Мощные залы из темного кафеля дышат тишиной февральского будня. Сквозь зашторенные окна пробивается редкий свет ледяного солнца. Только недовольное жужжание лифта в глубине коридоров предвещает посетителей в этом монументальном царстве русской истории и отечественного искусства. Из-за дверей Художественной галереи музея Великой Отечественной войны виднеется масштабная красная надпись: "Борис Неменский. Юбилейная выставка".
Редкие солнечные блики одиноко прыгают по бумажной поверхности…. Молчит пространство, но картины — не молчат. Мучительный стон, умоляющий крик, раздирающий шепот, пламенеющий протест, бессильная хрипотца. Герой каждого полотна несет свою жизненную трагедию, деталь каждого пейзажа — свою глубину и символику, оттенок каждой краски — живые эмоции художника, и в какой-то момент грудь сдавливает едкое и редкое чувство стыда: словно бы ты сейчас спокойно смотришь на чужие страдания через замочную скважину, цинично щурясь, дабы разглядеть получше… Или стоишь в густой толпе зевак холодным наблюдателем чьего-то воскрешения. Именно воскрешения, потому что герои полотен Бориса Неменского — вечно живые….
Борис Михайлович Неменский — обладатель огромного количества званий. Он и народный художник России, и академик Российской академии художеств и Российской академии образования, лауреат множества премий, автор оригинальной программы эстетического воспитания, профессор ВГИКа…
Художник родился в Москве в далеком 1922-м году. Был призван в Рабоче-крестьянскую Красную армию, окончил Студию военных художников им. Грекова, рисовал прямо на передовой… Неменский известен в первую очередь как фронтовой художник — его работы находятся во многих галереях не только России, но и всего мира. "Выставка давно открылась?" — "Месяц, кажется…". — "И это все — Неменский?!" — указываю рукой в глубину трех огромных залов. — "Да", — отвечает одна из смотрительниц, и продолжает читать книжку с сильно потрепанными страницами. Удивляет то, что об открытии такой масштабной экспозиции ничего не было слышно — на выставке в Музее Отечественной войны представлены не только самые известные работы художника, ставшие фактически хрестоматийными: "Мать", "Земля опаленная", "Дыхание весны", "Безымянная высота", но и произведения из его личных собраний, а также то, что написано совсем недавно.
Особый интерес представляют работы послевоенного времени, когда в сырой почве советского художественного мира только начинали прорастать семена постмодернизма. Однако Неменский от привычной ему военной тематики не отошел. В творчестве 50-60-х художник берется за сюжеты, сложные и редкие — это жизнь простых женщин, оставшихся одинокими после войны.
Верным Неменский остается и своему главному приему — художественной человечности. Психологизм личности ложится в основу всех работ художника: это и проникновенные картины периода Великой Отечественной, серия портретов студентов ВГИКа, хранящаяся в Третьяковке, это и цикл "Притча об инакомыслии" — реакция творца на эпохальный разлом Советского Союза. Неменский каждому из своих героев по-настоящему сопереживает, страдает вместе с ним, за него…
Гулкие шаги где-то в начале экспозиции. На удивление динамичные. Это Борис Михайлович Неменский — пожилой мужчина совсем небольшого роста. Он постоянно переводит дыхание от усталости, покашливает, но тут же пытается ускорить шаг, нарочно не замечая ни утомления, ни резкой и глубокой хрипотцы в горле. Кажется, он ежесекундно борется со временем, одолевая мощного противника главным козырем — любовью к жизни.
Поверить, что Неменскому 90 — невозможно. Как и в то, что перед нами буквально человек-эпоха, свидетель самых ярких событий прошлого века. Он радостно приветствует всех как старых и добрых знакомых. "Леночка, я вот еще довез…", — радостно сообщает Борис Михайлович сотруднице музея. "Правда, повредилась немного", — непринужденно бросает Борис Михайлович, и достает из пакета небольшую картину в зелено-серых тонах.
Автопортрет 42-го года. "Как вы так?" — спрашивает равнодушно Леночка, вертя в руках изображение и рассматривая трещину сзади. Тут же появляется крепкий молодой человек со стремянкой в руках. "Мы ее сюда, Борис Михалыч, примостим…" — кивает сотрудница в сторону стены, на которой висят пейзажные работы позднего периода. "Так это же военная тематика", — теряется Неменский. "Ничего, сюда прямо к месту…" Борис Михайлович неуверенно соглашается и тут же переключает свое внимание — сосредоточиться на чем-то одном сложно. "Леночка, я тебе полностью доверяю!" — улыбается Неменский. Леночка кивает рядом стоящему парню, и тот взбирается на стремянку — пригвождать очередную историю и когда-то пережитые художником чувства…
"На этой выставке представлены работы из моей мастерской, из Третьяковки, из Твери, Смоленска, а еще из Института русского реалистического искусства, знаете такой? — Борис Михайлович говорит живо, ясно и уверенно, стараясь нарочно не замечать сбивающий кашель. — Сейчас там проходит выставка Гелия Коржева, ушедшего из жизни совсем недавно. Знаете, как он умер? Он перестал есть. Что-то трагическое произошло с его жизнью…". Неменский на минуту прерывает свою речь и смотрит куда-то в сторону. Борис Михайлович будто бы мысленно поминает Коржева в эту минуту. "У Коржева на картинах жесткая правда. На мой взгляд, это не совсем правильно. В жизни много тепла, добра и всего прочего", — замечает художник. Тут Борис Михайлович резко вскакивает и торопится в глубину залов — к своим работам. Ему хочется постоянно говорить, пояснять, рассказывать.
"Мне интересна тема слома 90-х годов", — делится Неменский. Мы останавливаемся около картин, написанных в темных, густых красках. В глаза сразу же бросается "Притча об инакомыслии", выполненная в довольно необычной для художника манере. "Здесь не случайно выбран жанр некой художественной притчи, — рассказывает Борис Михайлович, — Картина существует еще и во фрагментах. В начале 90-х в селе под Великими Луками около школы я увидел костер из книг: жгли марксистскую литературу. В костер попали еще и декабристы, а ребята с великим удовольствием смотрели на разраставшееся пламя. И я вдруг подумал, что это явление — межвековое. В начале XX века жгли другую литературу, в средневековой Европе жгли не только литературу, но и ведьм… Это нетерпимость к инакомыслию. Возникла идея создать эту картину. Не случайно центральный холст — это ханжи. Ханжество — самая страшная беда человечества…". Всматриваюсь — образы на картине в некой степени психоделичны — едкая метафора вообще не свойственна реализму Неменского. Видимо, самому Борису Михайловичу пережить 90-е оказалось нелегко. Но он об этом даже не заикнется…
"А это — мои ребята, курс из ВГИКа. Новое поколение того времени…". Борис Михайлович уже в другом конце зала — рядом со своим портретным циклом из Третьяковки. "Тогда, в 70-е, появилось много картин, изображающих молодежь. Их называли "джинсовые бабочки" — то есть легко им живется, старшее поколение все для них сделало, так думали… А на самом деле им еще много чего нужно, и жизнь у них непростая… Я решил изобразить самых ярких на курсе. Это — Калдыбай Сейданов". На холсте — мужчина средних лет. Взгляд устремлен куда-то сквозь, внешность довольно непримечательна… "Калдыбай всем помогал. Если вдруг что, всегда поддержит, выслушает. К нему все девчонки плакаться бегали. Понимающий такой, и всегда спокойный. Развала Союза не выдержал. Гонения на русских. Облил себя бензином и поджег. Кто только мог представить…". Неменский снова замолкает. В галерее — тихо.
И вот мы в зале, где выставлены фронтовые работы. Борис Михайлович останавливается возле каждой. О чем-то раздумывает и идет дальше. "Начиналось наступление на Великие Луки, — неожиданно произносит он, — я попросился пойти вместе с нашими. И вот как-то присел на ледяную насыпь, чтобы перекусить, и увидел, что сижу на немецком солдате. Мальчишка молодой, на меня чем-то лицом похожий…".
Картина "Это мы, Господи" является одной из самых известных работ художника. Можно ли представить, что увиденное в тот день Неменский носил в себе больше 30 лет и вылил на холст пережитую боль лишь в 1981-м! И так страшно думать, сколько всего переосмыслено и прочувствовано, сколько сердце настоящего творца изнывало и рвалось за это время.
Да почему рвалось… Кажется, оно рвется до сих пор. Последняя серия работ Бориса Неменского — это не буйная реакция на современность, это не ставшие собственными для художника сюжеты чьих-то исканий — это спокойные и выдержанные пейзажи, наполненные глубокой красотой окружающего естества. Соприкосновение с природой — это и есть апогей всего прожитого. Мудрость вечности и вечность мудрости — эпохальные события и легендарные судьбы нашли свое отражение в "Цветущих травах". "Травы — это тоже выражение чувств человеческих… Здесь не что иное, как трагический момент борьбы. В травах выражается многое…". Увлеченный рассказ Неменского неожиданно прерывают: "Борис Михайлович, пора…". Я смотрю на часы — и действительно, у Неменского уже давно должен был начаться семинар с педагогами московских школ… "Ничего, ничего, подождут", — печально улыбается художник, обиженный тем, что его перебили. Он же не просто рассказывает, а заново — проживает… Уже на выходе из галереи Неменский подарит мне свой альбом с подписью в уголке первой страницы: "С пожеланием счастья…". "А счастье каждый понимает по-разному", — своей теплой, ребяческой улыбкой одарит художник и скроется в бархатной коридорной тишине, все так же бойко зашагает по зеркальному паркету музея, стыдливо скрывая свою почти что вековую усталость… А автопортрет 42-го так и останется чужаком висеть среди пейзажных зарисовок, наскоро прибитый торопящимся рабочим. Ну и пусть. Хорошо, что повесили. На нем Неменский точно такой же, как в жизни — открытый, ясный. Живой.
