Режиссер и депутат Владимир Бортко опубликовал статью, главное положение которой—необходимость изменения Конституции РФ с тем, чтобы она наконец-то стала соответствовать тем вызовам, которые ставит и перед страной, и перед каждым ее гражданином время. Такое предложение не в новинку, и реакция на него также хорошо известна: вой со стороны квазилиберального сообщества о неминуемом в случае идеологических правок тоталитаризме, а также горячее одобрение сторонников возвращения «руководящей роли партии», насчет которой, впрочем, тут же вспыхивают базарные прения.
Отмечая те статьи Конституции, где говорится о приоритете индивидуальных прав и свобод человека, параллельно перечисляя то, чего не говорится (о ценностях общинных, семейных, религиозных), Владимир Бортко утверждает, что Конституция все-таки установила главенство вполне определенной идеологии—либеральной, так что все запреты на установление идеологии, какой бы она ни была, следует понимать именно и только как запрет на пересмотр исподволь закрепленной в Конституции либеральной идеологии.
Для начала: против чего вой квазилиберального сообщества и какой поворот хотят приветствовать их вроде как идейные оппоненты? Что подразумевать под идеологией? Или даже точнее: что подразумевают под идеологией наши антагонисты? Лично я подозреваю, что что-то очень похожее на, простите, залежалую суслятину, а потому сразу могу сказать: такая идеология никому не нужна, ибо она не вдохновит на подвиги ни ряды патриотов, равно как и не прижучит излишне ретивых квазилибералов, когда тем будет угодно пошалить. Последние прекрасно чувствовали себя под «тоталитаризмом» идеологии Суслова, а их невинные шалости вызывали даже определенное сочувствие и известное снисхождение, пока всё не закончилось крахом страны (второй раз за столетие).
Отчего в войну фашисты зверски убивали политруков, после Победы лидеры западных стран смертельно боялись разоренного войной Союза с его коммунистической идеологией, так что г-н Черчилль был вынужден оперативно объявить чуть ли не новый Крестовый поход, а уже каких-то тридцать лет спустя от профессоров марксизма с их «научным коммунизмом» скулы сводило от скуки? И почему в идеологии видят что-то вроде светской религии, которая, как и подобает всякой религии, должна раз и навсегда ответить на все вопросы (а Конституция при таком взгляде—нечто вроде священного текста)? Наконец, идеология—это краткая чеканная запись нашей национальной идеи (она ведь нам нужна, нет?) или все-таки что-то другое?
То, что идеология заменила в современном обществе религию—факт непреложный. Как и то, что замена эта произошла исключительно на Западе, так что кивать на коммунистический Китай, восхищаться «азиатскими тиграми» с их энергичным капитализмом, а то и поминать Японию как ярчайший пример сплава прошлого и современности—значит расписаться в непонимании того, что это за штука такая—идеология. Азия может сколько угодно украшать себя западными заимствованиями и даже демократическими механизмами, которые многим так претят, но ее сути как конгломерата цивилизаций, что строят себя на фундаменте традиций, это не изменит. Китайская компартия рассматривает Китай таким же Срединным Царством, каким его видели монархи что древности, что Средневековья, и порукой тому—конфуцианский язык. Капиталистические отношения в странах, известных как «азиатские тигры»,—это традиционные для этих стран отношения в сферах труда, производства, торговли, с более-менее глубокой мимикрией под заморский образец. Об Японии и говорить нечего—по духу она по-прежнему императорская и самурайская. Никому и в голову в Азии не придет судить о себе и переделывать себя в соответствии с умозрительными построениями марксизма или либерализма, объявляя те эталоном. Напротив, даже самая современная упаковка (пресловутая идеология) должна соответствовать традиции и заветам предков. Для Азии идеология—способ разговора с современным миром, коль уж даосская притча или дзэнский коан в большинстве случаев малопонятны по-европейски образованным людям с их упором на рациональное мышление.
Кто без идеологии обойтись не может в принцепе, причем с момента своего возникновения—так это Запад, каким мы его знаем. На руинах Священной Римской Империи Карла Великого возникли национальные государства, Реформация означала разрыв со Святым Престолом, абсолютная власть помазанника Божьего ограничивалась Ньютоном с его противодействием на действие. Идеология возникла на основе новейшего, передового научного знания, заменило религию, но субстрат, без которого не было бы Гоббса, Локка, а также Великих географических открытий, был все-таки религиозен. Полагаю, что идеологию, как способ мировоззрения стандартного современного человека (шоры прилагаются—тут уж ничего не поделать) можно определить так: слабые, едва ли осознаваемые взаимодействия с религиозной сердцевиной ценностей и поле гравитации, удерживающее человека на орбите современных научных представления о мире и самом человеке. Становится ясным, отчего так называемые классические идеологии (толка что либерального, что социалистического) отступают, терпя сокрушительные удары, под натиском национализмов всех мастей и извращенных исламистских представлений. Они—реакция на то размывание протестантского религиозного субстрата, на котором взрос либерализм (да и марксизм со своим механическим коллективизмом как индивидуализмом наоборот), а также—реакция на ту «научную» (уже лет сто как антинаучную) картину мира, за которую упорно цепляются классические идеологии. Национализмы всех мастей и извращенный ислам столь притягательны потому, что предлагают простую, как черно-белый контраст, картину мира и систему ценностей для жизни в этом упрощенном мире, а сам мир объясняют—через алхимические фокусы. Подобное язычество становится «идеей», и, как мне кажется, именно что-то в духе такой «идеи» и подразумевают, когда говорят об идеологии. Но признавать базовые личные права и свободы как очевидную ценность (наряду с другими)—еще не значит следовать либеральной идеологии. Равно как и признание необходимости известной социальной справедливости и разумного планирования производства—это еще не апология марксизма-ленинизма.
Идеология—вещь изменчивая именно потому, что в норме ей следует стремиться облачить свое неизменное ценностное ядро в броню новейших, отвечающих современной научной картине мира воззрений, если, конечно, она не хочет выродиться в сектантское учение для горстки адептов. Если же современное знание о мире яростно отвергается, а хилые по самой своей природе ценности выводятся в бой авангардом—неизбежна фанатизация и радикализация того, что осталось от идеологии и что усиленно за нее продолжает выдаваться. Идеология—не религия, и требовать верить в ее ценности вопреки абсурдности той картины мира, которую она рисует,—нелепость и чепуха. Но именно так обстоит дело с классическими идеологиями, которые безуспешно пытаются реанимировать совершенно негодными средствами. Каков результат? Вместо либерализма мы видим тупое, фундаменталистское учение неолиберализма, которое, подобно уроборосу, жрет себя за хвост, абсолютизируя индивидуализм с его правами и частную собственность как основу общества. Идеологии толка социалистического не могут придумать ничего лучше, чем вернуться к истоку и сидеть, склонившись над его родником и перебирая камушки «буржуазии», «пролетариата», «отчуждения», «империализма», хотя по пути назад трудно было не заметить ту же глыбу «азиатского способа производства», для которой все эти камушки—как мухи для слона. Ну какого вдумчивого человека сегодня привлечет картина мира, которую сама наука перерисовала уже столетие назад, заменив определенность физической точки квантовой неопределенностью частицы-волны? Как бы непривычно ни звучало, но адекватной картине мира следует один постмодернизм, и эту его ограниченную правоту следует признать. Постмодернизм исходит из принципиальной неопределенности явлений, находящихся в непрерывном движении и переходе между состояниями хаоса и порядка, и это вполне соответствует физике квантовой функции. Но постмодернистский отказ от всякого субстрата и даже целенаправленное разъедание ядами тех субстратов, соками которых еще живы люди, приводит к тому, что называют тотальной деконструкцией бытия. У постмодерна следует поучиться «странному мышлению», и в преодолении догм оно может стать важным подспорьем, но место его—в лаборатории, а не в реальной жизни: уж очень оно подобно ученому, что в поисках антидота сам себе вкалывает заразу.
Таково необходимое погружение в глубь поднятого Владимиром Бортко вопроса. Полагаю, оно было необходимо: ведь возгласы «Даешь идею!»—плохой проводник. Не должна соблазнять та мнимая легкость, с какой кратковременно сплачивающая людей в нацию здесь и сейчас «национальная идея» клеится из тщательно отобранных преданий о «золотом веке», заветов великих религий, что низведены до плоско понятых стереотипов социального поведения, идеальных образов счастливого будущего, что перевраны в пошленькие сказочки о благоденствии к намеченной дате. Классические идеологии находятся в таком состоянии, для которого даже определение «системный кризис» кажется недостаточным или же намеренно успокоительным—они или не переживут его, или изменятся так сильно, что вряд ли будет возможно говорить о них старыми словами или описывать их старыми понятиями. Даже слово «обновление» представляется слишком робким для того, чтобы описать возможную их трансформацию. В нынешней же своей форме на вызов времени они ответить не способны—здесь и спорить не с чем: все равно что мушкетную пулю пытаться засунуть в ствол АК в надежде не только выстрелить, но и попасть метко в цель.
Кроме того, до́лжно сделать еще одно замечание: не общее, а именно что частное, касающееся прежде всего и только Российской цивилизации. Поскольку в эту цивилизацию входят и многие ныне независимые государства, что на периферии РФ, замечание это будет неизмеримо глубже, чем даже целый вопрос о месте идеологии в Конституции и вполне вероятные законотворческие ответы на него. Суть замечания в том, что любая идеология так или иначе сводится к известным максимам, или мифам, или несущим стенам—сравнений может быть много. «Свобода, равенство, братство», «Общенациональная собственность и дружба народов», «Американская демократия»—всё это формулы, или предания, или подпорки, которые и держат обычного человека данного общества в заданной этим обществом системе координат. Коротко говоря, национальная идея. Она вполне может опираться и не на идеологию: так опираются на традиции своих цивилизаций китайская, японская и другие национальные идеи азиатских народов. Она может чахнуть без подпитки идеологией, как чахнут национальные идеи французов, немцев и других некогда великих народов Запада, которым фундаменталистское учение неолиберализма (маскирующееся под чистый либерализм—трюк, старый как мир) властно велит развеять любую общность людей в пыль индивидуальных прав и свобод, которые одни, мол, имеют ценность и, более того, одни самоценны. Может ли быть такое, что народ оказывается выше национальной идеи?
История поставила эксперимент: отколовшиеся от России земли наспех насочиняли себе «национальных идей». Что бы там ни говорили, они весьма разнообразны, и русофобия верховодит далеко не везде, даже совсем не везде. Но направленность против устремления вектора Российской цивилизации, против признания благотворности нахождения в ее ареале главенствует, и в этом мало-мальских сомнений—нет. Лично у меня нет сомнений также и в том, «национальная идея» самой Российской Федерации, если она будет изобретена и провозглашена, также будет направлена против главного устремления Российской цивилизации: ее всемирности, что преодолевает всякую местечковость и, сохраняя безусловное национальное бытие каждого народа, ей причастного, вводит этот народ в свет универсального и всеобщего. Слово «всеединство» с трудом переводится на другие языки, даже близкородственные, и это не случайно.—У нас нет и не может быть национальной идеи, и в этом нет ничего постыдного. Ни Третий Рим, ни коммунизм не были национальными идеями: они были идеями вселенскими. Попытка придумать для себя национальную идею и навязать ее самим себе—это то же, что кретинская попытка стать «нормальной страной», что безрассудное желание «вернуться в цивилизацию», как будто мы не своя особая цивилизация, в которой вечно враждующие Восток и Запад уже тысячу лет как породнились. Иногда с холодным сердцем полезно прислушиваться к врагам: они могут открыть достоверное знание. Ненавистники России склоняли нас на все лады, талдыча, что следовало ставить вокруг дома забор, а не идти прирастать Сибирью, издевались при любой оказии над тем, что за окном дорога разбита, а мы между тем озаботились очередным мировым вопросом. Сами того не понимая, они этим выразили самое существенное в нас: невозможно что-то давать миру, не обрекая себя на страдания. Но за это подвижничество Бог одарил нас величайшей культурой.
Для чего идеология? Для того, чтобы удобно устроиться на куске земли и точно знать, что за ближайшим поворотом точно так же устроился на куске земли сосед? Иного, когда слышишь про «нравственные ориентиры, записанные в Конституции», и представить как-то не получается. Для того, чтобы эти самые ориентиры не были одной мертвой писаниной, а были действенным руководством? Чтобы Россия стала цитаделью веры в мире дехристианизации, или центром, где опять не будет (как там в словаре?) эксплуатации? Для этого нужна не идеология, для этого нужна идея. Идеология хороша для западного общества номократии, власти законов. Основное же условие жизни и самого существования идеократической страны, каковой и является Россия как цивилизация (потому в нее можно только верить,) составляет вселенская идея. Вынь да положь? Извините, но суслятиной и без того отравилось уже порядком. При этом ничего, равного по масштабности Третьему Риму или коммунизму, на горизонте также не наблюдается. Возможно, за окоемом нас и ждут россыпи драгоценностей новой вселенской идеи, но корабль к ним мы сможем снарядить лишь тогда, когда бросим сомнительный торг о недостоинстве христиан и коммунистов, а начнем хладнокровный разговор о достоинстве христианства и коммунизма. В этом—первое условие для дискуссии тех, кому неймется похвастаться своими «идеологическими» находками.
