Любой творческий человек обречён на эволюцию. Но не все это понимают, даже далеко не все творцы: иногда, совершив открытие, они вдруг застывают на определённом уровне, не осознавая, что должны двигаться вперёд. Если одну и ту же мысль, одну и ту же идею повторяешь изо дня в день, объём знаний не прибавляется. Любой творческий человек — генератор новых идей. Это лежит в основе его природы, его сущности. Если говорить о гениальных конструкторах, то они в течение своей жизни не только эволюционировали, не только меняли свои взгляды, но часто меняли и профессии. В определённой степени это относится и ко мне.
В своё время я получил исключительно высокое образование как инженер-механик. По ряду обстоятельств преподаватели у нас в Туле в ту пору были очень хорошие: те, кого высылали на сто первый километр. Я получал от них знания, которые с детства считал великими: это знания автоматического оружия.
На этот факультет я поступил случайно. Я родился в 1927 году, и нас, призывников этого года, должны были направить в действующую армию, на фронт. Я уже прошёл все комиссии, и мне объявили: поеду в артиллерийское училище, что меня устраивало, ибо я это дело понимал и любил. Но нас не призывают и не призывают. Двадцать седьмой год так и не был призван — окончилась война.
Но в сорок пятом году, когда армия демобилизовалась и воевавших солдат отпустили домой, призвали наш двадцать седьмой год. А я открываю газету "Тульская правда" и вижу объявление: "Тульский механический институт объявляет набор на специальность "автоматическое оружие". Тогда писали прямым текстом без всяких глупостей. Я прямо ошалел! Никогда не думал, что это инженерная специальность.
Мы с моими друзьями во время войны были вооружены до зубов. На полях сражений всякого оружия было до чёрта, и всё оно у нас было: и автоматы, и винтовки, и пулемёты, и взрывчатка.
В то время за это не слишком-то и преследовали. Если милиционер отыщет у тебя винтовку, то отберёт, даст пинка, скажет: "Всё, ступай и больше эту дрянь не собирай". Но мы успели пробрести страсть, вкус ко стрелковому оружию. Поэтому я и решил поступить на факультет. Добрые люди посоветовали: сходи-ка ты на приём к военкому, может, он тебя отпустит, ты минуешь призыв и поступишь в свой институт.
Ну, пришёл я к военкому. Сидит в кабинете майор с палочкой, лицо измождённое, на нём написано постоянное страдание, непрерывная боль. Спрашивает: что пришёл? Я показываю: вот, объявление в газете, хочу учиться. "И что?"— спрашивает. "Но мне не отдают документы". Он позвал секретаршу, говорит: "Скажи, чтобы ему отдали документы". Взял я документы, он проводил меня до двери, положил руку на плечо и сказал: "Учись, сынок". Я запомнил это на всю жизнь.
И стал я учиться очень рьяно, с наслаждением. Нам повезло в том, что нас учили не в узком направлении, а механиками широкого профиля: теория механизмов машин, знания теплотехники…
По окончании стал я работать в области автоматического оружия. У нас образовался очень тесный дружеский альянс с Василием Петровичем Грязевым. Разработали мы с ним множество самых разных автоматических систем. И если вы сегодня встретите на флоте, в авиации, в наземных системах скорострельную автоматическую пушку, не спрашивайте, где она разработана. Она носит индекс ГШ: Грязев, Шипунов.
Но тут подоспела хрущёвская перестройка. Как всякая перестройка она носит у нас характер не глубинный, не внутренний, а привносится сверху. Иногда такое давление бывает положительным, полезным, но очень часто — вредным. И вот после хрущёвских увольнений, новых веяний стали оборонную промышленность переводить с артиллерийского оружия на ракетное, управляемое оружие. Область артиллерийского оружия сжималась, и появлялось новое управляемое оружие, которое занимало освободившееся место, но, расширяясь, захватывало и более значительное пространство. Однако и старое вооружение сохраняло за собой определённую область для боевого применения.
В результате этих новшеств меня отлучили от артиллерийского автоматического оружия и направили, можно сказать, в принудительном порядке на разработку управляемых ракет. Некоторое представление об управляемом ракетном оружии мы получили уже в институте, изучая немецкие системы Фау-1 и Фау-2. Так что общий принцип, общее направление было мне знакомо. Однако резкий переход на новые рельсы застиг меня врасплох, и напало какое-то оцепенение, которое длилось года полтора, когда в сознании была словно пустота. Я на работе раньше никогда не спал, а тут прихожу на работу, на меня нападает сонливость, и я как бы мертвею. Длилось это до поры до времени, затем это состояние кончилось. Вдруг стали появляться идеи, интерес, азарт…
И меня приглашают руководителем крупнейшего центрального конструкторского бюро в Туле. Но во главе всего предприятия стоял человек, который ничего не понимал в науке и технике. Хороший был человек, но не имел ни вкуса, ни стремления овладеть этими знаниями. В нынешние времена таких людей называют менеджерами. Это вызывает вопрос: кто должен руководить предприятием? Специалист, профессионал или управленец? Я считаю, что масса сегодняшних проблем во всех областях российской жизни заключается в том, что там руководят не специалисты, а менеджеры. Которые разумеется, нужны, но как исполнители, а стратегия должна развиваться специалистами.
Ещё в советское время была такая тенденция: пытались создать конструкторские бюро по узким направлениям. Каждое КБ выбирало свой сектор технического развития и работало в узком сегменте. Я тогда считал и теперь считаю это чрезвычайно вредным, поскольку в таком случае отсутствует перетекание идей. Что делать конструктору, если он помимо вменённого ему направления совершил открытие в смежной области, ощутил возможность развивать соседнее техническое направление? Я всегда боролся за многопрофильность. Это встречало пассивное сопротивление, но мы его продавливали, и на нашем предприятии число направлений множилось. К началу горбачёвской перестройки уже их действовало шесть. Они взаимно дополняли друг друга.
Например, в ту пору создали мы комплекс ПВО для сухопутных войск — "Тунгуску". Эта система обладала и ракетным вооружением, и пушечным, радиолокационной и оптической системой управления. Ни одна другая фирма этого бы не сделала, потому что мы работали одновременно в области и оптики, и радиолокации. Такая многовекторность живит мозг конструктора, возбуждает воображение. А если замкнулся в ракушке одного единственного направления, то мысль угасает.
Когда наступили 90-е годы, и нас сняли с финансирования, мы, как и многие другие, заметались. Начальство стало призывать нас переходить на гражданскую тематику, и мы делали такие попытки. Но после размышления я понял, что, переходя с военной на гражданскую тематику, мы дело не сделаем, не заработаем денег. Гражданка по наукоёмкости гораздо ниже, чем оборонка. В гражданке не нужно много мозгов. Там необходимы вложения и создание массового производства. Впрочем, кое-что мы сделали в то время, например, лазерные хирургические аппараты, которые по сей день считаются лучшими. Мы их производим и сейчас, не зарабатывая на этом, а делаем для пользы нашей медицины по нескольку десятков и продаём врачам по цене в 5-10 раз ниже, чем иностранные образцы.
Итак, я понял, что заработать можешь там, где ты — специалист и на голову выше остальных. Мы решили идти на внешний рынок, куда надо выводить и продавать уже готовую технику, потому что на продаже лицензий много не заработаешь, ибо лицензии не покрывают расходы, которые вкладываются в разработку изделий. Мы задумали создать у себя серийное производство, способное выпускать боевую технику высокого качества. У нас соединились конструирование, то есть отделы, создающие новые системы оружия, и собственно заводское производство, которое реализует эти замыслы. Поскольку то и другое находится под одним управлением и одним командованием, между этими сферами практически нет противоречий, нет посредников, что сказывается на качестве конечного изделия: наша продукция имела рекламаций в десять раз меньше, чем та, что выпускалась на предприятиях, где не было кооперации КБ и производства.
И вот мы вышли на внешний рынок. Потекли к нам контракты, потекли деньги. Каков результат? До перестройки у нас работало 4,5 тысячи человек. В процессе перестройки мы потеряли тысячу работников. А сейчас у нас трудится 8,5 тысяч человек. Дайте самостоятельность производителю, не угнетайте его.
Мы всегда были государственным предприятием. Я всегда противился акционированию с последующей распродажей, ибо понимал, куда ведёт эта распродажа — к концу предприятия: как только оно попадает в руки частного собственника, тот ставит задачу быстрее снять пенку. И ко мне подкатывали, убеждали: давай проведём акционирование, и ты получишь контрольный пакет. Я отказался, и мы сохранили государственную собственность и управление.
Но вернёмся к эволюции — переходу человеческого разума с одной ступени на другую. Этот период у творца начинается с осознания. И осознание пришло ко мне, когда я понял, что стрелково-пушечное вооружение достигло своих предельных возможностей, иного качества тут не получишь. Например, на какую эффективную дальность могут быть сделаны пушки любого калибра? Этого понимания нет у наших военных стратегов. К примеру, они заказывают в разработку новые пушки. Я спрашиваю: зачем? Отвечают: у нас калибр 152 мм, стреляют на двадцать вёрст. А мы задаём пятьдесят. Потом подумали: нет, семьдесят. Потом подумали: нет, семьдесят мало, давай сто двадцать.
Но дальность сто двадцать километров уже была. Немцы обстреливали Париж из сверхпушки "Большая Берта". А во Вторую мировую войну у них Берты уже не было: поняли, что это пустое занятие. Немцы стали заниматься Фау-1 и Фау-2. Когда я изучал эти системы в студенческие годы, то говорил, что такие системы нерациональны. Они очень дороги, ущерб, наносимый противнику, минимален. Что такое Фау-2? Это здоровенная ракета, которую перед стартом заполняют кислородом, заливают спиртом, а точность попадания такой огромной неповоротливой системы — плюс-минус десять километров.
Уже тогда мне это казалось нерациональным. Но существовало и другое соображение: это начало пути. Куда он ведёт? Это была дверь, которую открыли золотым ключиком, и дверь ведёт в будущее. Поэтому я и говорю, должно придти осознание — осознание будущего.
Немцы также работали над управляемыми противотанковыми снарядами, добились неплохих результатов, говорили о сверхоружии. И предпосылки для его создания были. Но Гитлер был туповат и мало прислушивался к мнению других. Он эти работы длительное время не финансировал, пока ему не набили морду под Сталинградом. Лишь в середине сорок третьего года он снял запрет с этих разработок, они стали финансироваться. А если бы немцы успели сделать свои системы ПВО, которые, кстати, прошли государственные испытания с блестящими результатами, они бы дали прикурить западным армадам Б-29, и нам бы досталось. Это могло бы существенно повлиять на исход войны.
Конечно, осознание происходит на основании интеллекта, образования, способов мышления, способности анализировать, формулировать, очень многое зависит от интуиции, от прозрения. Это происходит так же, как у музыканта, живописца — прозрение.
С чем мне приходилось сталкиваться? Например, какая-то то крупная работа, которая требует сверхчеловеческих напряжения сил, взаимопонимания, командного духа, заканчивается — изделие выпускается. Народ ликует, празднует, кричит: "Мы создали лучшую в мире систему". Это чрезвычайно вредный тезис. Он говорит о том, что можно остановиться. Но я так устроен, что, заканчивая любую систему, видел её недостатки и недоиспользованные возможности. Какая бы прекрасная вещь ни была создана, она не является вершиной, идеалом, конечной остановкой. Надо увидеть её слабые стороны. И когда эта система принимается на вооружение, уходит в армию, я собираю наших ребят — все наши шесть направлений — спрашиваю: "Это мы закончили, но что дальше?" Часто это воспринимается в штыки, мне говорят: "Аркадий Георгиевич, вы что? Мы только что всё завершили, вы сами говорили, что лучшее в мире, а теперь зовёте нас дальше".
Надо тут же выявить недостатки системы. Вот пример той же "Тунгуски". Конечно, она обладает удивительными свойствами — для того времени, когда была создана. Армия задавала создать пушечный комплекс взамен комплекса "Шилка". Мы обеспечили улучшение "Шилки". У "Тунгуски" более мощные орудия, более скорострельные, более дальнобойные пушки. Прекрасная система управления огнём — радиолокационная и оптическая. Современные вычислители, отличные привода, обеспечивающие высокую точность наведения, грубо говоря, в 10 раз выше, чем у "Шилки". Отличный пушечный комплекс, одним словом. Но в любом случае, если ты стреляешь из пушек, эффективная дальность — три версты. Дальше ты хоть убейся! Можешь переходить на повышенный калибр, но всё равно в лучшем случае выжмешь из орудия дополнительную дальность тысячу метров. Швейцарская фирма "Эрликон" сделала более мощные пушки, которые обладают другой баллистикой. У них, конечно, масса недостатков: они малоскорострельные, у них живучесть стволов никуда не годится. Но тоже говорят, что эффективность стрельбы три километра, не больше. Не четыре километра — так они считают — а именно три, потому что на дистанции 4 километра вероятность поражения самолёта одной очередью не превышает 2%. Десять очередей — это около 20%. Предел же — три километра.
А некоторые наши военные заказчики не только задают нам требования по дальности, но и предлагают методы для достижения этих требований, говорят: "Сделайте нам пушечный комплекс, способный стрелять на расстояние 6 километров." Да не будет этого никогда! Они просто не учитывают опыт. Это уже было, когда пытались создать оборону ПВО Москвы от стратегических американских бомбардировщиков. Задавали требования: поражение самолёта на высоте десяти километров. И делали зенитные пушки калибра 130 мм. С прекрасной баллистикой, с подкалиберным снарядом. Но не могут они попасть, потому что не могут учитывать и предвосхитить полётное время. Самолёт может совершить непреднамеренный манёвр и после выстрела оказаться совсем не в той точке, куда ты запустил снаряд. Наши зенитчики правильно сообразили, что надо строить ракеты: и была создана первая система обороны Москвы на основе ракетных комплексов. Мы сейчас смотрим на эти зенитные ракеты снисходительно: не то, не те характеристики. Но решались главные задачи: поражение высотных целей на больших дальностях.
И мы на "Тунгуску" решили поставить ракеты, сделали (с участием наших выдающихся ракетчиков Нудельмана и Грушина).замечательную ракету. Послали её проект на отзыв высоким экспертам, специалистам, для которых ракетное проектирование было основным делом. Они прислали отзыв: такую ракету создать нельзя.
Заказчики спросили меня: "Как ты относишься к этому отзыву?" Я ответил, что считаю его блестящим: они признали, что не могут создать такую ракету, а мы сможем. И сделали, внедрив необычное решение. А всё необычное в устоявшемся сознании воспринимается как блуд, как неграмотность, безмозглость. Но мы сделали ракету, поставили её на массовое производство. И до сих пор этих "Тунгусок" довольно много в армии.
И снова надо внедрять новую систему. Зачем новую? Да потому, что меняется сама боевая задача, характер боевых действий и тип войны. Как изменились задачи? Чтобы понять, нужно просто внимательно исследовать, что происходило в Югославии, Ираке, Ливии. Везде одно и то же. Это удар высокоточного оружия, как правило, с воздушных носителей по главным объектам: подавление систем ПВО, подавление центров управления войсками, центров государственного управления, удары по экономическим объектам — то, что зовётся бесконтактной войной.
Сегодня главная задача ПВО — не борьба с воздушным носителем, который находится очень далеко от целей. Например, у американских "Томагавков" дальность пусков пятьсот километров, то есть воздушный носитель, с которого пущен "Томагавк", находится на расстоянии пятисот километров от нашей системы противовоздушной обороны. Как поразить этот носитель? Он сделает залп "Томагавков", развернётся и вообще уйдёт — его не достать. Поэтому появляется задача борьбы не с самими носителями, а со сверхточным оружием, которое выпущено с этого носителя. К "Томагавкам" мы уже привыкли, это классика. У американцев сейчас 10 тысяч "Томагавков".
Как в Ливии наносился удар? В первую ночь было выпущено 120 "Томагавков". Это большая проблема для системы ПВО — 120 малоразмерных, идущих на малых высотах целей, которые поздно обнаруживаются. То есть общее количество целей, которые летят на объекты, размножилось и может достигать в принципе тысяч. Такого количества авиации не было во Вторую мировую войну.
Высокоточное оружие сейчас использует систему наведения, глаза которой отделились от самого оружия и существуют отдельно. Беспилотники летят впереди носителя, высматривают, выглядывают цели, а, обнаружив, дают целеуказание, и крылатая ракета уничтожает указанную цель. Следовательно, наша наземная система вынуждена поражать и огневые средства, то есть крылатые ракеты, и сами глаза — эти беспилотники. А беспилотники стоят копейки, и их тысячи в небесах, их надо поражать. Чем? Конечно, хорошо бы пушками, потому что это дёшево. Но беспилотники, будь они неладны, не летают в той зоне, где пушки их поражают. Они малоразмерные, и для пушки это — безнадёга, потому что вероятность попадания пушки в цель прямо пропорциональна размерам самой цели. Цель ничтожно мала, и вероятность ничтожна.
Поэтому стоит вопрос о создании средств ПВО, способных массово поражать полёт целей на больших дальностях, система должна решать задачу по поражению массовых целей, и при этом оставаться экономически выгодной. Исходя из этих сверхсложных задач, мы пришли к выводу, что необходимо создать новую систему ПВО, которой дали название "Панцирь".
"Панцирь" похож на "Тунгуску". Там два вида вооружения — пушечное и ракетное. Но если про "Тунгуску" мы говорили: "пушечно-ракетный" комплекс, то про "Панцирь" — "ракетно-пушечный". Доля и эффективность системы, которая приходится на ракеты, значительно повысилась. Тот "Панцирь", который мы делаем, это 20 километров по дальности, 15 километров по высоте, что перекрывает все высоты, на которых летает авиация, по дальности достаточно, чтобы поразить любое высокоточное оружие. "Панцирь" может поражать любые, в том числе наземные, цели на дистанции 15 км, а также любые воздушные цели. Хотя, говоря об универсальности, я немного загнул, ибо среди воздушных целей существуют головки стратегических баллистических ракет. А их, мы признаём, наша система "Панцирь" не поражает.
Впрочем, баллистические головки вовсе не обязательно означают ядерную войну. Уже сейчас оперативно-тактические ракеты выпускаются без ядерных боеголовок. А американцы станут добиваться, что и баллистические ракеты будут снабжаться неядерными боезарядами. Когда баллистические ракеты будут оснащены неядерными боеголовками, они будут переведены в класс обычных вооружений, и тогда системы противовоздушной обороны должны будут поражать в том числе и головки баллистических ракет. Не дай Бог такая боеголовка весом до тонны упадёт на электростанцию или металлургический завод, пункт управления, или на Кремль, где наши священные соборы, могилы царей…
Вот и получается. Мы делаем "Панцири", и система признана лучшей в мире системой ПВО, потому что отвечает задачам нынешнего дня. Но эта наша система должна быть ещё лучше. Дальность поражения должна быть увеличена до пятидесяти вёрст, высотность — до двадцати. И она должна бить боеголовки, тогда действительно будет универсальной.
Вот таков механизм эволюции боевой системы и механизм эволюции творческого сознания конструктора. Так возникает импульс движения: сначала осознание того, что ситуация меняется и возникают новые задачи, и то, что ты сделал, никогда не является твоим последним словом. Но новые возникшие условия нужно понимать, изучать. Условия "бесконтактной" войны нужно глубоко осознавать.
Меня ведь не было в зоне боевых действий в Белграде или Багдаде. Я много читал открытых источников, сопоставлял их, складывал из отдельных кусков, из мозаики общую картину. У военных есть закрытые источники, военные хорошо осведомлены. С ними беседуешь в вольном режиме за чашкой чая, и многое удаётся узнать, сопоставить. Хотя я не разведчик, а аналитик, но этого достаточно, чтобы получить общую картину изменившихся стратегических условий.
К сожалению, окончательных выводов из компаний — Югославия, Ливия, Ирак — не сделано. Ясно, что это удар сверхточным оружием с больших расстояний. Предупредить этот удар ты не можешь, ты можешь его отразить.
Что будет дальше? Куда двигается теория и практика войны? А здесь задача ветвится. Ясно, что развитые страны, как США и другие, продолжат совершенствовать средства нападения: будут уменьшаться габариты ракет, будут резко возрастать скорости, при этом возрастёт массовость удара. Допустим, ты прекрасно сшибаешь "Томагавк". Для нашего "Панциря" "Томагавк" — самая сладкая цель: 300 метров в секунду — достаточно умеренная скорость, небольшие высоты... Цель, которую легко обнаружить. Можно шарахнуть без всяких разговоров. Если скорость ракеты будет семьсот или тысяча метров в секунду и габариты их резко уменьшатся, и если с одного направления пойдёт сто, двести, триста ракет, ты начнёшь их сшибать направо, налево… Всё дымится, взрывается, падает. Ты сто ракет собьёшь, а двести прошли и поразили цели. Что делать?
Значит, речь идёт о необходимости создания системы, способной отражать массированный удар. Стало быть, наше дальнейшее направление — увеличение скорости зенитных ракет, увеличение дальности и боекомплекта, то есть числа ракет, приходящихся на одну батарею. Идя по такому пути, мы выйдем на баланс средств вражеского на нас нападения и средств отпора, обороны.
Средства атаки перемещаются всё выше в воздушно-космические сферы. По-видимому, и средства отражения этой атаки будут перемешаться в те же воздушно-космические сферы, покидая землю.
Гудериан говорил: к сожалению, военные, генеральные штабы готовятся к прошедшей войне. Я считаю, что танк как оружие закончился. Раньше он был простым, лёгким, дешёвым. Сейчас стал тяжёлым, громадным и сверхдорогим. Ходовые качества танка изменились несущественно. При Дмитрии Фёдоровиче Устинове проводили так называемые "бега". То есть танки разных категорий испытывались в различных климатических условиях: пустыня Туркменистана, топи Белоруссии, мерзлота Кольского полуострова… В разных зонах возникали разные проблемы. Но самое смешное: танк Т-80 с газотурбинным двигателем превосходит по скорости движения танк Т-72 всего лишь на 10%.
Ещё одна ракетная система, которую мы производим, — это "Корнет", управляемый противотанковый снаряд. Именно с его помощью операторы "Хезболлы" отбили вторжение израильтян на юг Ливана. Среди генералов Израиля были умные люди, и они сразу отвели войска, хотя потеряли тридцать танков "Меркава".
А почему у наших военных нет окончательного сознания того, что "Корнет" — это универсальное оружие? Оно поражает все цели, которые может обнаружить: доты, дзоты, стрелково-огневые точки, танки, БМП, грузовики, орудия, даже вертолёты. Но понимания, что это универсальное оружие, которое берёт на себя массу задач из числа тех, что прежде брала на себя артиллерия, у наших военных до сих пор нет.
Была выставка в Абу-Даби, и хотя сейчас на выставках очень редко стреляют, проходила она со стрельбой. Нарезали участок и поставили для нас пять мишеней. Рядом нарезали участок для американцев. Они приехали со своим "Хеллфайром", поставленным на джипе. Три мишени у американцев, они выстрелили, и все три мишени не поразили, промазали. Дали стрелять нам. Наш оператор, бывший десантник: бах, бах, бах, бах, бах! — все пять мишеней поразил. А у него были запасные три снаряда. Он, недолго думая, прицелился по американским мишеням и все их тоже грохнул. Американцы устроили скандал организаторам выставки. Те приходят к нам, говорят: "Зачем вы американские цели поразили?" Я нашему наводчику: "Как ты смел поразить чужие цели?!" Он мне: "У меня остались три ракеты, я и решил помочь нашим американским союзникам. Ну и грохнул их".
Я помню, в детстве вдруг взял кисточку и начал рисовать свои фантазии представления, сказочные мечты. И рисовал долго, ярко, увлечённо и красиво. А потом однажды отложил кисточку и больше никогда не брал её. До сих пор думаю: что это было? Как будто ангел прилетел, а потом улетел. Мне нравится понятие в христианской религии — откровение. У тебя возникают некоторые сверхзнания, которые являются неосознанными: с тобой случается то, что позволяет видеть, невидимое другим.
Сейчас я увлечён одной идеей, и надеюсь, она будет осуществлена. Вот разгорелся спор вокруг автомата Калашникова. Начальник Генерального штаба Макаров упрекнул ни в чём не повинного человека в том, что тот не предлагает новых образцов оружия. И взамен этого "никуда не годного" автомата Калашникова мы будем покупать оружие за границей. Странно, почему все армии мира считают этот автомат годным, а наш глава генштаба признал его негодным? Но если бы Макарову действительно был нужен автомат, похожий на американский, он бы дал нашему Михаилу Тимофеевичу Калашникову задание. И тот бы наверняка изготовил подобное оружие.
Например, у нас на предприятии лежит образец автомата, отвечающего всем современным требованиям. Мы сделали оружие с учётом новых технологий, замечаний, которые возникли в ходе эксплуатации автомата Калашникова или в связи с изменившимися условиями боя. Например, из "Калашникова" плохо вести бой сквозь бойницы БМП. При стрельбе автомат выделяет большое количество газов, а если огонь ведётся из нескольких, то десант может задохнуться под бронёй. Мы изготовили наш автомат с учётом этого.
Михаил Тимофеевич не учитывал этой проблемы, потому что никто ему такой задачи не задавал. Свой образец мы не раз показывали воинским начальникам. Но они и ухом не ведут. Наши воинские начальники любят ездить по заграницам, выхватывают тот или иной образец и восторгаются. Это вредный подход. Мы в России всё можем, потому что уровень развития нашей технической и военно-технической культуры и мысли намного выше, чем на Западе.
Я всё время думаю над проблемой современного автомата, над тем образцом, который должен превосходить уже готовый у нас совершенный образец. Можно его сделать таким, что он будет гораздо более удобным при стрельбе стоя или с колена. У него эффективность будет побольше процентов на двадцать пять. Но в принципе боевые возможности у него будут примерно такие же, как у Калашникова.
А вот можно ли сделать такой автомат, чтобы он стрелял днём и ночью? Стрелял не на двести метров, а на километр? Чтобы поражал на километр одним выстрелом!! А может быть, на два километра! Но если на два, то почему не на три? Хорошо, договоримся на десять километров. Чтобы автомат пробивал всяческие бронежилеты. Этот автомат должен пробивать и бронетранспортёр, и боевую машину пехоты, поражать одним выстрелом вертолёт, поражать штурмовую авиацию. Это мечта о так называемом идеальном оружии.
Перед войной в "Пионерской правде" я читал роман Казанцева "Пылающий остров". Там рассказывается о стреле, которая вылетает, гонится за зайцем, несмотря на его скачки и петли, поражает. Я понимал, что это фантазия, сказка, но в память мне врезалось. И все годы таилось в подсознании. А сейчас выплыло. И я знаю, что такое оружие можно сделать. И мы сделаем это сверхоружие, этот идеальный автомат! Мы создадим оружие, что поражает любую цель и находится в руках одинокого пехотинца, на котором нет ничего, кроме его гимнастёрки, нет ничего, кроме этого оружия.
Сейчас, когда прожита огромная жизнь, создано и испытано большое количество оружия, понято современное состояние науки и техники, я понимаю, что эта мечта осуществима.
