В России явно готовится революция. Цветная или ещё какая – не так важно. Важно, что революция. Поэтому, глядя на школоту Навального, да и публику постарше, хочется напомнить, что такое революция и откуда она произрастает. Этого понимания, как мне кажется, многим недостаёт.
Революция – это насильственный слом существующего порядка жизни (общественно экономических отношений, как выражались в старину) и переход власти и собственности в другие руки. Революций в истории бывало немало; самая эталонная – Великая Французская 1789-1794 г.г. Не случайно большевики постоянно сравнивали свои действия и происходящие события с Французской революцией.
Ныне живущее поколение тоже пережило революцию. Было это в 1991 г.: тогда, как и полагается в революции, произошло разрушение всей структуры жизни и переход власти и собственности в другие руки.
Для того, чтобы случилась революция, нужно два фактора: 1) наличие революционеров и их организация (Ленин называл тот фактор субъективным, а А.Фурсов – более удачно – субъектным) и 2) кризис – политический и экономический. Расстройство управления. Для революции не обязательна, но в высшей степени полезна война: при ней экономический кризис (а попросту говоря, массовое обеднение), почти неизбежен. Оба фактора должны быть в наличии одновременно: одного не достаточно.
Кто такие революционеры? По психотипу это бешено амбициозные люди, которые никакими силами не могут осуществить свои амбиции в рамках существующего миропорядка. А потому им нужно этот миропорядок свалить. На его обломках строят они свои карьеры. Кто такой был Робеспьер? Копеечный адковатишка без малейших перспектив, каких пятачок пучок. А как возвысился! Возьмите любого революционера и вы увидите: в рамках прежней жизни ему ничего особенного не светило. Да, они могли бы стать достойными специалистами, крупными дельцами, богатыми людьми, может, даже известными, но хочется-то большего. Хочется – в историю. Хочется – быть первыми. А стать первыми в конкуренции с множеством других, в устоявшейся среде – нет, не получится. А потому единственный путь – прежнюю жизнь – раздолбать. Развеять по ветру. Если удастся создать эффективную организацию революционеров (типа «партии нового типа») – тут уж «сдайся враг, замри и ляг», как очень верно писал Маяковский.
Революционерами никогда не движет любовь к страждущему человечеству, к любимому Отечеству и прочие умилительно-гуманитарные материи. Гуманитарные материи им припишут потом, в случае успеха, в их сусальных биографиях. На самом деле, на отечество, а паче того на его обитателей им плевать с самой высокой колокольни. Не до людишек – революцию надо делать! Так мыслят и действуют все без изъятия революционеры.
Примеры? Да сколько угодно. Большевики посреди большой войны, незадолго до победы, агитировали за поражение собственной страны. И это понятно: случись победа – им бы ничего не светило. Мы привыкли к этому широко известному факту, но если взглянуть на него как бы заново – оторопь берёт: желать поражения своей стране! Что может быть аморальнее? Но у революционеров своя мораль: морально всё, что служит революции. Нынешние революционеры и сочувствующие точно так же презирают и ненавидят убогую «Рашку» и с радостью предадут её на заклание ради своих амбиций.
Поэтому чего ж удивляться, что революционеры легко прибегают к иностранной помощи! К помощи врага, противника, геополитического конкурента. Разумеется, и сам противник без дела не сидит, а активно стремится устроить у своего врага революцию. Так было издавна; историки пишут, что во Французской революции был выраженный английский след. Так что ничто не ново под луной. И большевики брали деньги на революцию из всех источников: чтобы раздолбать существовавший тогда порядок вещей – все средства хороши.
Никто из революционеров никогда не останавливался перед гибелью любого количества людей. На «массы» революционер всегда смотрит как зоотехник на свиней или баранов: они нужны и даже весьма ценны, но они для него, а не он для них. Люди – материал. И страна своя – материал. Троцкий, и не он один, смотрели на Россию как на хворост для чаемой ими мировой революции.
Ровно то же самое относится ко всем революционерам, вне зависимости от специальности, а не только политическим: революционерам в науке, в искусстве, да где у угодно. Не можешь возвыситься в рамках существующей парадигмы – раздолбай парадигму.
Такова психология революционера высшего уровня. Разумеется, ниже этого уровня есть революционная публика пожиже, их взгляды менее выражены, иногда они осознают их и ужасаются. Примером такого осознания может служить раскаявшийся революционер-народоволец Лев Тихомиров. Но главным, настоящим революционерам – на людей наплевать. И не стоит возмущаться – они так устроены природой. Но помнить об этом надо.
Поэтому, когда сегодня говорят об аморальности использования детей в революционных протестных акциях, надо понимать: революционеры готовы на всё. И всегда были готовы на всё. На то они и революционеры. Если сочтут полезным – детсадовцев выведут. Одно у них нынче огорчение: сакральной жертвы не случилось, псы режима, омоновцы, их переиграли.
Большевики тоже использовали детей в своих акциях. В 6-м классе я писала сочинение на тему: «Как Петя и Гаврик помогали революции» по книге В.Катаева «Белеет парус одинокий». В книжке описывались революционные события в Одессе в 1905 г. Там гимназиста-приготовишку использовали так: ему в ранец вместо металлических пуговиц, которые ребятишки использовали для игры, клали снаряды. То есть втёмную использовали. Впрочем, любых малолеток, по сути, используют втёмную: они же не понимают, что происходит, это для них игра. Я нашла тот фрагмент, который был напечатан в нашей хрестоматии по литературе; ознакомьтесь и вы, привожу его в приложении, чтоб не затруднять вас поисками. Заметьте: деятельность мальчишек в моём детстве трактовалась как однозначно положительная. А революция – это и вовсе считалось чем-то святым. Это очень опасная наша советско-российская традиция – считать революцию чем-то положительным и не опасным. Её не боятся и даже призывают.
На самом деле революции никогда не приносят простому народу ничего хорошего. Они несут ему голод, разруху и нищету гораздо большие, чем были до революции. Известный социолог С.Г.Кара-Мурза пишет: «Во время Гражданской войны 1918-1920 г. г. в России погибло, по оценкам, 12 млн. человек, из них менее 2 млн. от боёв и репрессий. Только от инфекционных болезней в условиях разрухи умерло более 5 млн. человек». («Революции на экспорт»).
Калорийность рациона русского рабочего, какой она была до революции, оказалась достигнутой только в 1959 г. , а до этого русский рабочий, тот самый пролетарий, на которого молилась официальная пропаганда, питался хуже, чем при царе.
В Институте российской истории РАН опубликовано многотомное издание «Лубянка – Сталину. Совершенно секретно». Это секретные ежемесячные сообщения госбезопасности Сталину. Сталин в 1920-е годы требовал правды. Ему было необходимо знать, что действительно происходит в стране. И ему передавали – это всё зафиксировано, – что обсуждают крестьяне и рабочие, например, 1928 году. Обсуждают, при ком лучше жилось? А жили они и при царе, и при Временном правительстве, и при белогвардейцах, и при зелёных, и при большевиках. «И вот эти рабочие и крестьяне говорят, что лучше всего жилось при царе! Но это они говорят в 1928 году, а в 1905, 1906, 1917-м у многих (не у всех), но у многих были иллюзии: захватим землю, заводы – и всё будет замечательно», - пишет доктор исторических наук В.М. Лавров в книге «ЗАПУТАЛСЯ МУЖИК. Как Ленин и Спиридонова вовлекли крестьян в Октябрьскую революцию».
Бедолаги ещё не вкусили коллективизации, но уже почувствовали: после революции стало хуже. И по-другому быть не может: разруха, которая сопровождает революцию, всегда ложится на плечи простых людей.
Да, кто-то получает прежде не доступное его сословию образование, выдвигается на такие руководящие посты, какие и не снились его родителям. Даже термин такой возник после революции 1917-го года – «выдвиженец». Верно говорил Наполеон: «Революция – это десять тысяч вакансий». Но на каждого выдвиженца – сотни «задвиженцев»: среднему, обычному, рядовому – от революции всегда хуже. Имущие и привилегированные – имеют гораздо больше шансов вывернуться при любом катаклизме. У них более широкий кругозор, управленческий опыт. Не только воровать умеют имущие. Все революционные тумаки и шишки летят в простых.
Люди революционного типа есть всегда, но сделать революцию в любой момент, по собственному желанию и даже с помощью извне – невозможно. Нужен колоссальный кризис с потерей управляемости. Есть ли сейчас в стране такой кризис? По-моему, нет. Его пытаются создать внутренние и внешние революционеры, но пока им это не удаётся. Да, положение в экономике – неважное. Но надо твёрдо понимать: в результате революционного обрушения всей жизни – станет только хуже. Хуже некуда? Не беспокойтесь: для ухудшения место всегда найдётся. И беднеть гражданам есть куда. Ничего хуже революции с нами произойти не может. Это надо твёрдо уяснить.
Революция – это вовсе не заря новой жизни, как нас учили в рамках советской парадигмы. Революция - это крах жизни старой. Это закат, а не восход. Накопилось множество поломок, которые не починили, и ветхая хоромина старой жизни – рухнула. Ответственны за революцию всегда те, кто составлял руководящий класс при старом режиме: именно они были призваны «чинить», т.е. производить нужные реформы и мероприятия. Революция – это что-то вроде аутоимунной болезни государственного организма: организм крайне слабо реагирует на разрушительные воздействия. Про Октябрьскую революцию мы можем знать только по литературным источникам, а вот революцию 1991 пожилые люди наблюдали воочию. И именно так и было: власти и сами люди как бы утратили чувство опасности. Им в какой-то момент показалось: чем хуже – тем лучше. Вполне революционное чувство! Очень скоро те активисты, что увлечённо орали на Манежной: «КПСС, уходи!» стали копаться в помойках в поисках чего-нибудь полезного. Купить не могли: революция обесценила их зарплаты и сбережения.
Очень хочется верить, что революция не произойдёт. Что «режим», всеми, кому не лень, обруганный на все лады, и во многом очень справедливо обруганный, всё-таки устоит. Потому что если не устоит – всем будет хуже. Гораздо хуже. Ну, за исключением самих революционеров. И то не всех. Революции имеют привычку пожирать своих детей. И то сказать, дело своё сделали – теперь пожалуйте на гильотину.
Об этом надо помнить всем. И почаще почитывать что-нибудь о революциях в прошлом. Токвиля, например («Старый порядок и революция») или Ипполита Тэна («Происхождение современной Франции»). Очень прочищает мозги по части революций. Кому это покажется трудным – хотя бы «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Только не фильм, а книгу. Там очень хорошо описано революционное разрушение всей ткани жизни. И детям своим посоветуйте почитать. Или вслух прочтите особо чувствительные места. Как знать, может не захотят пойти на следующий митинг. Или приохотятся к чтению, что тоже чрезвычайно полезно.
А теперь, как обещала отрывок из повести В.Катаева «Белеет парус одинокий».
II. Тяжёлый ранец
Несмотря на объявленную царём «свободу», беспорядки усиливались. Почта работала плохо. Отец перестал получать из Москвы газету «Русские ведомости» и сидел по вечерам молчаливый, расстроенный, не зная, что делается на свете и как надо думать о событиях.
Приготовительный класс распустили на неопределённое время. Петя целый день болтался без дела. За это время он успел проиграть Гаврику в долг столько, что страшно было подумать.
В предыдущих главах повести рассказано о том, что Гаврик и Петя увлекались азартной игрой в «ушки» («ушками» дети называли металлические пуговицы). Петя, проиграв Гаврику много ушек, написал бабушке письмо с просьбой прислать дедушкин виц-мундир (военный мундир), надеясь срезать с него пуговицы. С большим нетерпением Петя ожидал посылку.
Однажды пришёл Гаврик и, зловеще улыбаясь, сказал:
- Ну, теперь ты не ожидай так скоро своих ушек. На днях пойдёт всеобщая.
Может быть, ещё месяц тому назад Петя не понял бы, о чём говорит Гаврик. Но теперь было вполне ясно: раз «всеобщая» - значит «забастовка».
Сомневаться же в достоверности Гавриковых сведений не приходилось. Петя уже давно заметил, что на Ближних Мельницах всё известно почему-то гораздо раньше, чем в городе. Это был нож в сердце...
- Как же будет насчёт долга? -спросил Гаврик настойчиво.
Дрожа от нетерпения поскорее начать игру, Петя поспешно дал честное благородное слово и святой истинный крест, что завтра, так или иначе, непременно расквитается.
- Смотри! А то - знаешь... - сказал Гаврик, расставив по-матросски ноги в широких бобриковых штанах лилового, сиротского цвета.
Ходить по улицам было опасно, но всё же Гаврик обязательно появлялся и, остановившись посредине двора, закладывал в рот два пальца. Раздавался великолепный свист. Петя торопливо кивал приятелю в окно и бежал чёрным ходом вниз.
- Получил ушки? - спрашивал Гаврик,
- Честное благородное слово, завтра непременно будут! Святой истинный крест! Последний раз.
В один прекрасный день Гаврик объявил, что ждать больше не желает. Это значило, что отныне Петя, как несостоятельный должник, поступает к Гаврику в рабство до тех пор, пока полностью не расквитается. Таков был жёсткий, но совершенно справедливый закон улицы.
Гаврик слегка ударил Петю по плечу, как странствующий рыцарь, посвящающий своего слугу в оруженосцы.
- Теперь ты скрозь будешь со мною ходить, - добродушно сказал он и прибавил строго: - Вынеси ранец,
- Зачем... ранец?
- Чудак-человек, а ушки в чём носить?
И глаза Гаврика блеснули весёлым лукавством.
По правде сказать, Пете весьма улыбалась перспектива такого весёлого рабства: ему давно уже хотелось побродяжничать с Гавриком по городу. Но дело в том, что Пете ввиду событий самым строжайщим образом было запрещено выходить за ворота. Теперь же совесть его могла оставаться совершенно спокойной: он здесь ни при чём, такова воля Гаврика, которому он обязан беспрекословно подчиняться. И рад бы не ходить, да нельзя: такие правила.
Петя сбегал домой и вынес ранец.
- Надень, - сказал Гаврик.
Петя послушно надел. Гаврик со всех сторон осмотрел маленького гимназиста в длинной, до пят, шинели, с пустым ранцем за спиной. По-видимому, он остался вполне доволен,
- Билет гимназический есть?
- Есть!
- Покажь!
Петя вынул билет. Гаврик его раскрыл и по складам прочёл первые слова: «Дорожа своею честью, гимназист не может не дорожить честью своего учебного заведения...»
- Верно, - заметил он, возвращая билет. - Сховай2. Может, сгодится.
Затем Гаврик повернул Петю спиной и нагрузил ранец тяжёлыми мешочками ушек.
- Теперь мы всюду пройдём очень свободно,- сказал Гаврик, застёгивая ранец, и с удовольствием хлопнул по его телячьей крышке.
1. Скрозь - повсюду.
2. Сховай, сгодится - спрячь, пркгодится
3. Бобриковые штаны - штаны из грубого сукна.
Петя не вполне понял значение этих слов, но, подчиняясь общему уличному закону - поменьше спрашивать и побольше знать, - промолчал. Мальчики осторожно вышли со двора.
Так начались их совместные странствования по городу, охваченному беспорядками.
С каждым днём ходить по улицам становилось всё более опасно. Однако Гаврик не прекращал своей таинственной увлекательной жизни странствующего чемпиона. Наоборот. Чем в городе было беспокойнее и страшнее, тем упрямее лез Гаврик в самые глухие, опасные места. Иногда Пете даже начинало казаться, что между Гавриком и беспорядками существует какая-то необъяснимая связь.
С утра до вечера мальчики шлялись по каким-то чёрным дворам, где у Гаврика были с тамошними мальчиками различные дела по части купли, продажи и мены ушек. В одних дворах он получал долги. В других - играл. В третьих - вёл загадочные расчёты со взрослыми, которые, к крайнему Петиному изумлению, по-видимому, так же усердно занимались ушками, как и дети.
Таща на спине тяжёлый ранец, Петя покорно следовал за Гавриком повсюду. И опять в присутствии Гаврика город волшебно оборачивался перед изумлёнными глазами Пети проходными дворами, подвалами, щелями в заборах, сараями, дровяными складами, стеклянными галереями, открывая все свои тайны,
Петя видел ужасающую и вместе с тем живописную нищету одесских трущоб, о существовании которых до этого времени не имел ни малейшего представления.
Прячась в подворотнях от выстрелов и обходя опрокинутые поперёк мостовой конки, мальчики колесили по городу, посещая самые отдалённые его окраины.
Благодаря Петиной гимназической форме им без труда удавалось проникать в районы, оцепленные войсками и полицией. Гаврик научил Петю подходить к начальнику заставы и жалобным голосом говорить:
- Господин офицер, разрешите нам перейти на ту сторону, мы с товарищем живём вон в том большом сером доме, мама, наверное, сильно беспокоится, что нас так долго нет.
Вид у мальчика в форменной шинели, с телячьим ранцем за плечами был такой простодушный и приличный, что обыкновенно офицер, не имевший права никого пропускать в подозрительный район, делал исключение для двух испуганных детишек.
- Валяйте, только поосторожней! Держитесь возле стен. И чтоб я вас больше не видел! Брысь!
Таким образом мальчики всегда могли попасть в любую часть города, совершенно недоступную для других.
Несколько раз они были на Малой Арнаутской в старом греческом доме с внутренним двором. Там был фонтан в виде пирамиды губчатых морских камней, с зелёной железной цаплей наверху. Из клюва птицы в былые времена била вода.
Гаврик оставлял Петю на дворе, а сам бегал куда-то вниз, в полуподвал, откуда приносил множество мешочков с необыкновенно тяжёлыми ушками. Он поспешно набивал ими Петин ранец, и мальчики быстро убегали из этого тихого двора, окружённого старинными покосившимися галереями.
Мальчики заходили в порт, на Чумку, в Дюковский сад, на Пересыпь, на завод Гена. Они побывали всюду, кроме Ближних* Мельниц1.
На Ближние Мельницы Гаврик возвращался один после трудового дня. Тётя и папа сошли бы, вероятно, с ума, если бы только могли себе представить, в каких местах побывал за это время их Петя.
Через минуту, показавшуюся Пете часом, из двери чёрного хода выскочил красный, потный человек без пальто, в пиджаке, испачканном мелом.
Петя увидел и ахнул. Это был Терентий.
- Давай, давай, давай! - бормотал Терентий , обтирая рукавом мокрое лицо.
Не обращая внимания на самого Петю, он бросился к его ранцу.
- Давай скорей! Спасибо, в самый раз! А то у нас ни черта не осталось.
Он нетерпеливо расстегнул ремешки, сопя, переложил мешочки из ранца в карманы и бросился назад, успев крикнуть:
- Пущай Иосиф Карлович сей же час присылает ещё. Тащите, что есть. А то не продержимся.
- Ладно, - сказал Гаврик, - принесём.
Тут под крышу ударила пуля, и на мальчиков посыпался розовый порошок кирпича.
Они поспешили той же дорогой назад, на Малую Арнаутскую, и взяли новую партию «товара». Ранец на этот раз был так тяжёл, что Петя его еле тащил.
Теперь мальчик, конечно, прекрасно понимал уже, какие это ушки. В другое время он бросил бы всё и убежал домой. Но в этот день он, охваченный до самого дна души азартом опасности, гораздо более могущественным, чем азарт игры, ни за что не согласился бы оставить товарища одного. К тому же он не мог отказаться от славы Гаврика. Одна мысль, что он будет лишён права рассказывать потом о своих похождениях, сразу заставила его пренебречь всеми опасностями.
Гаврик и Петя отправились обратно. Но как изменился за это время город! Теперь он кипел.
Улицы то наполнялись бегущим в разные стороны народом, то вдруг пустели мгновенно, подметённые железной метёлкой залпа.
Мальчики подходили уже к заставе, как вдруг Гаврик схватил Петю за руку и быстро втащил в ближайшую подворотню.
- Стой!
- Что?
Не выпуская Петиной руки, Гаврик осторожно выглянул из ворот и тотчас отвалился назад, прижавшись спиной к стене под чёрной доской с фамилиями жильцов.
- Слышь, Петька... Дальше не пройдём... Там ходит тот самый чёрт, который мне ухи крутил... Смотри...
