Город – это природа, загнанная в клетку. Зажатая в бетонные блоки, запертая за заборами и решётками. Спрятанная, неявленная. Но это всё по любви. Так ведь? По самой, что ни на есть, большой и чистой. В городе природу обожают, боготворят, здесь о ней грезят днём и ночью. На её щедром лоне, кажется, эта любовь не разворачивается с такой силой, с неистовой губительной страстью. Да, горожане томимы рогожинской страстью к природе.
Жажда, томящая горожан, поистине чудовищна по неутолимости и разрушительности. По своей неистощимости на придумки - как удержать её, как сохранить рядом, как заставить жить там, где жить невозможно, нельзя. Где выживание, хоть бы и инвалидом, - вопрос поприоритетнее вопроса смысла самой этой жизни. Без выбора, без вариантов.
Зацементировать, зарешетить, запереть в доме, закрыть в клетке, в стеклянном ящике, в глиняном горшке. Только бы была здесь, со мной. Только бы мяукала и чирикала. Поймал, запер. А теперь надо как-то с нею жить. Но только по моим правилам. Как мне удобно. Условия такие, обстоятельства. Не лес, не деревня. Город. Стекло и бетон, а не может человек без кислорода, без зелени. Да и без поглаживания мягкой лоснящейся шерсти тоже как-то грустно.
Вот и наплодилось новое естество «в буйной слепоте страстей»… Фантастических форм деревья - тупые столбы с множеством корявых отростков, уже не к свету тянущихся, а так, куда попало, куда можно пробиться, только бы жить, только бы расти. Ожиревшие, стерильные коты, страдающие почечной недостаточностью и мигренью, умирающие от сердечных приступов на пятом году жизни. Крысоподобные собачонки, не способные самостоятельно передвигаться на ломких дрожащих лапках, огромные обрюзгшие бойцовские псы, со слезящимися глазами и ранним артритом, пытающиеся уместить своё громоздкое тело в кухонном углу. Покалеченные жуткие мутанты, слабые, измученные, невротичные, такие же городские пленники, как их родители и хозяева.
На balmacabreurbanus только вода смеет заявлять свою свободу. Вольные волны, хоть и одетые в гранит, продолжают двигаться, поглощая и унося все нечистоты, отправляемые в них, по скрытым зловонным канализационным кишкам. Река продолжает двигаться. Течёт.
На её берега приходят странные молчаливые люди. С удилами. Забрасывают в пластилиновые воды лесу. Долгими часами сосредоточенно следят за поплавками. Дёргают, подсекают. Вырывают с плеском в небо таких же молчаливых рыб. Как будто нет вокруг чада выхлопных газов, нет грохота отбойных молотков на тротуарах, нет бегущих мимо занятых горожан. В воде таится, остаётся что-то сильнее, чем окружающий морок.
На набережной отец показывает сыну, как правильно насадить приманку, как закинуть удочку, как справиться с заглотышем. Старик на складном стульчике покуривает, не мигая, следя за концом дёргалки. Молодой парень, в рыбацкой жилетке прямо на офисную рубашку, завязывает мелких рыбёшек в целлофановый пакет. На удивление, рыбёшки с одной головой и плавниками. Около поцелуйного моста другой паренёк впечатляет девушку нестандартным городским развлечением.
Внутри, под изменчивыми течениями мелкой воды, в глуби, у самого дна, в нише, в иле, там, где покоится бессчётное количество монет, брошенных "на возврат", в холоде и темноте живут рыбы. Тоже городские жители. Может даже и не догадывающиеся, что над ними уже нет трепещущих деревьев и высокой острой травы вдоль берега. Но и до их безмятежного убежища доходят изменения поверхности - глухим рокот по дну прокатываются отголоски музыки из баров и плавающих ресторанов. Опускаются на дно пластиковые обёртки и бутылки. Разрывают мглу лучи цветных всполохов ночной иллюминации. Иногда, взрезывает дрожащую гладь стальное брюхо парохода, поднимается вихрем со дна ил. Порой вырывается из трубы чёрная ядовитая вода, расползаются, разукрашивая манящими фантастическими красками далёкое небо радужные пятна на поверхности.
Рыбы поднимаются посмотреть, что такое сделалось там, на недоступном верху. Тут и встречают их и кусочки хлебушка, и разваренная перловка, а среди них и один вкусный кусочек - страшный, с секретным крючком внутри. И влетают они в город, влекомые упругой лесой. Повезёт - налюбуются городом через пакет. Рассмотрят выпуклыми глазами без век нечёткие размытые целлофаном образы огромных башен и копошащихся вокруг больших городских животных. И отправятся на забаву и ужин к тому самому обрюзгшему усатому кастрату.
А пока при свете солнца блестит вода, режет небо блестящая леска. Сосредоточенно следят за поплавком чуть прищуренные глаза.
Невольно остановишься. Заглядишься. Дым рассеется. Гул исчезнет. Вспомнишь. Рыбарь - призвание священное. Увидишь, может, и Андрея, он спустился ближе к воде, ловит под мостом у Нескучного. Не премудрых пескарей, правда, а так, бычков. Героическую рыбу. Многих спасшую от голодной смерти ещё во времена Великой Отечественной.
Есть, значит, надежда, не угас свет. Спокойнее и светлее на душе. Если и накроет тьмой город, и всю землю, и наступит время по-настоящему страшное, если жуть и мракобесие из экрана перельётся на улицы города и совсем станет беспросветно, вспомнишь: "И в городской реке рыба водится". Где-то внутри темноты под пудовой водной тяжестью светятся перламутровые глаза безмолвных и жертвенных речных обитателей.
Прилетают утки на парковые пруды. Забираются на балконы белки. Прорастают через асфальт нежные побеги тополей.
Выходят на набережные молчаливые рыбаки. Удят. Не забывают.
