…Это было поздней осенью 1999 года. Уже полным ходом шла новая чеченская кампания, Путин — в ту пору премьер-преемник — стремительно набирал рейтинг, клинч между элитами уверенно шёл к своей развязке и на публичном уровне сводился к спецоперациям разного рода телекиллеров. На этом фоне неожиданное решение Березовского, полгода как покинувшего пост исполнительного секретаря СНГ, баллотироваться в Думу по одномандатному округу в Карачаево-Черкесии выглядело, конечно, любопытным, но вместе с тем явно не находилось в информационном топе. Во всяком случае, сегодня в Интернете об электоральных приключениях олигарха в горской республике осталось мало чего вразумительного. Между тем тогда, во время одной из встреч с избирателями, Березовский (человек, бесспорно, умный, тонко чувствовавший, что такое в России власть и как её воспринимают подчиняющиеся ей) бросил буквально гениальную фразу. Со своей фирменной многозначительной полуулыбкой, чуть сутулясь и держа руку в кармане, как бы походя, он сказал собравшимся поглазеть на «живого Березовского» примерно следующее: мол, понятно, что вы у меня будете просить деньги, но точно так же понятно и то, что помимо денег захотите попросить и чего-то ещё.
Фантастически меткое наблюдение! Народ в России хочет от власти двух традиционных вещей — «хлеба» и «зрелищ». Березовский даже не стал обсуждать «хлеб», с которым и так всё ясно, но послал аудитории чёткий и однозначный сигнал — про «зрелища» не просто помню, а придаю им, особенно в текущий момент, исключительно важное значение. Собственно, и сам транзит власти от Ельцина к Путину был ярким и запоминающимся «зрелищем», а на протяжении последующих двадцати с лишним лет Кремль, при всём его демонстративном прагматизме, не пренебрегает «зрелищами» именно как одной из важнейших в России властных технологий.
Однако оглашённое на прошлой неделе послание было сосредоточено почти целиком вокруг «хлеба», и в нём непропорционально мало были задействованы «зрелища». Отсюда и зависший в экспертной среде и даже в общественном мнении вопрос: а стоило ли столько времени загадочно тянуть с посланием, чтобы в итоге предложить нации то, что она и так ожидала от своего лидера, а именно — поддержку после всех издержек, вызванных пандемией? Или другой вопрос: да, выплаты — это прекрасно, но как быть с мечтой? О мечте-то президент забыл! В политической атмосфере вот уже неделю, прошедшую после послания, держится и не проходит ощущение, которое напоминает досаду ребёнка, который на Новый год надеялся получить в подарок какую-то безделушку, а разумные взрослые вместо неё положили под ёлку нечто гораздо более необходимое для жизни (скажем, калькулятор или портфель). В результате вроде бы и обижаться не с руки, но и слёзы сдерживать трудно.
И это при том, что обещанные Путиным выплаты общество восприняло как должное, как то, чего не могло не быть. Более того, есть в послании и действительно прорывные идеи. Например, его самая сильная часть — молодёжный проект, который не просто намного глубже и серьёзнее, чем просто способ перехватить растущее поколение у Навального, но представляет собой самую настоящую дорожную карту в будущее. В этом смысле те эксперты, которые поспешили охарактеризовать послание как раздачу денег без определённого видения и понимания перспективы, несомненно, ошиблись. Другое дело, что этот путь в будущее подан очень по-путински — без особого пафоса, рутинным образом и по большей части через простое перечисление намерений.
Но содержательная сторона сказанного на этот счёт президентом впечатляет: 45 тысяч новых бюджетных мест в вузах, из них более 30 тысяч — в вузах региональных (что явно означает отказ от порочной практики укрупнения кластеров высшего образования), гранты в размере от 100 миллионов для 100 и более вузов России на инновационное развитие, 1300 новых современных школ с надлежащим оборудованием, миллиардные инвестиции в учреждения культуры на местах, в познавательные поездки по стране в рамках проекта «Россия — страна возможностей», а также другие инициативы — всё это действительно свидетельствует о самых серьёзных намерениях власти вкладываться в тех, кому принадлежит будущее. Правда, злопыхатели уже вовсю заговорили о том, что за перечисленными инициативами кроется очередной гигантский по своим масштабам распил руками приближённого к первому лицу Шувалова и его ВЭБа, и у обывателей, не избалованных столь масштабными вливаниями в культурно-образовательную сферу, есть все основания как минимум не исключать такой возможности. Однако совсем скоро станет понятно, действительно ли власть намерена столь серьёзно инвестировать в молодёжь: в послании названы конкретные и довольно близкие сроки ожидаемых перемен.
В конце концов, послание и не могло не стать социально ориентированным после прошлогодней самоизоляции и откладывающегося на неопределённую перспективу объявления о победе над ковидом. И в этом смысле предложенный президентом пакет свидетельствует не о том, что власть первого лица, которая в России традиционно сакральна, собственноручно превращает страну в «сервисное государство». Скорее наоборот: президентские инициативы ещё больше усиливают патерналистские скрепы, ведь Путин ни словом не обмолвился о сотрудничестве с гражданским обществом. Все заявленные меры преподносятся именно как милость свыше, в лучшем случае — как поощрение тех пассионариев (волонтёров, медиков, социальных работников, учителей и прочих), которые это заслужили своим героическим трудом. Так что «хлеб» выдан в надлежащей упаковке.
В своём стремлении остановить депопуляцию Путин впервые намекнул на то, к чему уже давно призывают отдельные эксперты (причём вопреки позиции, преобладающей в общественном мнении), а именно — на поддержку рождаемости вне семьи. Судя по всему, президент имел в виду не просто поддержку детей из неполных семей и матерей-одиночек, что естественно, но фактически дал понять: рожайте детей без заключения брака (если нет такой перспективы); равно как и угроза расторжения брака не должна влиять на ваше решение родить, пусть вас это не останавливает; главное — это появление на свет новой жизни, и государство поможет, не останется в стороне.
О том, что посыл президента сводился именно к этому, свидетельствуют его нарочито акцентированные реплики, произнесённые с отрывом от заготовленного текста выступления. Так, со вздохом и взглядом в сторону он сказал об алиментах, «чувствительной для многих семей теме», о том, что их взыскание — «это проблема, к сожалению, у нас в стране», и тут же с металлом в голосе подчеркнул, что «государство обязано защитить права ребёнка». Этим вопрос не исчерпывался, и Путин предупредил: «Я попозже ещё к этой теме вернусь». Хорошо известна его манера не подавать всё самое значимое за раз, а действовать «порциями», повышая на каждом новом заходе эмоциональный градус. Поэтому после такого обещания следовало ждать чего-то действительно нового, и через некоторое время Путин опять, как бы переключаясь в иной регистр и глядя прямо в зал, отметил сложность воспитания детей в неполных семьях. Кульминацией стала фраза: «Причин здесь может быть огромное количество. Дело не в причинах, дело в том, чтобы детей поддержать». Третьей эмоционально насыщенной фокусировкой на той же теме стал призыв к женщинам сохранять беременность вне зависимости от их семейного положения, а к государству и, что немаловажно, к обществу — всемерно поддерживать «будущую маму».
Эти места послания являются действительно революционными. Путин, по сути, открыто признался в том, что, несмотря на приоритет семейных ценностей, закреплённых в новой редакции Конституции, спасти Россию от вымирания можно только лишь при условии отхода, причём явно массового, от приверженности этим самым ценностям — с одновременным усилением их пропаганды и как наиболее желательной для деторождения идеологии, и как гаранта сохранения естественных отношений между полами. Задача действительно сложная. В ходе её решения придётся задевать глубинные стереотипы национальной культуры, входить в явный конфликт с другими конституционно закреплёнными ценностями — конфессиональными. Но, видимо, иного — лёгкого и однозначного — способа повышения рождаемости у нас просто нет. А угрозы дальнейшего сокращения населения более чем очевидны.
Похоже, что (пост)ковидная неопределённость обусловила и предельно взвешенную риторику Кремля в адрес бизнеса. Каждому предоставлена возможность самому решать, как себя вести: либо следовать примеру государства, которое с головой уходит в поддержку широких слоёв населения, особенно социально незащищённых, либо продолжать спасать свой бизнес всеми доступными способами. Путин ни словом не обмолвился об участии негосударственного сектора в заявленных им проектах, кроме брошенного как бы между делом: «Кто-то выводит дивиденды, а кто-то вкладывает», — с закономерно вытекающим из этих слов выводом о том, кого будет поддерживать государство. Скорее всего, Кремль в данный момент не хочет с кем-либо делить победу над социальными последствиями пандемии, хотя если инициативщики найдутся, их, по-видимому, не оттолкнут, но и в разряд «неприкасаемых» вряд ли переведут. Но кастинг государственно ориентированного и социально ответственного бизнеса после этих слов Путина можно считать объявленным, что создаёт определённые возможности для выхода предпринимательства из заклятья 1990-х — пребывания меж Сциллой преступной приватизации и Харибдой государственного рэкета.
Но это всё «хлеб», «хлеб»… Печальниками о «зрелищах» традиционно выступили оппозиционно настроенные эксперты. Их пафос сводился к констатации: дескать, вместо политических реформ обещана непродуманная и по большей части декларативная — а оттого нереализуемая — социальная помощь значительным сегментам населения. Иными словами, перефразируя известное выражение: масло вместо демократии. С этим упрёком и в адрес послания, и в отношении всего путинского курса следует разобраться подробно.
Прежде всего надо со всей определённостью, безрадостной для таких экспертов, пояснить, что реальный запрос на демократию, то есть на возвращение в 1990-е со всеми вытекающими отсюда последствиями (поскольку никакой другой демократии у нас никогда не было), чрезвычайно мал. Нас пытаются убедить в том, что об этом мечтают все или практически все более или менее образованные горожане России. Но это не так, и наглядное тому подтверждение — помпезно анонсированные, но в целом по стране провалившиеся протестные выступления в поддержку Навального в день послания. Даже «Белый счётчик» показывает резкое, в разы сокращение количества участников акций в регионах по сравнению с тем, что там же наблюдалось в конце января — начале февраля. Москва и Петербург в данном случае не показательны, здесь градус оппозиционности всегда был и будет выше, чем в среднем по стране. Важно другое: то, что прошлым летом происходило в Хабаровске и что действительно представляет для власти и страны в целом серьёзную угрозу, а именно — политизация недовольства на основе местной повестки, раздражение в адрес федерального центра и смычка на этой основе с моделируемым в Москве же протестом — вот этого 21 апреля нигде не наблюдалось. Региональные власти пишут это себе в заслугу, но подлинная причина в другом: протест попросту выдохся. Собственно, и зимой-то он по большей части подогревался вовсе не симпатиями к Навальному, а элементарным желанием поразмяться да покуражиться на фоне ковидных ограничений. И это опять-таки доказывает его абсолютно иную природу, нежели у продолжавшихся несколько недель по выходным действительно массовых и вместе с тем локально, конкретно мотивированных хабаровских шествий. В них тоже, естественно, чувствовалась и потребность развеяться после локдауна, но оформляющим и структурирующим недовольство, вызванное социальными проблемами, стал удачно подвернувшийся местный повод — арест Фургала.
Хабаровская модель протеста может сработать в любом другом месте страны, и набор поводов абсолютно предсказуем: беспредел правоохранителей, поведение мигрантов, непродуманные действия федерального центра и иные хорошо знакомые и периодически возникающие проблемы. Нельзя полностью исключить того, что подобные недовольства когда-нибудь сомкнутся с проецируемым определёнными элитами на всю страну, зацикленным на большую политику, либеральным по своей природе и чётко персонифицированным недовольством, но на сегодняшний день для такого развития событий практически нет шансов. Хочется надеяться, что власть это осознаёт и последовательно разводит оба протеста подальше друг от друга.
Что же касается столиц, то не стоит преувеличивать значение происходящего в них. Да, исторически все революции начинались именно здесь, но всё равно в настоящий момент нет оснований полагать, что этот сценарий способен снова сработать. Во всяком случае, пока. Хотя лодка активно раскачивается, причём подчас самым неожиданным образом. Например, за два дня до выступления Путина и, соответственно, до анонсированных акций в поддержку Навального на телемониторах московского метро активно крутили странную заставку: «Москва — лучшее место для прогулок. Если не сейчас, то когда?» Может быть, за этими фразами был скрыт и какой-то банальный рекламный смысл, но накануне символического действа, нацеленного на девальвацию президентского послания, московским властям следовало бы внимательнее относиться к тому, что демонстрируется на экранах в вагонах метро, тем более что степень воздействия этого информационного ресурса на пассажиров довольно значительна.
Не обошлось в послании и без ляпов. Элементарные оговорки типа «надо восстановить эту несправедливость» не в счёт. А упоминание Варшавского договора в контексте ОДКБ, похоже, и подавно было заранее заготовленным троллингом бывших партнёров по Восточному блоку, с упоением разоблачающих российских шпионов. Но, говоря о ляпах, хочется обратить внимание на другое. Эксперты без особого труда опознали слова Плюшкина «завели пренеприличный обычай», с досадой сказанные гоголевским персонажем о распространённой моде наносить друг другу визиты, во фразе Путина, обращённой к «некоторым странам», взявшим за правило во всём подряд винить Россию. На первый взгляд, вроде ничего предосудительного тут нет, и даже напротив: обращение к русской классике, казалось бы, усиливает иронию президента. Но если приглядеться внимательнее, то двусмысленность этого стилистического изыска становится очевидной. Классик высмеивает скаредность созданного им персонажа, раздражающегося по поводу нормальной и естественной потребности людей встречаться и навещать друг друга и называющего эту потребность «пренеприличным обычаем». Выходит, что Путин, заговоривший языком Плюшкина, недоволен чем-то само собой разумеющимся — «цеплянием России» со стороны коллективного Запада?
Более того, в "Мёртвых душах", чуть ниже, Плюшкин высказывается по поводу количества имеющихся у него крепостных: «Последние три года проклятая горячка выморила у меня здоровенный куш мужиков». Если вкладывать в уста Путина слова литературного героя, который, в общем-то, буднично констатирует мор своих крестьян, то на фоне ещё не побеждённого ковида получается какая-то совсем уж явная подстава президента. Понятно, что подстава непреднамеренная, но от этого не менее «пренеприличная»: спичрайтеры, похоже, просто поленились внимательно просмотреть дальнейшие — после «пренеприличного обычая» — реплики Плюшкина. Но такая оплошность — из одного ряда с «она утонула».
Есть и ещё один негативный для президента подтекст в этом цитировании "Мёртвых душ", но винить в нём кремлёвских спичрайтеров вряд ли уместно, поскольку для его улавливания требуется совсем уж основательная, выходящая за рамки школьной программы погружённость в русскую литературу. Словосочетание «скучища неприличнейшая» проговаривает в «кошмаре» Ивана Карамазова… чёрт. У Достоевского это, скорее всего, скрытая аллюзия на реплику Плюшкина. Но всё равно интересная цепочка получается: Плюшкин — чёрт — Путин.
Киплинг, конечно, «великий писатель», но все его бандар-логи, шерханы и табаки с британской пунктуальностью разложены по полочкам, у него нет никакой невнятности и двусмысленности, и единственный прочитываемый контекст его сочинений — это величие империи, над которой никогда не заходит солнце. Русская литература сродни русскому характеру: в ней сплошь двусмысленности и неоднозначности, она словно топь болотная: не на ту кочку наступишь — тут же провалишься. И те, кто отвечает за имидж президента, обязаны досконально разбираться в этих кочках.
Неудачной следует назвать климатическую часть послания. Она явно не сработала, и даже более того — спустя несколько дней бумерангом ударила по Путину. Дело в том, что эта тема у нас практически не имеет внутриполитического звучания. Точнее, она присутствует — но ни в коем случае не как разговоры об изменении климата за счёт выбросов углекислого газа и парникового эффекта. Для страны, в которой после катастрофы 1990-х реиндустриализация остаётся очаговым феноменом, запугивания парниковым эффектом смешны и справедливо воспринимаются как лукавый способ не допустить создания в России новой высокотехнологичной индустрии.
Экология в целом — другое дело. Такая повестка не просто существует, но на отдельных территориях буквально вопиет. Поэтому упоминание Путиным катастроф в Норильске и Усолье-Сибирском, обещание помочь пострадавшим, как и провозглашённый им принцип: «Получил прибыль за счёт природы — убери за собой», — это всё в тему, это востребовано и работает как пункты доктринального документа, каким является президентское послание. Но стоило ли сюда же мешать — с прицелом на предстоящий климатический саммит — «вызовы изменений климата» и рассчитанное на непонятный срок в три десятилетия поддержание в нашей стране уровня парниковых газов на более низком, нежели в Евросоюзе, уровне, создание специальной «отрасли по утилизации углеродных выбросов»? Это же совершенно не наши проблемы, несмотря на планетарную общность экологических вызовов.
Да и выступление Путина на климатическом саммите оставило не лучшее впечатление. Нет, по сути президент сказал всё правильно, отказавшись следовать в русле американского видения проблемы — во всём винить выбросы углекислого газа и настороженно относиться к атомной энергетике. Но ведь запомнилась не эта особая позиция Путина, а то, что его дважды похвалил Байден, фактически приписав российскому лидеру акценты, которых тот на самом деле не расставлял, — на приоритетное внимание ко всё тому же углекислому газу! Безусловно, России надо участвовать в обсуждении этой глобальной темы, но не смешивать её с тем, что происходит дома. А то получилось, что сомнительные похвалы Байдена задним числом замарали путинское послание, обесценив тем самым обещание самостоятельно определять «красную черту», которую Россия никому не позволит нарушать, и смазав впечатление от указа о «недружественных» государствах.
Нельзя не сказать и ещё об одном неприятном осадке от трансляции послания по основным телеканалам. Бросилось в глаза то, что собравшаяся в Манеже аудитория чётко делилась на две группы — тех, кто в масках, и тех, кто без них. В идеале всем без исключения следовало бы помучиться полтора часа, хотя бы приспустив опостылевшее средство индивидуальной защиты ниже носа. Была бы понятна и объяснима противоположная картинка, — когда все без масок. Под это дело Путин мог бы по-отечески попенять собравшимся, и они тут же достали бы из карманов и дамских сумочек эти символы времени и тем самым продемонстрировали телезрителям идеальную управляемость российского политического класса, его абсолютную подчинённость «суверену». Но произошло самое худшее из того, что только могло случиться, — каждый сидел, как бог на душу положит. И если хотя бы без масок были только лица серьёзные и наиболее приближённые, а остальная массовка — в «намордниках», то это как-то ещё можно было бы понять и принять. Ну, как зримое воплощение вертикали власти: чем выше позиция, тем меньше необходимость обременять себя какими-то санитарными условностями. Но в том-то и дело, что, например, Сечин всё выступление Путина просидел в маске, а медийно неузнаваемые депутаты и не думали мучиться. После такой картинки и впрямь закрадывается сомнение в том, что нужные и своевременные инициативы президента смогут пробиться сквозь толщу элиты, которая даже в такой мелочи норовит выказать свою самость, а первое лицо делает вид, что ничего не замечает.
К сожалению, ничего не изменилось в главной порочной практике Кремля — его предельной, зашкаливающей зависимости от рейтинговых показателей собственной популярности, а значит неготовности и нежелании идти наперекор равнодействующей массовых запросов сначала и главным образом «хлеба», а потом уже «зрелищ», желательно на экране. Лучшее тому доказательство — распиаренный официальными и формально независимыми СМИ подскок процента доверяющих президенту после его социально и миролюбиво ориентированного послания. Понятно, что полностью игнорировать такую равнодействующую, к сожалению, невозможно, пока значительная часть элиты сверяет часы с Западом, а активная часть населения сидит в не отключённом от заграницы Интернете. Но полностью ориентироваться на эту равнодействующую власть ни в коем случае не должна — если, конечно, она не рассматривает себя в качестве утилизатора ресурсов «этой страны» и намерена отстаивать её геополитическую самость.
То, что Путин не утилизатор, — бесспорно, противное утверждают только очень уж недалёкие «патриоты». Но очевидно также и то, что его чекистская осторожность, привычка дуть на воду, даже не обжёгшись на молоке, создаёт впечатление, что он если и не утилизатор, то, во всяком случае, наивный мечтатель, полагающий, что чем лучше — тем лучше, а не чем хуже — тем лучше, как в концлагерях говаривали евреи и в итоге исторически оказались правы. Путь к осуществлению мечты лежит через лишения и подвижничество пассионарного меньшинства. Вместе с тем любая государственная власть и на практике, и в риторике ориентируется всё-таки не на это меньшинство, а на обывательское большинство. То есть добивается успехов с помощью пассионариев, а устойчивость обретает, опираясь на обывателей. Но в том-то и дело, что даже в последнем случае, даже с оглядкой на политически пассивное и эгоцентричное большинство власти необходимо демонстрировать свою приверженность ценностям меньшинства, а в нашей стране это и подавно необходимо. Хотя бы на уровне тех или иных «зрелищ». А вот этого в послании президента было неожиданно мало. Чересчур мало. Понятно, что незадолго до оглашения послания Путин, как и накануне футбольного чемпионата в 2018 году, без единой силовой акции, одной лишь проекцией силы остановил готовившееся нападение Украины на ДНР и ЛНР. Но об этом следовало сказать в послании, а не замалчивать вовсе тему, обеспечившую Путину во время его третьего срока невиданную поддержку и во многом до сих пор продолжающую работать на укрепление образа президента как гаранта национальных интересов России.
Остаётся, правда, слабая надежда на то, что послание явилось своего рода пактом Молотова — Риббентропа: чтобы более или менее спокойно протянуть ещё какое-то время до неминуемого, неизбежного конфликта с коллективным Западом, поднакопить ресурсов (и при этом не дать их разворовать), в очередной раз попытаться нащупать хотя бы какие-то группы населения, на которые в случае чего можно будет опереться, — в отличие от большинства, которое раз в год на 9 мая клянётся в том, что «может повторить», но впадает в истерику, как только начинается передислокация войск в южные или какие-либо иные регионы страны. Необходимо взять паузу. Не форсировать. Дезориентировать влиятельных оппонентов, прежде всего внутри страны. Да и, в конце концов, прийти в себя после пандемии. А для этого — пойти на поводу ожиданий большинства, обеспечивающего нужные рейтинги. В какой-то мере повторить опыт столетней давности, когда пришлось прибегнуть к НЭПу, чтобы снять внутреннюю напряжённость и подготовиться к мобилизационному рывку в новую индустриальную реальность. То есть дождаться нужного момента, в который только власть и сможет более явственно обозначить свои стратегические намерения.
Поэтому послание вызывает противоречивые чувства. Умом понятна путинская сдержанность и умеренность, концентрация на том, что вызывает однозначный консенсус, и замалчивание вопросов, которые, обеспечивая стране необходимый градус самоощущения, могут этот консенсус нарушить. Да, сердцем эта недосказанность воспринимается очень деструктивно. Однако такая раздвоенность — надёжный тест на патриотическую зрелость. Легче всего, как делают некоторые псевдопатриоты, клеймить президента за его «нерешительность» и зависимость от «интересов» его «друзей», усматривать в его действиях голый «бизнес-подход», при котором даже враги становятся «партнёрами». Но такой взгляд далёк от подхода действительно патриотического. С 1999 года и до сего дня Путин не допустил ни одной фатальной ошибки, в то время как реальные достижения его правления налицо. Не так быстро всё идёт? Значит, по-другому нельзя, сверху это виднее, чем нам — снизу.
Однако никто не может отобрать у нас право интуитивно реагировать на каждый шаг власти словами «тепло» или «холодно». И долгожданное послание 2021 года — со всеми его издержками и недоговорённостями — это, если говорить о «хлебе», в целом «тепло», а вот в отношении «зрелищ» — «холодно».
Илл. Алексей-Беляев Гинтовт. "Братья и сестры" (2008)
