«И до конца остаться человеком»

Незаменимые люди есть, есть невосполнимые утраты. Все мы, сотрудники газеты "Завтра", её читатели, особенно остро это осознали, когда год назад, 25 декабря, не стало Владимира Сергеевича Бушина, истинного героя Советского Союза, пусть и не удостоенного Золотой Звезды, его преданного сына, несгибаемого бойца, подлинного гражданина. Когда началась Великая Отечественная война, он, ещё не достигший призывного возраста, просился на фронт добровольцем. Его не взяли. И на войну он пошёл в урочное время. И всю жизнь был готов сражаться за свою Родину, не дожидаясь, когда призовут. И сражался.

Когда настали проклятые времена и перо вновь было приравнено к штыку, Владимир Сергеевич вышел на передовую — биться с врагами советской страны, с заклятыми внутренними недругами России, её предателями. И умер он на этом поле сражения: писал статью для нашей газеты, поставил точку, и…

Большое видится не только на расстоянии. Мы всегда осознавали масштаб личности нашего друга, нашего соратника, нашего героя. А когда он ушёл, нас охватили великая тоска и неизбывная скорбь. Сколько раз, видя несправедливость властей, читая о вакханалиях либералов, бесконечно устраиваемых ими в нашем Отечестве, мы с горечью думали: "Как жаль, что нет Бушина, он бы им врезал, как не умеет никто".

Он ушёл от нас. И теперь Владимир Сергеевич в Бессмертном полку.

"Помним. Любим. Благодарим".

РУССКИМ

Таких в долгой жизни я много видал.

С дней юных законом их стало:

Если России не всё ты отдал,

Значит, отдал ты мало.

Пусть ты и честно, и праведно жил

И хлеб зарабатывал по́том,

Но если не всё для страны совершил,

Считаться не смей патриотом.

К спасению путь во веки веков

Был жёстким, кровавым и узким.

А ты, коль за Родину в бой не готов,

Не смей называть себя русским!

* * *

Я был молодым и бессмертным,

Я спорил бесстрашно с судьбой,

И знал я победы и жертвы,

И звал я других за собой.

Шли годы… Какие удары

Пришлось отражать нам в бою!

Теперь я и смертный, и старый,

Но там же, где прежде, стою.

УДЕЛ ЧЕЛОВЕКА

А.И. Цветаевой

"Я устал от двадцатого века…

Я давно уже не человек…"

Владимир Соколов

Весь этот мир — от блещущей звезды

До малой птахи, стонущей печально,

Весь этот мир труда, любви, вражды,

Весь этот мир трагичен изначально.

И ничего иного тут не жди,

А наскреби терпенья по сусекам

И, зная всё, сквозь этот ад иди

И до конца останься человеком

ОГЛЯНИСЬ!..

В свой звёздный час победы и удачи,

Когда преграды все сокрушены,

А ты твердишь: "И не могло иначе!" —

Взгляни-ка на себя со стороны.

И в день, когда ты проиграл сраженье

И ниц лежишь, стеная и скорбя,

Вновь напряги своё воображенье —

Со стороны взгляни-ка на себя.

Когда в грехе ты уличишь собрата

И кто-то крикнет яростно: "Распни!",

А он молчит, моргая виновато, —

Ты на себя со стороны взгляни.

Ты можешь пить вино и веселиться

В кругу друзей, что так тебе верны,

Но если рядом будут слёзы литься, —

Взгляни-ка на себя со стороны.

Случись, в любви возвышенной и страстной

Ты станешь клясться, вовсе не любя,

А лишь затем, что был денёк ненастный, —

Со стороны взгляни-ка на себя.

Взгляни со стороны на все деянья,

Ни одного поступка не забудь.

И под парчой иль шёлком одеянья

Проступит их доподлинная суть.

СЛОВА

Как всё живое, и слова,

Увы, стареют и болеют.

Те — на ногах стоят едва,

У этих бороды белеют.

И смерть грозит словам порой,

Но у любой на свете нации —

На Волге, Рейне, за Курой —

Есть средства их реанимации.

Вот, кажется, сейчас умрёт:

Ни пульса, ни дыханья нету.

Но вдруг — нежданный поворот,

И вновь пошло гулять по свету.

Взять слово "патриот". Кажись,

При Ельцине сыграло в ящик,

Но вот опять шагнуло в жизнь.

И это лишь один образчик.

Предостеречь хочу я всех,

Словам пророчащих забвенье:

Опасно брать на душу грех

Насильственного погребенья.

* * *

Порой меня пронзает ощущенье,

Что без моей любви к ней и труда

Земли остановилось бы вращенье

И солнце закатилось навсегда;

Что я один за жизнь Земли в ответе

И кое-что мне сделать удалось.

Лишь потому и солнце ярко светит

И не скрипит пока земная ось.

С ЯРМАРКИ

Когда я на вселенском торге

Явился вдруг вослед другим,

Ото всего я был в восторге,

И кошелёк мой был тугим.

В товарах пёстрых по лабазам

Я взоры нежил и купал,

И что не мог покинуть глазом,

То, не торгуясь, покупал.

Мне медный таз казался солнцем,

Над мишурой я сладко млел,

И не стоял я за червонцем,

И четвертных я не жалел!

Набил я короб необъятный

И вроде счастлив был вполне,

Но вдруг заметил: в путь обратный

Пора с той ярмарки и мне.

И вот бреду… А что ж покупки?

В их суть я наконец-то вник:

Те — слишком грубы, эти — хрупки,

А третьи — чёрта ли мне в них!

Теперь все цены я сверяю

С веленьем сердца и ума,

И всё ненужное — швыряю.

Бери, кто хочет, задарма!

И уж отныне не позволишь

Себе покупку просто так:

Ведь в кошельке моём всего лишь

Последний тёртый четвертак.

СУДЬБА

Для какого дела я родился?

Для какого часа или дня?

Может, с ними я уже простился?

Может, они ждут ещё меня?

Не была ли делом тем причастность

К грозным и победным дням войны,

Когда мы смертельную опасность

Отвели всем миром от страны.

Не был ли тем делом сад вишневый,

Что я сам взрастил и берегу?

Иль — всего сочувственное слово,

Сказанное бывшему врагу?

Не был ли тем часом час рассвета,

На Непрядве встреченного мной,

Когда понял вдруг, что нет ответа

На загадку красоты земной?

Не был ли тем днём тот день прекрасный,

Когда встретил милую мою?

Или — тот, загадочный и властный,

Что велел мне: — Пой! Я дар даю.

А, быть может, это дело — песни,

Что я завтра радостно сложу?

Или где-то старичок безвестный,

Коего под локоть поддержу?

Может, это день и час, когда я

В будущем неведомо году,

Ни о чём уж больше не гадая,

За родную землю упаду?..

Ничего покамест неизвестно.

Непроста задачка, непроста!

Надо жить уверенно и честно.

Только смерть всё ставит на места.

ВОЗРАСТ

Хосе Нуньо, другу из Барселоны

О годы! Что со мною сталось!

Очки, морщины, седина…

Неужто в самом деле старость

И чаша выпита до дна?

Но как же старость, если Моцарт

Теснит дыханье мне опять,

И сердце учащённо бьётся,

И, как ему, мне тридцать пять;

И если Лермонтова строки

Зовут меня на бой за честь,

На бой бесстрашный и жестокий,

И, как ему, мне двадцать шесть;

И если над судьбой Джульетты

Меня опять застал рассвет,

И я шепчу её обеты,

И мне, как ей, шестнадцать лет.

* * *

Ты всего на три года моложе меня —

В нашем возрасте это пустяк.

Но меня опалило дыханье огня,

Хоть и ты уж давно не простак.

И тебе довелось натерпеться всего,

Тоже лиха досталось хлебнуть,

Только горьких прозрений пути моего

Не знавал и не знает твой путь.

Я тебе это вовсе не ставлю в вину.

Никому не судья, не кумир, —

Просто видел я больше тебя на войну,

На огромный и яростный мир.

ПАВШИЕ В СОРОК ПЕРВОМ

Всем, за Россию павшим, слава

И память скорбная вовек!

Их свято чтят и мать-держава,

И каждый честный человек.

О всех нам не избыть печали

Средь будней, праздников и дел,

Но у того, кто пал вначале,

Особый всё-таки удел…

Им, кто сражался в Бресте, в Орше,

В Смоленске, Вязьме, у Орла,

В земле лежать не всех ли горше? —

Им неизвестно, чья взяла.

Они не знают, удалось ли

Нам отстоять Москву зимой

И как и что там было после

Со всею Русью, всей страной.

И что с детьми? И что с женою?

Жива ли мать? И где отец?

Ещё пойдём ломить стеною

Или уже всему конец?..

Над ними годы проплывают,

Как многотонные суда,

Но ничего они не знают

И не узнают никогда.

Но без раздумий всё отдали,

Всё совершили, что могли,

И не колеблясь, прахом стали

Родной единственной земли.

АЛТАРЬ ПОБЕДЫ

Памяти Игоря Зайцева, Кости Рейнветтера, Володи Семёнова, Вали Андрусова, Фридриха Бука, Лёни Гиндина, Толи Федотова и всех моих одноклассников по 437-й московской школе, не вернувшихся с войны

Сорок четвёртый. Польша. Висла.

Мне двадцать лет. И как Вийон,

Я жизнь люблю сильнее смысла,

Сильней значения её.

Как все, хотел в живых остаться,

Без костылей прийти с войны,

Но, как нетрудно догадаться,

Я знать не мог ещё цены

Любви, испитой полным кубком,

Отцовства радостям простым,

Труду, смиренью и уступкам,

Ветвям черёмухи густым,

Неторопливым наслажденьям

Неспешного теченья дум,

Случайным нежным песнопеньям,

Тропе, что выбрал наобум…

Потом лишь это всё изведав,

Я оценить сумел вполне,

Что отдал на алтарь Победы

10-й "А" на той войне.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Если было б судьбой суждено мне

Жить до ста, даже тысячи лет,

И до тех бы времён я запомнил

Дня Победы и облик и цвет.

Слёзы счастья и скорби на лицах,

День из горя и радости весь,

Залпы тысячи пушек в столице,

О Победе разнёсшие весть.

И сердечное краткое слово

Поздравленья отцом сыновей

В этот День мы услышали снова,

Дети разных земель и кровей.

Это слово нечасто звучало,

Но всегда укрепляло сердца.

С ним прошли мы войну от начала

До победного дня, до конца.

Кёнигсберг, 50-я армия. 9 мая 1945

БЕРЁЗА

"И быстрые ноги к земле приросли…"

Анна Ахматова "Лотова жена"

— О чём твой шум, — спросил я у берёзы

На перекрёстке русских двух дорог. —

Я слышу в нём стенанья, вздохи, слёзы,

Но смысла их я разгадать не смог.

— Я не берёзой родилась когда-то, —

Мне листья отвечали в вышине. —

Была я молодой женой солдата.

Он до сих пор ещё на той войне.

Весной победной молодые ноги

Встречать его несли сюда меня.

Дни напролёт ждала я на дороге,

Глаза рукой от солнца заслоня.

Ты знаешь, путник, сколько отзвенело

Зелёных вёсен с давней той поры.

Я в ожиданье одеревенела,

Надев наряд из листьев и коры.

И к лучшему! — она вздохнула глухо. —

Не верю я, что враг его убил.

Вернётся он. А я уже старуха.

Меня бы он невольно разлюбил.

А так — любовь бедой не обернётся.

Я как береза хороша — взгляни!

Увидит он меня — и улыбнётся

И сядет отдохнуть в моей тени.

Тогда над головой его склонённой

Тихонько песню спеть я захочу,

Чтоб он услышал голос мой влюблённый.

Сейчас я песню эту и учу.

Ответив мне, берёза зашептала

Опять о том, чем только и жила.

Казалось ей, что дней осталось мало.

Она спешила выучить слова.

РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ

Когда б они не создали тех книг,

Которых ты — счастливейший наследник,

Когда б никто из них не стал велик

Как сердцевед, пророк иль проповедник,

Ты и тогда бы чтить обязан их,

Воздав своё Шекспиру и Гомеру:

Они когда-то прадедов твоих

Спасать ходили в голод и холеру.

А в сорок первом, когда грянул бой,

Из них иные головы сложили

За то, чтоб ты и дальний правнук твой

Свободно на земле свободной жили.

ЕСЛИ…

"Не дай мне Бог

вас пережить, собратья…"

Пушкин "19 октября 1825 года"

Я на войне зелёным был юнцом,

И если б долголетья тяжким даром

Как фронтовик был наделён Творцом,

То мог предстать бы пред Его лицом

Последним самым, хоть не самым старым.

Подумать страшно: вся ушла братва…

И что такое Т-34,

Сорокапятка, Пэ-пэ-ша, У-2

И прочие старинные слова,

Я буду понимать один лишь в мире.

Но и один я в майский день приду

К Могиле Неизвестного Солдата.

А если кто-то бросит на ходу,

Увидев, что гвоздики я кладу:

— Какой сегодня праздник? Что за дата?

А если кто-то будет сквозь смотреть

На выцветшие орденские планки,

То лучше мне сегодня умереть,

Чем заживо среди живых гореть

В забвения тяжёлом танке.

ДУБКИ

В тот славный год в начале мая,

Надежд полна и весела,

Одна крестьянка молодая

Дубки из леса принесла.

И в честь победы над фашистом

И чтобы муж-солдат был рад,

Дубочки те с мечтою чистой

У хаты высадила в ряд.

Она о той поре мечтала,

Когда в их ласковой тени

Внучатам сказки бы читала

В иные благостные дни.

Но не вернулся муж-воитель.

В последнем яростном бою,

Европы всей освободитель,

Сложил он голову свою.

И пролегла рекой разлука…

Судьба солдатки тем грустней,

Что у неё не только внука,

Но нету даже и детей.

Выходит, в той жестокой схватке,

Что завершила наш поход,

Убит не только муж солдатки,

А пресечён был целый род.

Солдатка уж давно седая,

Дубки ж её всё зеленей.

Они, листву перебирая,

Шумят то тише, то сильней.

И песни славы ими спеты,

И песни горя да тоски —

Они ж сыны самой Победы

И смерти воина годки.

И потому так любит слушать

Седая женщина их шум…

Ты не посмей ничем нарушить

Ни трудных чувств её, ни дум.

ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД

На смерть маршала Г.К. Жукова

— Спокойно спи, суровый маршал, —

Я прошептал издалека,

Когда пред ним в прощальном марше,

Чеканя шаг, пошли войска.

Парад последний принимал он,

Как встарь, у стен седых Кремля,

И шапки медленно снимала

Вся наша скорбная земля.

То был парад сынов и внуков

Солдат минувших грозных лет,

Которых он, Георгий Жуков,

Водил под стягами побед.

Для битв великих был он скроен

И в стане вражьем сеял страх…

Шли батальоны чётким строем,

Держа равнение на прах.

Но вот, печальный и красивый,

Прошёл последним старшина,

И вдруг с небес над всей Россией

Распространилась тишина.

И я увидел вещим оком,

Что нам дают иные дни,

Как за живыми вслед потоком

На площадь хлынули ОНИ.

ОНИ, что пали под Москвою,

Чьей жизнью выжил Ленинград,

Как будто их водой живою

Подняли нынче на парад.

О ком по всей стране рыдали

И кем гордиться ей века —

Тут сталинградцы шли рядами,

Под Курском павшие войска…

Один в тулупчике, в ушанке,

Другой в пилотке, босиком,

Кто почернел в сожжённом танке,

Кто бел лицом, как снежный ком.

И те пришли из крайней дали,

Кто брал Берлин и сам рейхстаг,

Кого уже с победой ждали,

Да не учли один пустяк…

От генерала до солдата —

Все перед ним текли рекой.

Из них он многих в бой когда-то

Послал державною рукой.

И он порой при этом ведал,

Что не вернуться им назад,

Что не видать им Дня Победы,

Как не цветёт зимою сад.

Таков войны закон суровый.

И всё ж, им посланные в бой,

Они бы и теперь готовы

В бою прикрыть его собой.

И здесь, в его последней Ставке,

Хоть у стены стоял портрет,

Не старца видели в отставке,

А полководца в цвете лет.

…И вот уж прах замуровали,

И дело шло к исходу дня,

А тени всё маршировали,

Молчанье скорбное храня.

И уж закончили мы тризну,

И ночь сошла на ширь земли,

А те, кто пали за Отчизну,

Всё шли да шли, всё шли да шли…

23 июня 1974

КОГДА ТЫ ПОДНИМЕШЬСЯ СНОВА?

Зарыли его у Кремля

Без почестей, ночью, украдкой.

И пухом не стала земля,

И сон его вечный не сладкий.

Но в мае, в тот день торжества,

Что в сердце храним мы особо,

Лишь в полночь затихнет Москва,

Встаёт император из гроба.

И видит он нынешний мир,

В котором России так тяжко…

На нём всем знакомый мундир

И с красной звездою фуражка.

Идёт… Перед ним Мавзолей.

В ту чёрную осень отсюда

Шеренгам своих сыновей

Дал веру он в грозное чудо.

Сюда в 45-м году

Победа на крыльях явилась…

За это на Страшном суду

Ему бы немало простилось.

Страну озирая кругом,

Он ищет надежды и смысла…

Вдруг видит: над звёздным Кремлём

Трехцветная тряпка повисла.

— Да как это терпит народ?

И что с моей родиной стало? —

Он маршалов грозно зовёт,

Зовёт молодых генералов.

Но те, кто был славен в бою,

Его уж не слышат в могиле,

А те, что сейчас, — изменили

И продали шпагу свою.

Тогда он спросил тишину:

— Где Яков, мой сын? Где Василий?

— Расстрелян был Яков в плену,

А младшего здесь затравили…

Тогда, современник, к тебе,

Как встарь, обращает он слово:

— Неужто ты сдался судьбе?

Когда ты поднимешься снова?!

И ходит он взад и вперёд,

Ответа от нас ожидая.

Но тихо. Безмолвен народ

И в ночь на Девятое мая.

На Спасской пробили часы,

Восток оживился, алея…

Платком вытирая усы,

Спускается он с Мавзолея…

"Правда", 8 мая 2009 г.

МОЁ ВРЕМЯ

Я жил во времена Советов.

Я видел всё и убеждён:

Для тружеников, для поэтов

Достойней не было времён.

Я жил в стране социализма,

Я взвесил все её дела

И понял: никогда Отчизна

Сильней и краше не была.

Я жил во времена Союза

В семье несметных языков,

Где дружбы дух и братства узы

Страну хранили от врагов.

Я жил в эпоху пятилеток

И был голодным иногда,

Но видел я — мой глаз был меток:

Нам светит горняя звезда.

Что ж, ошибались мы во многом,

Но первыми прорвали мрак.

И в Судный день, представ пред Богом,

Мы развернём наш красный флаг.