на реальные пороки, не стремлюсь разжечь в читателях щенячий оптимизм. Этим вот уже более десятка лет занимается путинский агитпроп, да только без особого успеха. Я призываю лишь к соразмерности негатива, присутствующего в материалах любого оппозиционно настроенного публициста, тем путям преодоления кризиса, которые он предлагает или хотя бы обозначает. Культ национальной Смерти не может быть побеждён посредством одного лишь бесконечного смакования ипостасей такой смерти. Культ Смерти может быть побеждён лишь животворящим культом Жизни, культом жизнеутверждения, культом великого будущего русского народа. Взывать к нему – наша общая задача.
