Современно, перламутрово и нежно, необыкновенно напевно звучит:
Свет, прятавшийся ночью,
Прорезал мрака клочья,
Мелькнула бирюза.
И звезд белесых стаи
Поблекли, чуть блистая,
И я открыл глаза.
Что спал я без тревоги,
Что целы руки-ноги,
Что невредима плоть,
Что вижу, слышу, чую,
Что двигаться хочу я —
Все сделал ты, Господь.
(пер. В. Шмитт)
Словно, сколь бы не менялся исторический антураж, нечто сущностное остаётся в человеке неизменным, и Х. Гофмансвальдау, ловя и фиксируя оное, предъявляет современности ветхие, но совсем не обветшавшие, чарующие документы звука и мысли.
Он был из знатной семьи, получив юридическое образование (возможно, своя поэзия скрыта в рогатых параграфах), совершил обязательный для молодёжи его круга тех времён тур по Европе; он ввёл в немецкую поэзию антитезу, игру слов, остроты…
Вычурность барокко порой присуща ему.
…коловращение жизни тонко почувствовано – через альфу онтологии и окись оттенков:
Что жизнь? Лишь масленичный, яркий маскарад,
Его так долго ждешь, а он мгновенье длится,
И маски каждый раз сползают невпопад,
И всем тогда видны совсем другие лица.
Мы все сжигаем жизнь, как будто фейерверк:
Уничтожает миг аж целый год стараний;
И вот уж сын, смеясь, отцовский труд отверг,
А ночь ворчит на день, браня час утра ранний.
(пер. В. Шмитт)
Ах, как знакомы картина мига: каждый, входя в определённый возраст, почувствует на себе влияние оных картин.
Гофмансвальдау писал сонеты: и особенно преуспел в их виртуозной огранке, мадригалы, эпиграммы, рондо, героиады…
Космос, созданный им, огромен: и он, ярко представляя общий космос барочной поэзии, ушел в современность, подсвечивая её огнями вечности – чтобы не очень-то задавалась.
