Величайший дар от Бога – быть русским человеком.
Священник Дмитрий Дудко
«Отец Димитрий был горячим патриотом, государственником, — писал иерей Владимир Надеждин в статье “Огонь из-под спуда”. — Есть такое определение: “Государство — это Господом дарованное Царство”. Есть мифы — живые, живучие или доживающие. К последним принадлежит миф уставшей, состарившейся, диссидентствующей интеллигенции о том, что отец Димитрий Дудко боролся с государством, властями, его держащими. Но “наша брань — не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесных”, и “всякая власть от Бога”. Сам отец Димитрий, пострадавший от власти, годы, проведённые в тюрьмах, считал самым благодатным временем своей жизни».
Жизнь священника Дмитрия Дудко условно можно разбить на два периода, разделённых его публичным покаянием перед советским государством: с 1961 по 1980 год — «проповеднический», или «слава земная», а после середины 1980 года — «исповеднический», или «проповедь через позор». Своеобразному катарсису отца Димитрия способствовало его полугодовое заключение в «Лефортово» и примирение с «гонителями» через отказ от политической деятельности, от борьбы с советской властью. Об этом очень важном моменте подробно порассуждаем чуть позже, а пока немного о начале его служения и времени подъёма, широкой популярности не только в СССР, но и за рубежом.
Отец Димитрий в молодости был диссидентом, с 1948 года за сочинение стихов отбывал наказание в городе Инте, который находится в 2000 километрах от Москвы. Трудился на угольной шахте и носил номер К–956. Выйдя на свободу в 1956 году, он окончил духовную академию и был рукоположен в 1960 году в храме на Добрынке.
Пастырское служение отец Димитрий начал в столичном храме на Преображенской площади. И сразу же обратил на себя внимание верующих своей открытостью, добротой, стремлением к правде и бесстрашием проповедей, по чему так истосковались люди. Он был не такой, как другие, признавались его прихожане. А с декабря 1973 года после субботней службы он начал проводить коллективные беседы. Вот как об этом пишет английский журналист Оливер Буллоу: «Обсуждения записывались, печатались и передавались из рук в руки. Они были чрезвычайно популярны, и они утвердили отца Димитрия как звезду религиозных диссидентов. В одном отчёте его называют “самым храбрым и одним из лучших людей, которых я когда-либо видел”. Верующие восхищались тем, что у него хватало смелости говорить две недели подряд, очевидно, не опасаясь последствий, которые, несомненно, ожидали его.
Довольно скоро записи проповедей отца Димитрия просочились за железный занавес на Запад. Эмигрантские издатели печатали их, переплетали и отсылали обратно со своими тайными курьерами. Это помогло укрепить позиции отца Димитрия, особенно когда его имя стало появляться на Би-би-си* и “Голосе Америки”*, радиостанциях, которые диссиденты слушали в частном порядке и называли просто “голосами”… В политическом плане он тогда был наивен. И очень доверчив от наличия в нём любви многой. Поэтому его смогла использовать в своей политической игре некая могущественная сила, которая, как отец Димитрий понял позже, его «сначала подняла, а потом так же опустила».
***
А теперь перейдём к событиям непосредственно перед арестом священника Дудко и сразу после него. За деятельностью отца Димитрия органы наблюдали где-то с середины 70-х годов, а в «разработку», судя по всему, он попал к концу 70-х. Так что материалов для его ареста, думается, хватало. И отец Димитрий это чувствовал: «Это так хорошо, и это так страшно. Это не может долго оставаться таким хорошим в таких обстоятельствах».
11 ноября 1979 года был арестован Глеб Якунин. Сеть вокруг Дудко затягивалась всё туже, стресс охватил его духовных детей, которые начинали спорить между собой.
Итак, Дудко остался почти один. Он фактически бросил вызов государственной власти, открыто призвав к саботажу. Это и стало последней каплей в чаше терпения КГБ. Его нужно было остановить и утихомирить. Поэтому и не было ничего удивительного в том, что за отцом Димитрием вскоре пришли люди из тех государственных органов, которые в своё время были созданы как раз для борьбы с контрреволюционерами, спекулянтами и саботажниками.
15 января 1980 года пришла пора отца Димитрия — его арестовали. Сначала отвезли на Лубянку, потом в Лефортовскую тюрьму КГБ — теперь ему придётся сражаться одному. Прискорбно, конечно, но ведь если быть объективным, он сам на это напросился. Тем более что русскому человеку всегда надо помнить мудрую пословицу: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».
Когда Дмитрия Сергеевича арестовали, он сказал: пришёл умирать! На что «душители свободы» спокойно, но твёрдо ответили ему: «Этого мы тебе сделать не дадим!»
Надо признать, что «гонители» вели себя по отношению к арестованному Дудко гуманно: не били, не стращали, психотропными не кололи, многочасовыми допросами не мучили, нормально кормили. Дали время спокойно всё обдумать.
Первые шесть недель заключения в «Лефортове» Дудко отказывался общаться со следователем. Это были шесть недель мучительных раздумий, сомнений и тревог за оставшихся на воле близких: семью и духовных детей — как они там? «Неужели это всё, и на мне скоро поставят крест верующие и неверующие? Мне идёт пятьдесят девятый год, смогу ли вынести все тяготы предстоящего многолетнего заключения, ведь здоровье уже не то? А близкие за что страдать будут? А имеет ли это смысл? Мои ли те идеи, за которые меня призывали стать жертвой? В них Божья правда или человеческая гордыня непомерная? Не зарвался ли я? Не всякому духу верьте — для чего сказано? В этой ведь жизни ничего случайного не бывает, ничего не происходит без ведома Бога и всё нам во благо. Значит и мой арест не случаен? Случилось так, значит так надо! Но для чего? А не для того ли, чтобы отвести меня от непоправимого, дать время спокойно всё обдумать. И смириться — вот первое и главное, а дальше молиться, чтобы помог Господь, подсказал выход из тупика. И наконец пришло решение: «А дай-ка заговорю с безбожниками на их языке…»
А до этого решения отец Димитрий понял и признал свою ошибку: «Я говорил так, как будто нет власти безбожников, делал, не чувствуя над собой никакой власти, считаясь только с велением сердца. Делал искренне, люди отзывались». И возгордился, «оторвался от земли».
Вот некоторые из рассуждений ожидавшего своей участи узника: «Среди людей не должно быть врагов, мы все — братья. Полюбить врагов — это больше, чем полюбить просто человека, людей, из врага может быть лучший друг. Не случайно разбойник, блудница — враги Божии, по сути дела, становятся первыми друзьями Его. Мы слишком разделяемся и воюем за второстепенное, забывая главное. А главное — любовь. Понять всякого человека, как брата. Понять человека — считаться с его стремлениями, с его исканием правды. Не надо думать, что мы одни ищем правду, эта горделивость нас часто подводит. Всегда нужно думать, что другой лучше нас».
«Христианин на всё должен смотреть другими глазами, для него не должно быть деления — все люди равны, всех надо любить. Грех, бедствия — это нужно изживать и в этом помогать каждому, кто нуждается. Вот что я, не как следует, понимал, находясь на воле, оттого и учусь здесь, в тюрьме. Господи, помоги в каждом человеке видеть своего брата, всех принимать, не осуждая. Борьба наша не против плоти и крови, из чего состоит человек, а против тьмы века сего, чтоб всем было ясно и все знали, куда идти».
И очень важно здесь было то, что он не только поставил себя на место следователей (которых впоследствии жалел), но и настроил себя изначально на общение с ними не как с непримиримыми врагами (образ которых лепили и демонизировали не один год), а как с людьми, выполняющими свою работу по защите государства. Да, они могут быть неправы, коварны, но они такие же люди, то есть образ и подобие Божие. А то, что даже у самых жёстких чекистов есть душа, которая зачастую скрывается под злобной маской, отец Димитрий разглядел ещё при первом своём аресте в 1948 году. К тому же они были русские люди — пусть и атеисты, но русские!
Да и атеисты бывают разные, но «атеисты есть по убеждению, это хорошие атеисты, и они, может быть, ближе к вере, чем некоторые верующие».
Возлюбить своих врагов — это не благое пожелание, это важная заповедь Спасителя, данная нам именно как руководство к действию, к совершенствованию человека. Это с одной стороны. А с другой стороны, такие заповеди блаженства, как «блаженны миротворцы» и «блаженны милостивые», «кроткие», которые надо исполнять прямо сейчас, а не потом когда-нибудь. Попытаться понять другого человека, взглянуть на ситуацию с его стороны. Быть готовым на уступки и т. д. Но и критически взглянуть на себя, оценить: а может, в чём-то и я неправ? Отец Димитрий попытался заговорить со следователями на их языке и как русский с русскими, отбросив предрассудки и предубеждения (образ врага). Он им посочувствовал. Он вникал в их позицию, их правду.
Наивному и неискушённому в реальной политике, её подоплёке они на многое раскрыли глаза. И главное — нужно было им даже не поверить (хотя, думается, их аргументы были весомыми, как и информация, которой они владели и делились с отцом Димитрием), а рискнуть довериться, конечно, положившись на Бога. А доверие и есть основополагающая составляющая любви. Мы вам умереть не дадим… мы вас сажать не хотим… мы вам не враги... Это были не просто словеса в рамках оперативной игры, а правда. Которую оценил Дмитрий Сергеевич, впоследствии повторявший: мои следователи стали моими друзьями, а Владимир Сергеевич Сорокин — вторым братом. Фактически они стали ему «близкими», когда после освобождения бывшие друзья и духовные дети его покинули, а некоторые шипели: лучше бы тебя убили. Чекисты выполняли свои обещания, и под их поручительство отцу Димитрию дали храм ещё до того срока, когда закончилось следствие по его делу.
Благодаря чекистам отец Димитрий многое понял, пересмотрел. В частности, он осознал такую простую вещь, что боролся в итоге не с атеизмом, а с атеистами, живущими при том строе, который их вполне устраивал. «Ничего нет случайного, и перевес в мире на стороне атеистов не случаен. Напрасны усилия верующих поправить дело просто своими силами, ещё, не дай Бог, силой оружия. Поправляется дело только покаянием и самоусовершенствованием. Бог становится на сторону тех, у кого замечается исправление, имеющим прибавляет, а у неимеющих отнимает и то, что думают иметь. Бог нелицеприятен. Ничего нет случайного и в том, что я встал перед судом атеистов, нужно подумать о своей вере, так ли ты жил и так ли действовал. Признать свои ошибки и заблуждения — это то, чего у меня требуют атеисты и Бог. Как Богу, так и атеистам говорю: виноват, постараюсь исправиться — я слишком долго носился по стихиям этого мира, пока вот не стукнулся лбом. Почувствовал — больно, не туда зашёл. Нужно покаяние и смирение, а в остальном Сам Бог помогает».
«Сломали», «обманули» ли его чекисты? Нет, успокоили, отрезвили, вылечили «горькими пилюлями» и подтолкнули к принятию правильного решения, чтобы дальше он мог идти уготованным ему путём. Освободившись от иллюзий, отойдя от политических игр, избавившись от мишуры. «Какая мне в том польза, что меня на весь мир хвалили, а оказался такой ничтожный и жалкий. Приобрести весь мир, чтоб все тебя хвалили (какой ты герой), а душе своей повредить!»
Так проходит слава мирская…
Приведём записи из тюремных дневников отца Димитрия: «Упорствовать в своей правоте — оказаться игрушкой в руках политических дельцов, быть подогреваемым ими на дело вражды и разделения. В политике есть ненависть и совсем мало понимания и абсолютно нет снисхождения. Винить других (!), а не себя. Раздувшись в своей гордости, можно и лопнуть».
Отец Димитрий понял, что возгордился, слишком спешил и ошибался, что нужно смирение: «Сейчас не время разговаривать на равных, — писал он, — что-то доказывать, нужно чувствовать себя подсудимым и с этих позиций говорить. Это и смирение будет, и мы скорее можем понять друг друга. На Христа равняться не надо, это была моя ошибка на воле — равняться на Христа, — от моей непомерной гордыни происходящая. В любых условиях я — только подсудимый, и с этих позиций надо говорить. Христос — это особое явление, а мы грешные».
***
Полгода в тюрьме «Лефортово» заставили отца Димитрия переосмыслить всю свою прежнюю жизнь. Они стали своеобразным переходным периодом, в котором были падение — смирение — самоосуждение и мучительное решение: жить по-другому, всё начать с нуля, примирившись с «гонителями», покаявшись перед теми, ожидания коих обманул. Перерождение через страдания. Где главное — это то, на что он призван: служить Богу, пусть в самом захолустье, лишь бы служить! Оплёванным, затоптанным, покинутым, но быть в храме, стоять у престола и совершать литургию. В соответствии с Промыслом Божиим, а не личными прихотями и пожеланиями политиканствующих льстецов — и наших, и зарубежных, надеющихся на реванш «голубых кровей» за проигрыш «красной голытьбе» в октябре 1917 года. Становиться самому совершенным человеком и других к этому вести, а не изображать апостола, на что его никто не благословлял.
Позже, в 1986 году, в предисловии к книге «Верность в малом» отец Димитрий написал: «То, что было со мной: неожиданный взлёт — этого я не предвидел и, как теперь вижу, не смог с этим справиться — и падение с высоты, то есть позор, — этим Господь показал мне на смирение. Смирился не сразу. Теперь хочу остаться верным чему-то малому; все правы, один я виноват».
Каждому христианину даётся крест по силам, но вот взять нужно именно свой, не зарваться. Отец Димитрий рассуждает о том, как исправить ситуацию, если взялся за неподъёмное, прельстившись: «Я, будучи на воле, и сам рвался, и других призывал к страданию. Но вот сейчас, по-настоящему оказавшись в страданиях (один на один с ними), я почувствовал своё бессилие и растерянность, пыл мой как будто выдохся, и довольно скоро я стал искать некоторого выхода из страданий. Более того, почувствовал себя даже покинутым Богом. Я молил Бога помочь мне, научить, как и что делать.
Поворот оказался самым неожиданным. Тот путь, который я осуждал, сам избрал для прохождения. Представляю, какие упрёки, осуждения посыплются на меня, когда я окажусь на воле. И, пожалуй, те страдания от упрёков не легче будут страданий в заключении. К своим настоящим страданиям я шёл, сопутствуемый друзьями и знакомыми, под пальбу всякой похвалы, а тогда под ношей тех страданий, может быть, придётся идти одинокому и покрытому позором бесславия. Заплевания и заушения — вот оно что будет... Вот моя главная ошибка от моей гордости. Возомнив себя, сознательно или бессознательно, я решил, подражая Христу, делать так, как Он, и заврался, наговорил много такого, что сейчас рассматривают как преступление. В чём я и сознался... Я забылся, стал из обычного пастыря делать из себя первоверховного апостола — всех поучать. Сейчас стыдно и смешно, до чего заврался... А я шёл по своей воле, никто меня не посылал — и вот, мои страдания расцениваются не как благоразумного разбойника, а как неблагоразумного. И нужно чудо Божие, чтоб поправить моё дело. Невозможное мне может быть возможным только Богу... Вот думаю сейчас: не были ли мои проповеди просто отупляющим грохотом, потому их и могли слушать, даже восторгаться ими. В этом признаться больно, неловко, как на следствии, но надо признаться: это так! Нисколько я не думал по-божески, а в худшем смысле по-человечески, потому вот в заключении и оказался жалким человеком, и признаю сам, что атеисты, если помилуют и освободят меня, будут лучшими христианами, чем я... Падать с низкого места не так больно и не столько наносишь повреждений. Я падаю с высоты, на которую незаконно взобрался, и падение моё, как сказано в Евангелии, велико есть...
Взять крест — не каждый этого достоин, мученичество в Церкви — самый величайший подвиг. Но даже не все святые удостаивались его, а кому только предназначал Бог. А я хотел дерзко взвалить на свои плечи крест и думал, что пронесу его. Когда земной царь, это из истории человеческой, хотел во всём человеческом величии нести обнаруженный крест, на котором Христос был распят, он не сдвинул его с места. Так не сдвинул и я. Только когда скинул шкуру земной славы, царь смог нести крест. Вот мишуру земной славы и я призван скинуть здесь в заключении, отвергнуться самого себя. И любить человека, кем бы и какой бы он ни был... Так что игра в политические идеалы — это не христианское дело. И даже не постесняюсь выразиться несвойственным мне языком: я был втянут в преступную игру. Вольно или невольно, от этого не меняется сущность, христианское дело делается не так... Не случайно обо мне говорили, что я в прелести, — так это оказалось на самом деле. Рядовые верующие выше меня, чтоб разобраться в церковном делании. Пастырь оказался ниже пасомых... Завидуя, хотим правды человеческой, своей: Бог, мол, ошибается, можем поправить. Так будут последние первыми и первые последними — вот приговор Божий, окончательный, бесповоротный. На Страшном судище каждый увидит, чего он достоин. Ибо много званых, а мало избранных. Быть избранным — это не то, что выбранным. Окружили тебя заботой, славой, кругом друзья, на всех смотришь свысока. Но кто бы ни были, мы все только позванные».
Приведённые цитаты помогают понять, как произошёл переворот в душе нашего «проповедника» и почему он решился пойти на признание своей вины перед «безбожной властью». Возможно, он оказался слабее, чем думал о себе, но следователи его не «сломали», а только подтолкнули к правильному выбору и кардинальному пересмотру своей позиции и цели в жизни. Чекисты удержали отца Димитрия от непоправимого и, по сути, стали исполнителями Промысла Божия, что лишний раз доказывает: Дух дышит, где хочет.
Дудко сделал правильный выбор, прислушавшись к интуиции, в очень запутанной ситуации, сложившейся из-за действия разнонаправленных политических сил.
***
А теперь перейдём к событию 20 июня 1980 года, которое разделило его жизнь на до и после, а также сделало очень одиноким. Это публичное раскаяние.
Послушаем мнение критиков.
«Пропагандистские преимущества советской власти тут очевидны, — писал Оливер Буллоу в книге «Последний человек в России», отрывок из которой приведен ниже. — Судебный процесс только бы укрепил уникальное положение отца Димитрия среди верующих. Кроме того, предстоит проделать значительный путь в сфере международных отношений. “Исповедь”, — подлинная или нет, — это пощёчина Западу, который громко протестовал против ареста отца Димитрия. Это также прямой удар по отдельным сторонникам отца Димитрия в Советском Союзе и Христианскому комитету защиты прав верующих в СССР, которые подчёркивали, что деятельность отца Димитрия носила чисто духовный, а не политический характер. (Тогда они должны были радоваться, а не клеймить как предателя отца Димитрия, когда он во всеуслышание заявил, что не будет впредь лезть в политику, а только молиться и заниматься тем, что и положено священнику, — спасать человеческие души. – Авт.) Прометей был связан, и его ужасное наказание, кажется, только начинается.
И в ту ночь, когда “Время” показывало, что он отказывается от дела всей своей жизни (от предыдущего периода, революционного, по сути, прелести, он отрёкся — “умер” для прошлого. — Авт.), печатные станки по всему Советскому Союзу выпускали “Известия”, вторую газету после “Правды”. Статья, которую он написал для неё, занимала всего четверть страницы. Но она получила отклик во всём мире. Это было доказательством капитуляции отца Димитрия. Под заголовком “Запад хочет сенсаций” отец Димитрий спокойно и методично уничтожал себя. («Распинался», проходя личную Голгофу, чтобы «воскреснуть» и делать дальше — «проповедь через позор». — Авт.) Теперь он понимал, что должен был работать с государством, а не против него... И ещё он извинился перед архиереями. Он сказал, что был не прав, читая им поучения, когда должен был слушать и повиноваться. Издавая книги за границей, он давал “боеприпасы” врагам государства... Он отверг свою собственную газету. Он отверг написанные им книги. Он назвал конкретных иностранцев… он отверг их всех. “Теперь я понимаю, что иностранцы, вмешивающиеся в наши внутренние дела, не принесут ничего, кроме вреда”. Он запретил дальнейшее издание своих книг. Он хотел полностью порвать с прошлым и начать всё снова, с нового обращения.
“Мы живём на Советской земле, — писал он в заключение, — и мы должны подчиняться законам нашей страны. Неповиновение её законам принесёт, прежде всего, вред нашей стране, разгонит наши внутренние силы и принесёт ненужные страдания. Мы должны думать не только о себе, но и о своих семьях, о тех, кто идёт с нами… сейчас, когда есть внешняя опасность, нам всем нужно объединиться и работать вместе с нашим правительством и нашим народом, которые даны нам Богом и перед которыми мы все ответственны”.
«Это был пропагандистский переворот для правительства почти беспрецедентного масштаба. Высокопоставленный диссидент призывал всех, кто выступал против правительства, прекратить борьбу и подчиниться приказам», — писал Оливер Буллоу.
Особенно возмущало иностранных «доброхотов» и тогда, и сейчас то, что в тот же день отец Димитрий обратился к патриарху Пимену с письмом, в котором просил прощения за свои деяния. Их коробило, как он подписал письмо: «…смиренный послушник Вашего Святейшества, который недостоин называться священником, но, если Вы позволите, я осмелюсь подписаться сам, недостойный священник Д. Дудко».
Отца Димитрия освободили из тюрьмы 21 июня, на следующий день после его появления на экранах телевизоров. Общаться с иностранными журналистами он отказался, а через два дня сделал для этой публики заявление: «Оставьте меня в покое, перестаньте пытаться втянуть меня в какую-то политику, я всего лишь православный священник, причём на русской земле».
Впереди была новая жизнь — «с чистого листа».
***
Бывшие соратники и духовные дети практически все покинули отца Димитрия. Кто-то посчитал его предателем, кто-то просто слабым человеком, но общаться дальше не видели смысла, никаких доводов отца Димитрия даже слышать не хотели, а ведь не оправдаться он хотел, а достучаться, объясниться. Его призыв примириться и объединиться, чтобы делать дело Божие, игнорировали. Никакой жалости от тех, у кого в голове непрестанно должна была звучать заповедь Христа: блаженны милостивые. Никто не желал высказать претензии ему в лицо, написать, даже позвонить не соизволили. Упавшего, оплёванного, признавшего, что «он один во всём виноват», не пожалели, руку помощи, в которой он так нуждался, не протянули. Это лишний раз доказывало, что они были больше политиками по сути своей, чем христианами. Ввязавшимися в заведомо проигрышную игру, во многом наивными и на слабых позициях (даже те из них, которые считали себя русскими «аристократами», терпели «крестьянина» Дудко только до его «покаяния»). Для них, получается, Дудко вовсе не был духовным отцом, которым действительно дорожат, которого надо оберегать, а не делать из него «знамя» сопротивления пусть и безбожной, но власти, превращая тем самым в «расходный материал» в серьёзной чужой игре – игре циничных мировых негодяев, которым на самом деле плевать было на чувства верующих, а так называемых диссидентов в массе своей они держали за «полезных идиотов», нужных им до времени. Что, наконец-то, надо признать им. И неплохо бы прислушаться к тому, что сказал несколько лет назад в одной из телепередач живущий в Америке правнук Я.М. Свердлова о «хозяевах мира»: «Вы никогда не будете им “своими”, что бы вы для них ни сделали». Никогда!
Некоторые, кто поумнее, не стали осуждать отца Димитрия (который, кстати, своё уже отсидел, и не в таких комфортных условиях, что достались позже заключённым диссидентам), расстроились, конечно, но не обиделись на всю жизнь: ну, не боец оказался, ну, дал слабину — и что?..
Да, несомненно, для так называемых единомышленников, сгруппировавшихся вокруг Дудко, это был сильный удар. Но он же повинился перед ними, сам себя растоптал, причём признал виновным и в том, чего не совершал. А повинную голову, как говорится, и меч не сечёт. Поэтому тем более удивительно, что даже через 30 лет кое-кто так ничего и не понял, не простил, не отказался от своих претензий и при случае готов опять пнуть отца Димитрия: «Многие ушли и не вернулись, все говорили, что он сломался. И если он был сломлен, то не от Бога, потому что мученик не должен быть сломлен». Что тут скажешь? Бог им судья…
Пришло время привести слова богослова Евгения Дивнича, два десятка лет из-за своего противостояния с КГБ проведшего в лагерях, но «в итоге сдавшегося системе». В лагере он был другом отца Димитрия. «Мой Христос поддерживает Советскую власть», — писал Дивнич. Но главная его мысль была поддержана и отцом Димитрием: «Невозможно победить Советскую власть своими примитивными силами. Оппозиция — примитивная сила, и она обязывает вас объединяться с иностранцами, а это предательство, ибо вы должны предать свою Родину». (Эта мысль-закон и сегодня очень актуальна и применима к любой российской «оппозиции», которая прибегает к помощи/поддержке заграницы, – она автоматически предаёт Родину. — Авт.)
В своё время отец Димитрий как патриот (а не космополит!) выбрал именно служение Родине, но это вовсе не стало изменой Христу, как нам упорно внушают. Единственное, чего он не оправдал, — это «оказанного ему высокого доверия» и ожиданий сделавших на него ставку закулисных игроков, отнюдь не христиан. Как говорится, разумному — достаточно…
Один из учеников отца Димитрия, отец Александр, не покинул наставника в тот тяжёлый момент (низкий ему за это поклон!). Он поведал английскому журналисту: «Мне было не грустно, я был доволен». Он показал, что является истинным сыном своей Родины и своей церкви. Это было не падение, а подтверждение. Опозорившись перед язычниками и неверующими, он сказал всему миру, что он верующий. Истинно верующий, а не напоказ; готовый исполнять волю Божию, какой бы она ни была, а не свою волю, какими бы правильными умозрительными идеями она ни подкреплялась и сколько бы народу ни готово было за неё головы сложить. Отца Димитрия поддержало в итоге немало достойных людей и в России, и за рубежом. Одним из них был «американец с русским сердцем» – иеромонах Серафим Роуз.
Вот выдержки из писем разных людей, которые можно найти в книге «Проповедь через позор»: «Странное событие произошло вчера: выступление по телевидению о. Дудко и его покаяние. Вначале как будто ни глазам, ни ушам не поверил. Потом успокоился и на кухне долетела до меня мысль, что это не простой шаг и, может быть, даже не капитуляция, а новая, добытая о. Дудко высота жизненного взгляда. Тогда радостно стало за него с этой благословенной мыслью».
«…Мнение по поводу вашего покаяния. Оно мне кажется верным. В нём вижу ваш новый подвиг и восхождение ко Господу нашему Иисусу Христу, который только один и будет вам Судья».
«…Отец Димитрий на свободе. Но не могли же ворота тюрьмы распахнуться просто так — нужен компромисс — это было заявление, которое лишний раз подтвердило великую его веру в Творца. Но где же мы, которые ратовали раньше за него? Нет нас, мы разбежались, рассеялись, как прах, потому что и в вере, и в имени отца Дмитрия искали развлечения, лёгкой славы, ими мы лишь старались подчеркнуть своё “я” — ан нет. Бог судил по-другому, и все эти жалкие политики в дураках, а осталась одна голая, непримиримая вера отца Дмитрия, которая свергает горы и моря с их места и творит чудеса возрождения».
«Признание о. Дмитрия не было и не могло быть игрой “политикана” от религии, чем некоторые склонны сейчас оправдывать свою “суетную” деятельность или бездеятельность. Хотя бы потому, что то “признание” воочию видели или читали миллионы людей. Чего дожидаются “духовные чада”, отошедшие от отца Дмитрия с благословения его или без оного? Во-первых, кто он для нас есть? Духовник или “маленький вождь” в разговорах о праве власти на власть? Что больше: спасаться от себя или “выиграть свободу” в очень растянутом понимании её, что озлобляет нас и затрудняет духовное совершенствование. Слова апостола: «Как же ты, уча другого, не учишь себя самого?» (см.: Рим. 2:21) понимаю так, как бы Павел говорит: “Назидать себя ты должен — я уверен, а вот учить другого — не знаю”. Покинуть или сомневаться в духовнике — это крушение в пристани. Духовником о. Дмитрий остался, что он выразил в открытом письме. А то, что это послужило превратно мыслящим соблазном, в том его пастырской вины нет, хотя он в смирении и пытается приписать себе это... Изменение курса о. Дмитрием — это не легкомыслие, а итог длинной жизни опытного пастыря, хотя сам он стал сомневаться в своей опытности — из-за нас, кстати. Кто любит его, а любы милосердствует, долготерпит, должен идти за о. Дмитрием, что он и предложил своим детям. А кто упёрся в своём “мирском” понимании пастырского долга, того можно только пожалеть. И так трудно спастись, а тут ещё это... Обычные события, они вам не свойственны, у вас особый путь, просто сделать, как обычно делается. Но вы встали на другой путь. Это путь тяжкий, самый тяжкий, какой только дан человеку. Не вмещается он в наши земные рамки, для нас неведом и непонятен, остаётся путь веры. Нам нужно в вас верить, абсолютно и безотчётно, а не вставать на путь сомнения, тем более осуждения, потому что этот путь уже от сатаны, испорченного, тёмного разума (11.09.1980)».
«Выйдя из заключения, о. Дмитрий протянул свои духовные и телесные руки к нам, духовным его детям. Но, к сожалению, не все отозвались, а наоборот, даже осудили. Духовные дети судят своего духовного отца — показатель того, что они не духовные, а поступили по плоти, по человеческим похотям».
Иной суд Божий, иной суд человеческий!..
***
Дудко освободили под «подписку о невыезде». Но дело его не закрыли, так что он оставался подследственным ещё год. Как тяжелы были первые шаги новой жизни, которые пришлось «павшему с высоты» пастырю, ещё недавно купающемуся в славе, проделывать в одиночестве, зато под надзором органов — с одной стороны, и под ненавистными взглядами и пересудами некогда бывших с ним — с другой. Но «возврата к прошлому не будет» — сам так решил, так что только вперёд — «взялся за гуж, не говори, что не дюж», несмотря ни на что, только делать, а «терпение и труд всё перетрут». Не получилось по-старому — «охват», «плетью обуха не перешибёшь», пойдём другим путём — «обход», тактику поменяем. Пусть немножко по-детски выглядит эта «военная хитрость», ничего другого пока нет. На войне как на войне! Но никаких «лобовых атак» и первенства пред людьми больше не будет! Никаких масс, индивидуальная работа — дойти до каждого. И во всём полагаться на Бога, помня, что невозможное человеку — возможно Богу. Во главе угла — стойкость и мужество.
Наверное, примерно так думал «воскресший» отец Димитрий — «Дмитрий хитрый», путём долгих раздумий и испытаний пришедший к изменению своей роли/миссии в этом мире: был проповедник, стал исповедник, хотел быть апостолом, а теперь — «совершенным человеком». Естественно, «кристаллизация» после прохождения «точки бифуркации» — «перекрёстка дорог» — была не одномоментной, а растянутой во времени. А это время отец Димитрий как раз и выиграл, примирившись с «гонителями» и, пройдя извилистой тропой сомнений и метаний, вышел вскоре на прямую дорогу — «путь правый».
Матушка Касинья, монахиня из Болгарии, поддержала решение отца Димитрия такими словами: «Батюшка, милый батюшка, спасибо вам за ваше исповедничество перед иностранными журналистами. Какой дивный поворот вы сделали, и как мы радуемся за вас! Вы повернули от внешней мерзости диссидентства во глубь святой Руси. А адрес святой Руси — человеческое сердце. Туда вы повернули — туда идите: во внутрь своего сердца — в Царство Божие, в рай. Ибо Царство Божие внутрь вас есть... Во “вне” Господа невозможно найти. Он только внутри, в сердце, которое зажигается любовью к Нему. “Не сердце ли наше горя бе в нас”. А ваше сердце уже загорелось огнём любви ко Господу. И елей уже есть в вашем светильнике — подвиг исповедничества. Пожалуйста, уведите вовнутрь сердца как можно больше людей. Ведь мы умоляем господина жатвы, чтобы выслал жателей на ниву Свою. Жните скорее, милый батюшка, так мало времени осталось. Совсем мало. И как ужасно много жатвы. Ведите людей за собой от безумного лживого диссидентства ко Христу (8 августа 1980 года)».
Такие пожелания матушки Касиньи очень тронули отца Димитрия и сильно повлияли на дальнейшее его «делание». И диссидентство он оставил, и прочее подобное тем людям, у кого это самое «диссидентство» — свойство крови, как и стремление первенствовать.
Он сравнивал свою ситуацию с гонениями на патриарха Тихона, который признал себя «контрреволюционером», но при этом не благословил белых, не стал «мучеником» в борьбе с советской властью, а отдал всё жертвенному служению по спасению Церкви русской от разгрома богоборцами. По сути, он «предал» белых, объявив о своей лояльности новой власти — красным, но прославлен. А отца Димитрия за такой же поступок гонят, презирают, желают смерти, свои желают! Обидно, очень обидно было отцу Димитрию, но он решил всех простить и брать пример с патриарха Тихона, который в своё время на предложение одного пылкого священника пойти и «умереть за Христа» ответил мудро. Он сказал, что умереть-то сейчас очень легко, а вот надобно нам научиться, как жить и работать в этих тяжелейших условиях.
Он по-новому взглянул на продолжателя дела патриарха Тихона митрополита (впоследствии патриарха) Сергия Страгородского, которого до сих пор поносят за его Декларацию, «пресмыкательство» перед Сталиным и т. д. А ведь это был подвижник ничуть не меньше патриарха Тихона, который умело «провёл церковный корабль через штормующее море», «с мудростью змеиной и кротостью голубиной». «Сергиянство в церкви, — писал отец Димитрий, — это не ересь, а метод делания». Отец Димитрий полагал, что когда-нибудь придёт время, и патриарха Сергия канонизируют.
Кто больше всех оклеветан, тот, может быть, больше всех прав, не раз говорил отец Димитрий. И добавлял, что на самом деле святых гораздо больше, чем прославлено Церковью…
Позже отец Димитрий написал: «Я православный священник, меня считали диссидентом, хотя сам себя я таковым не считал, я просто пробуждал сознание — оглянуться вокруг себя и посмотреть в ту бездну, в которую мы можем упасть. Меня за это преследовали, и дошло до такого состояния, когда я должен был либо замолчать в лагерях, либо быть высланным из страны. Я принял решение: принять на себя вину своих палачей — я виноват, а не они — и выступить в печати с раскаянием, нисколько не думая прекращать свою деятельность, нужно выиграть время. Но я был непонят своими друзьями…».
Был непонят своими! Как это тяжело — вспомните терзания Шилова, героя фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», с его «мне не поверили… не поверили мне!»
«Люди мои, — возопил отец Димитрий, — хочу повторить я слова Христа, что я вам сделал, что вы так отвернулись от меня? Сейчас, как никогда, я нуждаюсь в вашем понимании, дамоклов меч надо мной висит, как и висел. Я так же хочу делать дело Божие, как и раньше, а вы разбегаетесь от меня и говорите: это во имя Бога. Во имя Бога и я говорю вам вослед: я не Христос, не Бог, а человек, со всеми человеческими слабостями. Всё у меня болит и кровоточит, неужели ни один не возвратится? Боже, Боже мой, для чего Ты меня оставил? — невольно восклицается. Впрочем, не как моя, а как Твоя воля да будет. Помоги всё принять…» («Слово к суду»).
Но упавший, покинутый всеми, побитый камнями от своих, смог подняться, чтобы несмотря ни на что делать своё дело в новом качестве — «проповедь через позор». Ведь как бы там ни было, что бы ни случилось, нельзя долго обижаться, нельзя не прощать. «Какое затмение! — писал о. Димитрий в 90-е годы. — Непрощение обид к слепоте приводит. Выставляется собственное достоинство, свой героизм и забывается, что последний может стать первым, что Господь силён восстановить всё падшее. Господь рассеет нашу слепоту».
«В 80-е годы, — написал в своей книге Оливер Буллоу, — отец Дмитрий терпеливо трудился над тем, чтобы собрать группу духовных детей. Он так и не восстановил своё положение мятежника и звезды средств массовой информации (так он к этому и не стремился в своей «новой» жизни. — Авт.), но сохранил свою страсть к проповеди, и небольшая группа молодых мужчин и женщин со временем снова собралась вокруг него». Что тут скажешь? Священнику и не положено быть «поп-звездой», тем более — «мятежником». Страсть к проповеди сохранил и «беседы» проводил и считал их важной составляющей пастырского служения — отлично, то, что группа вокруг него сформировалась небольшая, тоже неплохо. Потому что это ведь только Карл Маркс открыл закон, где «количество переходит в качество», а в духовном мире иной закон действует, согласно которому — больше радости об одном кающемся грешнике, чем о девяноста девяти праведниках…
Я пришёл к отцу Димитрию аж в 1999 году и, что вполне естественно, не знал, каким был отец Димитрий до 1980 года (в те годы я и подумать не мог, что когда-то жизнь сведёт меня с этим неординарным человеком-легендой).
Нас свела книга моего друга и наставника в литературе Александра Трапезникова «Завещание красного монарха», автором идеи которой был я и которая очень заинтересовала батюшку. Свидетельствую, что никогда не видел отца Димитрия «недовольным, депрессивным, подавленным», как писал о нём британский журналист, а наоборот — жизнерадостным, всем интересующимся, добрым и ироничным, с очень живым умом и всегда готовым на какое-либо дело, невзирая на свой почтенный возраст. А то, что скрытным стал, тоже хорошо: жизнь дала ему жестокий урок, и он «запахнул» свою душу. Как говорится, обжегшись на молоке, на воду дуешь. К тому же после «Голгофы» отец Димитрий стал чётко следовать поучению преподобного Серафима Саровского: становись другом многим, но тайну открывай одному из тысячи. Уверен, что я не один такой, у кого с отцом Димитрием была своя «тайна». Он сам был «делатель» и терпеливо выискивал «делателей», ибо «нивы побелели и жатва скоро». Он твердил это постоянно! И он был востребован, но не как раньше, а в другом качестве. Одно его духовничество газет «День» и «Завтра» чего стоило! Но Буллоу это коробило: связался, мол, отец Димитрий с «красно-коричневыми» и стал сам «крайне правым».
А в октябре 1993 года не должен был оставаться с газетой «Завтра», которая поддерживала защитников Белого дома и клеймила бомбометателей Ельцина и Ко. А ведь именно тогда была убита демократия, а впоследствии мы наблюдали только её имитации.
Дудко был очень доволен, что стал духовником газеты «День/Завтра» и оставался таковым до конца своих дней. Вот цитата из его реплики от 31.05.1993: «А почему ты духовник газеты “День”? — послышалось злое шипение. «Потому что в газете “День” живые люди, они кричат, когда их бьют. Ведь никого не судят столько, сколько «День».
Да, я даже понимаю, что не такие слова бы нужно говорить, но как скажешь такие, когда трудно от боли. И поверьте, непогрешимый бесчувственный вид в лучшем случае – фарисейство, в худшем — змеиная злоба антихристова, и потому я духовник газеты “День”. И просьба А. Проханова, главного редактора: “Дорогой о. Димитрий, молитесь за нас”, приписка «из зала суда» — это для меня незабываемая просьба. Это “игра с огнём”, который всё очищает и зажигает на всякое добро».
***
«Не всякий встречный есть русский. Русский, если на то пошло, некая таинственность. По внешнему виду его определить нельзя, он всегда будет загадкой» (о. Димитрий Дудко. «Как ходить по лезвиям и не обрезаться»).
И кажется, мы поняли, в чём загадка феномена русского человека, православного священника Дудко. Да, он был возвышен и «пал», обвинён и признал вину, через публичное покаяние примирился с гонителями, пойдя на компромисс, и получил «заушения» и презрение от своих. Смирился и стал тихо делать своё священническое дело и писать книги. Стал духовником оппозиционной газеты «Завтра» и пытался «через спасение каждого человека спасти всех».
Но ведь это не всё, была же в нём какая-то тайна — в чём она? И вдруг осенило: ведь часто то, что пытаются сохранить от злоумышленников, кладут на самом видном месте, поэтому на это никто и не обращает внимания. Так и мы не обращали внимания на один момент, не считая, что он может быть главным.
Батюшку Димитрия после освобождения из «Лефортова» не только отвергли, но и «упавшего били», топтали все, кому не лень, — долго и упорно. Топтали так, что «втоптали в землю», и он «укоренился» в русской почве, став исконно русским. И не просто «укоренился», а «пророс», но при этом не «ввысь» пошёл, а «вглубь». И открылись ему глубины «загадочной» русской души, что он и отразил в своих книгах. Мы вдруг ясно увидели то, что, видимо, до конца не осознавал сам отец Димитрий. А суть в том, что он стал добрым пастырем не «первых» — «верхов», а «последних» — «низов». Иными словами, он фактически являлся поводырём «глубинного народа», поводырём той внешне неприметной части русского народа, которую так ненавидят все слуги «глубинного государства», какой бы национальности они ни были, кого бы ни изображали, какие бы «сладкие песни» ни пели…
«В трудные времена нам нужно организоваться в крепкие семьи, около храма, общины по духу и делать дело святой Руси. Тогда мы можем существовать в любых условиях». Эти слова из книги отца Димитрия «Как ходить по лезвиям и не обрезаться» и сегодня звучат так, будто написаны вот только что, о нынешних временах, о нас с вами.
А закончить послесловие можно важной мыслью из его другой книги, «Перестройка, или Квадратный корень числа»: «Говорят, всё продаётся и покупается, нет честных сил... Не верьте этому, Господь сохраняет Своих людей, и, если вы любите Россию, дерзайте, победа будет за Вами. А не за теми, кто кричит на всех перекрёстках.
Миром правит Бог, в этом ни на минуту не сомневайтесь».
Илл. Михаил Косов. Портрет отца Димитрия Дудко.
*СМИ, признанные иностранными агентами
