В М Е С Т О П Р Е Д И С Л О В И Я
Пришвин: Давненько мы не беседовали с Вами основательно, по-старинному, с чаем и бубликами, дорогой мой Николай Александрович! Встречаемся редко… В основном, на юбилеях или… (печально) по грустнейшему
поводу….
Семашко (обнимаясь с Михаилом Михайловичем): Весьма, весьма рад, друг мой, видеть Вас в здравии и бодрости.
Помните Сологуба:
Воззвав к первоначальной силе,
Я бросил вызов небесам,
Но мне светила возвестили,
Что я природу создал сам…
Семашко: Георгий Валентинович читал или пересказывал своим девочкам «В краю непуганных птиц», «За волшебным колобком».
Девочки спрашивали его: а что такое «земля обетованная»?
Пришвин: Мало было вестей, почти ничего… А впрочем, как и в 1914 году, чего-то мы не знали… главного не знали… По радио передавали глухо о больших сражениях. Из Москвы вести: река женских слёз. И скоро с фронта, река мужской крови… Враг на пороге у всех жизненных центров страны. Простые люди ждали… или Минина и Пожарского… или переворота…
Шла война всего земного шара, потому что в бедке, постигшей нас, весь мир виноват… Немец под Можайском, Вязьма взята, фашисты заняли Дмитров, Клин… Слышалась уже пушечная стрельба в направлении Калязина…
Речь Иосифа Виссарионовича произвела огромное впечатление… Воодушевились, вдохновились: «победа будет за нами»! Конечно же, Вы помните сталинское перечисление великих имён России: Плеханов, Ленин, Белинский, Чернышевский, Толстой, Суворов, Кутузов… Первым Сталин назвал Георгия Валентиновича… Для Вас, Николай Александрович, это было неожиданным?…
Семашко: Признаюсь, да… Ведь даже включение имени в столь значимый список – событие грандиозное… А тут – назван первым среди самых великих, самых достойных…
Пришвин: Помню ленинградскую брошюру о Плеханове…
Семашко: Обескровленный блокадой Ленинград выпустил серию брошюр «Гениальные люди великой русской нации». «Бородино» сражалось… Пушкинское, некрасовское, толстовское слово было грозным для врага оружием… Оно ободряло, врачевало, выпрямляло человеческую душу… Плеханов тоже сражался… вместе с нами…
Пришвин: Позиция Плеханова в 1914 году, позиция Плеханова позднее
тем самым видится по-другому…
Семашко (с интонацией горечи и душевной боли): Да, обижали
Георгия Валентиновича… несправедливо обижали… И сам я свою личную вину чувствую… «Неистовые ревнители» … Горько и больно вспоминать… Большевик Семашко… Меньшевик Плеханов… Стыдно, горько, печально…
Пришвин (успокаивает собеседника)…
1. ЛИПЕЦК В ЖИЗНИ Г.В. ПЛЕХАНОВА :
«Здесь, в Липецке, развилась эта поэтическая сторона его натуры…»
«…Когда я познакомилась с зелёным городком
Липецком, действительно утопающим в зелени,
с чудным его местоположением на холмах,
с которых открывается незабвенный вид на долину
реки Воронежа, с его синеющими прудами, озёрами,
сочными лугами и густыми хвойными лесами, -
сказала себе: мне понятна теперь любовь Георгия
Валентиновича ко всему прекрасному, к природе,
животным, скульптуре, поэзии. Здесь, в Липецке,
развилась эта поэтическая сторона его натуры…»
Розалия Марковна Плеханова.
В альманахе «Г у д а л о в к а», изданном к 135-летию со дня рожденияземляка, опубликовано эссе Виктора Елисеева «Плеханов в Липецке:
факты, гипотезы, предположения», а также исследования А.Яблонского,
Н. Погребенко, В. Полякова, А. Бережанского. Краеведы прослеживают
события из истории семьи Плехановых, переехавшей в Липецк.
Отставной штабс-капитан В.П. Плеханов купил у вдовы коллежского асессора Натальи Петровны Андреевой «деревянный дом с имеющимся при нём подворным строением в г. Липецке в 1-ой части 38 квартала со всем при нем приусадебным местом под № 1» событие сие произошло 20 октября
1867 года). До сего времени многочисленное семейство имело проживание в родовом имении Гудаловке.
В это время «Жоржик» готовился отбыть в губернский Воронеж,
чтобы поступить в Воронежскую военную гимназию. В августе 1868-го
Георгий был зачислен во второй класс оной гимназии.
Краеведы задаются дотошными вопросами: когда же впервые побывала в
Липецке будущая знаменитость? Сестра его - Клавдия Валентиновна вспоминала о том, как не раз отлучалась с братьями в уездный Липецк.
В мемуарах Клавдии Валентиновны есть особое упоминание о визите
(по поручению отца) в Липецк её братьев - Фёдора и Георгия.
7 мая 1873 года ушёл из жизни Валентин Петрович Плеханов. Через
три дня состоялись похороны на Евдокиевском кладбище. Отпевание происходило в Соборной церкви.
Липецк помнит Георгия и гимназистом, и студентом Горного
института. Сестра Клавдия делится воспоминаниями о тех временах:
«Им очень интересовалось липецкое общество. Но он был поглощен
книгами…»
И отрок Жоржик, и студент Георгий, и мудрый Георгий Валентинович Плеханов (в разные годы жизни и в разных « своих университетах») вникал в историю Гудаловки, историю Липецка. Летописи, почтенныетруды В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, К.Ф. Калайдовича, П.П. Семёнова-Тяншанского, С.М. Соловьёва, Д.И. Иловайского… «Тамошняя гора (на коей
во времена Петра Великого стояла отменно высокая липа) и теперь называется
Городищем. Имя Липецкого леса и речки Липецки есть древнее. В летописи сказано, что князь Липецкий ушёл в леса Воронежские, а город Липецк, как
известно, находится на берегу Воронежа», - писал Н.М. Карамзин. «Липецк возник на месте другого города, существование которого относит предание к глубокой древности. Принадлежал к Курскому княжеству, затем был резиденцией липецких князей. В 1284 г. Липецк разорён татарами за непослушание баскаку Ахмату», - свидетельствовал авторитетный «Энциклопедический словарь» Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона (том ХУ11.
1896).
Липецкий краевед конца Х1Х-начала ХХ вв. В.И. Жуков, обладавший
также лирическим даром, воссоздавал древние страницы истории родного
города:
Из сероватых скал ущелья Прошли века, из луков гнутых
Ручьи холодные бегут. Уж не пускает стрелы враг.
Кольцом блестящим обнимают
Медведя бурого приют. Значенье крепость потеряла,
И развалился княжий двор.
Но люди выгнали медведя, С сохою ратник подружился
И стали город городить. И вырубил зелёный бор.
И стали с луком за плечами
С бугра за ворогом следить. Ползёт всё дальше город новый
Через овраги до реки,
Когда народ Россию строил, На городище остаются
Наш легендарный Святослав Одни домишки-старики.
За свой удел жестоко спорил -
И он, по-своему, был прав. И только прах, что под ногами,
Да черепки былых веков
Не много видел схваток лютых Поэту чуткому расскажут
Глубокий каменный овраг… О славе липецких полков.
… Какие источники формировали исторические и этические взгляды Плеханова? Что входило в круг его чтения?
Сегодня мы уже можем с полным основанием называть имена, факты, события, коллизии, концепции… Вот, например, собрание сочинений
Александра Ивановича Левитова, основательно проштудированное Георгием
Валентиновичем. Уроженец древнего («бывшего») города Доброго привлёк
внимание Плеханова глубоким знанием истории государства
Российского, «прошедшего горя родной стороны, её испытаний великих», того,
как «крепкие старинные люди отстаивали русскую землю и русскую честь». Под Гудаловкой, под Грязями, Сокольском, Липецком, как и автобиографический левитовский повествователь, наблюдал Георгий Плеханов «памятники, пощаженные временем», свидетельства славного прошлого:
земляные валы, «видевшие времена Годунова», да и сами «липецкие дебри», разбуженные в эпоху Петра Великого: «И после уж, когда этот острожек фортецией назван был, когда рука, всему миру известная, из липецких дебрей
стуком топоров, рубивших лес для Воронежского флота… зверей распугала,
около этой фортеции мужичишки и всякие посадские люди селиться стали,
потому что сторона была очень привольная. Горсть посеешь - воза собирай,
рыбы и живности всякой - ешь не хочу».
Георгий Плеханов вчитывался в левитовские строки о далёком-
незабвенном: «… сам царь Пётр Алексеевич, отпускаючи из Москвы с бароном Розовым в нашу глушь, целовал. Целовал попа в уста, прямо, царь Пётр спрашивал у него: «Поп Михайло! Хоша и в Москве ты мне, по своей грамоте, надобен, но отпущаю тебя в лес-дубраву, в Липецы, чугунную руду копать и над стройкой, к примеру, моих царских кораблей приглядывать…»
…Нижний парк встречал спокойным шумом вершин старинных великанов - тополей. Мудры и отзывчивы к человеку могучие деревья. Сколько
жизней, чувствований, любовей осеняли они своими ветвями! Сколько признаний, мольбы, горестных раздумий слышали они на веку своём немалом.
Нижний парк, окрестности Липецка помнили Анну Петровну Бунину, «русскую Сафо», знаменитую поэтессу, члена «Беседы любителей русского
слова»:
О росс! ликуй, - твоя победа!Ликуй и пой: попрал врагов!
Нет буйству их отныне следа!
Из их поверженных рядов
Твоя возникла прочна слава!
Ты змия сокрушил стоглава, -
Стоока Аргуса сразил ;
Очистил землю от разбоев,
И свету указав героев,
В нем мир погибший возродил…
- это строки из стихотворения Анны Буниной «На истребление
французов, нагло в сердце России вторгнувшихся».
В «Библиографическом каталоге» (Санкт-Петербург, 1826) говорилось, что А.П. Бунина «по превосходству своих творений имеет право занять первое место между российскими писательницами и паче стихотворицами». В числе
ценителей её поэзии были Г.Р. Державин, И.А. Крылов, И.И. Дмитриев.
Неизлечимая болезнь преследовала Анну Петровну. И.Бунин, прослеживая трагические изгибы жизненного пути русской поэтессы, писал, что «у неё открылся рак груди, который всю остальную жизнь её превратил в непрерывную цепь страданий». Не помогло лечение в Англии. Она приезжала на Липецкие воды…
Нижний парк… Годы и десятилетия… Песенным эхом таяли перелётные
годы, зарницами сухих молний вспыхивали исчезающие дни. Свирепели зимы, роскошествовали вёсны; летнее буйство плоти, а потом - осеннее искупление. Вскормленные, вспоенные из родниковых глубин, омытые голубыми дождями,
хрустально-свежими росами листья, заслышав прощальные крики перелётных стай, вздрагивали предчувствием неудержимого полёта. Трепетали от боли
материнские и отцовские ветви, расставаясь с единосочной родимой листвой. Опадали наивно грезившие о поднебесье, о лебединой пернатости листья. Уходили от родимого порога, возмужав, дети человеческие. Боль утрат роднила
деревья и человека.
Нижниё парк помнит песенно-вдохновенные слова Василия Андреевича Жуковского…
Там небеса и воды ясны!Там песни птичек сладкогласны!
О Родина! все дни твои прекрасны!
Где б ни был я, но все с тобой
Душой.
Ты помнишь ли, как под горою,
Осеребряемый росою,
Белелся луч весеннею порою
И тишина слетала в лес
С небес?
Ты помнишь ли наш пруд спокойный,
И тень от ив в час полдня знойный,
И над водой от стада гул нестройный,
И в лоне вод, как сквозь стекло,
Село?
В дорожном альбоме Жуковского хранились зарисовки Липецка. Василий Андреевич рисовал, памятуя исторические заметки Карамзина. Всё
здесь дышало историей… Где-то здесь усладой для пчелиных и шмелиных роев росла-цвела отменно высокая липа, Петром Великим замеченная и в герб города удостоенная. Собор, петровские запруды, городище, парковые аллеи… Сам Жуковский происходил из здешних мест; был он сыном Афанасия Бунина и пленной турчанки Сальхи.
Василий Андреевич в путешествиях делал зарисовки. В его дорожном альбоме - несколько рисунков из Липецка… Всё здесь дышит памятью, былое
сплавляется, сливается с настоящим…
О милых спутниках, которые наш светСвоим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: и х н е т;
Но с благодарностию: б ы л и…
В Липецке многократно бывал Гаврила Романович Державин, тамбовский губернатор…
Чтение. Прогулки по окрестностям Липецка. Снова - чтение,
чтение, чтение… Напомним слова сестры его Клавдии Валентиновны:
«Им очень интересовалось липецкое общество. Но он был поглощен книгами.
Редко выходил к гостям, ещё реже бывал у кого-нибудь…
2. ВОРОНЕЖСКИЕ «У Н И В Е Р С И Т Е Т Ы»
ГЕОРГИЯ ПЛЕХАНОВА
Герб Воронежа: «Щит разделён надвое: в золотом поле двуглавый
орёл, а в красном поле опрокинутый сосуд, из которого истекает
река Воронеж».
Герб Воронежской губернии: «В чёрном щите золотая гора, исходящая с правого бока щита, на которой серебряный кувшин, изливающий такую же воду».
Река Воронеж - наиболее крупный левобережный приток Дона. Начинается от слияния Лесного и Польного Воронежа (их истоки - на Тамбовщине). Имеет крупные притоки: Становая Ряса, Матыра, Байгора, Плавица. Воронеж - характерная равнинная река с весенним половодьем восточно-европейского типа.Воронеж летописный упомянут под 1177 годом. Древнейшие летописи
(Лаврентьевская, Ипатьевская) сообщают о рязанцах, «ехавше в Воронежь». О
древнем Воронеже упоминает Никоновская летопись. «Повесть о разорении Рязани Батыем» говорит о Воронеже как месте вражеской стоянки накануне гибельного вторжения в пределы княжества. Исследователь А. Амелькин указывает на два возможных расположения Воронежа летописного: Романово
городище под Липецком и окрестности села Ратчино под Раненбургом. Воронежем называлась древняя территория, где, вероятно, была крепость Воронеж. Можно только предположительно говорить о локализации области
«Воронеж». Согласно археологическим данным, в Х11-Х111 веках в бассейне Верхнего Воронежа, на берегах Лесного Воронежа, собственно Воронежа, Рясы,
Матыры существовали древнерусские укрепленные поселения, которые и отождествляют с Воронежем летописным.
«Историческое сведение о городе Воронеже» Евфимия Алексеевича
Болховитинова (1767-1837):
«Гораздо знаменитейшая эпоха города сего начинается со времени царствования государя, преобразователя России, Петра 1. Ибо он отличил сей город основанием в нем многих государственных заведений, а особливо флота. Здесь, думаю, приятно будет согражданам исчислить все известные деяния сего великого монарха в Воронеже. А при том и по оным одним достоин любопытства россиян и достопамятен будет город наш…
Сей мудрый и деятельнейший государь, приехавши в Воронеж в 1694 году и усмотрев, что река Воронеж по причине близкого своего втечения в Дон, впадающий в Азовское море, способна к судоходству, и что много было притом около Воронежа годных для кораблестроения лесов, взял случай к прожекту, сообразному давним уже видам своим на завоевание Азова и всего Крыма; и на тот конец решился завести в Воронеже корабельную верфь для Азовского моря. А как во всех своих предприятиях государь сей был скор и нетерпелив, то в том же году прислал он на Воронеж корабельных мастеров и плотников с потребными наставлениями и повелениями. Для верфи же избрал он место на одном ближнем острове реки Воронежа, отделенном от городской стороны небольшим в правую сторону от стремя протоком, по которому некогда и вся река шла, а потом отклонилась. Но поелику сей остров в натуральном своем положении мог быть занимаем полою водою, то государь повелел сделать на нем сряду две квадратной фигуры насыпи, одну вышиною от ватерпаса острова аршин на 8, а другую аршина на 4. На первой построил он небольшую деревянную цитадель, в коей помещено было и Адмиралтейство а на нижней насыпи основал верфь. А поелику место сие не очень пространно, то после строились суда и вдоль по берегу около Успенской и Богословской церкви, где были поделаны также корабельные подмостки…»
Георгий со всё возрастающим интересом узнавал, как государь «приблизил» реку Воронеж к могучему Дону; как венценосец «упражнялся в трудах, работал своими руками как мастер наряду с товарищами»;как затем «неусыпный государь» озаботился появлением «канала, начавшегося копанием для соединения Дона с Окою».
Из «Исторического сведения о городе Воронеже»:
«Кроме сего неусыпный государь в Воронеже занимался в сие время литературою и умножением в России новых книг, рассматривая на сей конец переводы, как-то: переведенную Зотовым фортификацию манера Блонделева, также новонапечатанные Московские ведомости, календари и проч. и все то отсылал в московскую типографию, иное для напечатания вновь, а иное для перепечатания. Он даже занимался тут присланными к нему на апробацию типографскими новоотлитыми литерами, а иные из них повелевал переливать. Сверх всего сего государь во время пребывания своего в Воронеже сам сделал модель нового рода корабля, и модель сия доныне сохраняется в каменном магазине или цейхгаузе, им самим построенном за рекою Воронежем на острове…
На горе возле Воронежа видны старые гробы. Гора сия от времени обвалилась и разорилась во многих местах, в коих земля поосыпалась, так как сие кладбище есть уже не что иное, как небольшая отделившаяся горка, и на ней от верху до низу находят черепы и кости с обломками гробов. На вершине горы сей видны два дерева и две гробницы; одна из сих гробниц еще не повредилась, а другая вся изломалась. Грунт земли, находящийся пред кладбищем, прежде соединен был с оным… …слобода Чижовка с несколькими
ветряными мельницами…»
Жадно ловило любопытствующее ухо исторические были и былины:
о литейном заводе для изготовления пушек, мортир, якорей и всего ко флоту и артиллерии потребного; о канатном и смольном дворах, разных фабриках; «сообщительном мосте», пороховых погребах, «нужнейших вещах для флота», ухищрениях «для противоборствия набегам варваров».
Город разделялся на три части: верхнюю, нижнюю и предместье. В первой на горе пребывание имел епископ Воронежский и Елецкий при соборе и нескольких церквах приходских. Во второй части, по-над Воронежем, внизу на набережной - Успенская церковь, дворец, цейхгауз каменный о трёх этажах,
судебные места, дома начальников, служителей адмиралтейских. В третьей -
Акатовой - части «отправлядли знатную торговлю» купцы. Вокруг же -
пригородные слободы: Чижовка, Гусиная слободка под Чижовскими горами, Стрелецкий Лоск, Чернавский Балк и Беломестная, Нищенска слободка около Девичьего монастыря, слобода Придача, Клементьевка или Монастырщинка.
В отдалении располагались земляные «крепости»: Тавровская, Хоперская, Павловская, Траншамент.
Будущий деятель Интернационала узнавал подробности из быта и бытия Немецкой слободы, которая населялась мастеровыми из немцев, голландцев, англичан и итальянцев. Были здесь и две лютеранских церкви.
…По большой воде - разливу реки спускали царскую галеру «Принципиум». Сам царь Пётр завершал работы. Опытнейший судовой плотник Осип Щека «со товарищи». Историческое эхо повторяет имена «шхипманов»,
умельцев: Тихона Лукина, Степана Васильева, Ивана Кочета, Фаддея Попова, Лукьяна Верещагина, Гаврилы Меншикова, Федосия Скляева, Василия Корчмина, Анисима Молярова. Историческое эхо будет повторять имена
сподвижников великого Петра: Александра Меншикова, Федора Плещева, Григория Скорнякова-Писарева, И.М. Головина.
Воображение гудаловского отрока будоражили всё новые и новые
распоряжения неугомонного самодержца: велел тот наловить на Дону и по другим рекам разных родов редких птиц по приложенной росписи; для столичного зверинца приказано было поймать пять или шесть диких быков,
«приискать великих костей, как человеческих, так и слоновых, и других необыкновенных».
* * *
Воронежские у н и в е р с и т е т ы Георгия Плеханова…Что привлекло внимание любознательного отрока из тамбовской Гудаловки? О чём вспоминалось-думалось потом, в Петербурге, Москве, Саратове, Ростове-на-Дону, в далёкой Женеве?..
В Воронеже, Тамбове, Липецке уважительно звучало имя Дмитрия
Никитича Бегичева, читались его повести и романы, в которых угадывались
приметы Поворонежья, характеры и коллизии, имевшие место быть в родимых
«палестинах» («Ольга. Быт русских дворян в начале нынешнего столетия»
(1840), «Провинциальные сцены» (1840), «Последствие услуги, оказанной
кстати и вовремя» (1842), «Записки губернского чиновника» (1845), «Быт русского дворянина в разных эпохах и обстоятельствах его жизни» (1851).
Особенно заинтересовал земляков «франклинов журнал», который
раскрывал и популяризировал методы и методику нравственно-духовного
совершенствования личности. Герой бегичевских эпических повествований
совершал нравственную работу над собой по методу «Франклинова дневника»,
предполагавшего устранение, преодоление индивидуальных недостатков через
самоанализ, ежедневный критический отчёт перед самим собой. Георгий Плеханов как раз и озаботился пассионарной идеей нравственного
самоусовершенствования.
Отношение Г.Плеханова к «франклинову дневнику», к «франклиновой»
этико-педагогической системе во-многом «родственно» с отношением
Льва Толстого, проявившего живейший интерес к педагогическим и
философско-психологическим исканиям Д.Н. Бегичева. Лев Николаевич
признавался, что впервые он узнал о «франклиновом дневнике» из романа
Бегичева «Семейство Холмских». Биограф Л.Н. Толстого Н.Н. Гусев
акцентирует внимание на одном из знаменательных фактов в жизни Льва Николаевича: молодой 23-летний писатель ( в 1851 г.) выделил в круге
своего чтения бегичевское «Семейство Холмских»: «Роман, несомненно, был интересен Толстому, как любовно нарисованная картина быта и нравов того русского поместного дворянства, к которому принадлежал он сам. Но наибольшее значение роман Бегичева имел для Толстого тем, что из него он впервые узнал о «франклиновом дневнике».
Исследователи-толстоведы утверждают, что именно под влиянием бегичевского «Семейства Холмских» Толстой приступил к систематическим дневниковым записям-самоисповедям с целью нравственного самоусовершенствования. В своих статьях о Льве Толстом Г.В. Плеханов
коснётся многих проблем, связанных с совершенствованием, гражданским
становлением личности.
Плеханов с интересом знакомился с биографией даровитого литератора. Уроженец Тульского края, отпрыск старинного дворянского рода, будущий воронежский губернатор, Дмитрий Бегичев (1780-1854) гусаром
участвовал в Аустерлицком, Фридланском сражениях, формировал кавалерию
в Тамбове. Знакомство и дружба с Денисом Давыдовым. Общие интересы,
общие воспоминания:
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед…
На затылке кивера,
Доломаны до колена,
Сабли, ташки у бедра,
И диваном - кипа сена…
Сестра героя-партизана Отечественной войны 1812 года, Александра Васильевна, стала женой Д.Н. Бегичева. Умонастроения молодого Бегичева
характеризует и его сближение с Вильгельмом Кюхельбекером, исповедовавшим гуманистические идеалы, свободолюбие, дружество: «Други, я в мечтаньях с вами; Братия, я вижу вас! Вам сей кубок, отягченный Влагой
чистой и златой; Пью за наш союз священный, Пью за русский край родной!..
Да паду же за свободу, За любовь души моей, Жертва славному народу, Гордость плачущих друзей!»
В «Липецком энциклопедическом словаре», трёхтомной «Липецкой
энциклопедии» прослеживались «тропы», ведущие от Бегичевых к А.С. Грибоедову ( заключительные сцены «Горя от ума» писались на тульско-липецкой земле, в бегичевском имении ).
«Семейство Холмских» в круге плехановского чтения… Пронский
(герой романа) «…увидел под горою полуразвалившуюся, чёрную избу,
крытую соломой, в которой нашёл всю семью за обедом… Прочие были в изодранных, запачканных рубашках, отвратительной нечистоты, и босиком. Пустые щи и блюдо вареного картофеля составляли весь обед их. Хлеб был пополам с мякиною, и даже, как заметил Пронский, в соли имели они большой недостаток. Старуха бабушка, вероятно, жена старика, с которым он говорил, держала подле себя, в ветошке, немного соли и маленькими щепотками оделяла всех. На столе стояло ведро воды, из которого черпали и пили ковшиками…»
Георгий Плеханов, готовивший себя к народному заступничеству, видел
подобные описанным в бегичевском «Семействе Холмских» картины и в
Гудаловке, и в Диком, и в Грязях, и в Сокольском, да и в том же Липецке.
…Губернский Воронеж помнил о Кольцовых. Георгий Плеханов
вслушивался, вдумывался в воспоминания тех, кто знавал Кольцовых, самого Алексея Васильевича Кольцова (1809-1842). Вчитывался в суждения
Белинского о русском гении из Воронежа: «Он видел вокруг себя домашние хлопоты, мелочную торговлю с ее проделками, слышал грубые и не всегда пристойные речи даже от тех, из чьих уст ему следовало бы слышать одно хорошее… По счастью, к благородной натуре Кольцова не приставала грязь, среди которой он родился и на лоне которой был воспитан. Сыздетства он жил в своем особенном мире, - и ясное небо, леса, поля, степь, цветы производили на него гораздо сильнейшее впечатление, нежели грубая и удушливая атмосфера его домашней жизни».
Кольцовское - трепетное, нежное, страстное, вдохновенное,
родное-близкое:
Красным полымем
Заря вспыхнула ;
По лицу земли
Туман стелется.
Разгорелся день
А вторая их
Огнем солнечным,
Подобрал туман
Выше темя гор,
Нагустил его
В тучу черную ;
Туча черная
Понахмурилась,
Понахмурилась,
Что задумалась,
Словно вспомнила
Свою родину…
В родной Гудаловке, Сокольском, Липецке певали сородичи, земляки кольцовские песни: «Люди добрые, скажите…», «Песню пахаря», «Не шуми ты, рожь», «Ты не пой, соловей», «Обойми, поцелуй…», «В поле ветер веет…»,
«Без ума, без разума», «На заре туманной юности», «Что ты спишь, мужичок?»… В домашнем чтении Плехановых неизменно
присутствовал Кольцов, его «Косарь», «Раздумье селянина», «Горькая доля»,
«Первая песня Лихача Кудрявича», «Вторая песня Лихача Кудрявича», кольцовские «Русские песни», «Разлука», «Два сокола», «Расчет с жизнью»,
«Всякому свой талан»…
Кольцовский «Путь»:
Путь широкий давно Много слуг и казныПредо мною лежит. Под замками лежит;
Да нельзя мне по нем И лихой вороной
Ни летать, ни ходить… Уж оседлан стоит.
Кто же держит меня? Да на путь - по душе -
И что кинуть мне жаль? Крепкой воли мне нет,
И зачем до сих пор Чтоб в чужой стороне
Не стремлюся я вдаль? На людей поглядеть;
Или доля моя Чтоб порой пред бедой
Сиротой родилась! За себя постоять,
Иль со счастьем слепым Под грозой роковой
Без ума разошлась! Назад шагу не дать;
По летам и кудрям И чтоб с горем, в пиру,
Не старик еще я: Быть с веселым лицом,
Много дум в голове, - На погибель идти -
Много в сердце огня! Песни петь соловьем!
Свой п у т ь предстоял гудаловскому правдоискателю-человеколюбцу. «Много дум в голове, -Много в сердце огня!..»
…В семье Плехановых любили, почитали, читали и перечитывали
сочинения ещё одного знаменитого воронежца Ивана Саввича Никитина
(1824-1861).
Та же никитинская «Ночь в деревне». Совсем по-гудаловски, по-липецки,
по-воронежски воссозданная зима-матушка во всём её великолепии:
Весело сияет Как начнут шататьсяМесяц над селом ; По дворам чужим, -
Белый снег сверкает Мудрено ль связаться
Синим огоньком. С человеком злым!..
Месяца лучами А уж тут дорога
Божий храм облит ; Не к добру лежит:
Крест под облаками Позабудут бога,
Как свеча горит. Потеряют стыд.
Пусто, одиноко Господи, помилуй
Сонное село; Горемык-сирот!
Вьюгами глубоко Дай им разум-силу,
Избы занесло. Будь ты им оплот!..
Тишина немая И в лампаде медной
В улицах пустых, Теплится огонь,
И не слышно лая Освещая бледно
Псов сторожевых. Лик святых икон,
Помоляся богу, И черты старушки,
Спит крестьянский люд, Полные забот,
Позабыв тревогу И в углу избушки
И тяжелый труд. Дремлющих сирот.
Думает-гадает Вот петух бессонный
Про своих сирот: Где-то закричал;
Кто их приласкает, Полночи спокойной
Как она умрет. Долгий час настал.
И бог весть отколе
Песенник лихой
Вдруг промчался в поле
С тройкой удалой,
И в морозной дали
Тихо потонул
И напев печали,
И тоски разгул.
Современники отмечали, что у Плехановых была неплохая по тому времени домашняя библиотека. Конечно же, детство, отрочество и юность
Георгия Плеханова было одухотворено чтением, общением с литературными героями, с цвето-музыкой поэтическо-художественных образов и картин…
Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Тишь-безлюдье вокруг,
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом, - на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, - воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко, далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, весла к лодкам несут…
А восток все горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встает, из-за пашен блестит ;
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет - песню поёт,
По плечу молодцу всё тяжелое…
Не боли ты, душа! отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!
От первой жены у Валентина Петровича Плеханова былосемеро детей: Любовь, Александр, Софья, Митрофан, Мария, Николай
и Григорий. Овдовев в 45 лет, Валентин Петрович вступил в брак с
Марией Фёдоровной Белынской (Белинской), будущей матерью Г.В. Плеханова.
От старших сестёр и братьев «Жоржик» слышал звучно-чарующие
слова-образы «Ссоры», «Бурлака», «Старого слуги», «Портного», «Песню
бобыля». Знали наизусть никитинскую «Русь»:
Под большим шатром Подымает грудь
Голубых небес = Море синее,
Вижу - даль полей И горами лёд
Зеленеется. Ходит по морю ;
И на гранях их И пожар небес
Выше тёмных туч, Ярким заревом
Цепи гор стоят Освещает мглу
Великанами Непроглядную…
По степям в моря Это ты, моя
Реки катятся, Русь державная,
И лежат пути Моя родина
Во все стороны. Православная!
Посмотрю на юг - У тебя ли нет
Нивы зрелые, Поля чистого,
Что камыш густой, Где б разгул нашла
Тихо движутся; Воля смелая?
Мурава лугов У тебя ли нет
Ковром стелется, Про запас казны,
Виноград в садах Для друзей стола,
Наливается. Меча недругу?
Гляну к северу - У тебя ли нет
Там, в глуши, пустынь, Богатырских сил,
Снег, что белый пух, Старины святой,
быстро кружится ; Громких подвигов?
Никитинская «Русь» была для «Жоржика» своеобразной «Историей
государства Российского» («Перед кем себя Ты унизила? Кому в чёрный день
Низко кланялась? На полях своих, Под курганами, Положила ты Татар полчища»). Георгий с сестрами и братьями часто бывал на этих курганах,
под которыми дремала-покоилась сама История. Русь державная, Русь
православная… Минувшая судьба дедичей и отчичей («Ты на жизнь и смерть Вела спор с Литвой И дала урок ляху гордому. И давно ль было,
Когда с Запада Облегла тебя Туча тёмная? Под грозой её Леса падали, Мать сыра-земля Колебалася, И зловещий дым От горевших сёл Высоко вставал Чёрным облаком!»).
Отец Валентин Петрович значительную часть своей жизни прослужилв армии. Его воспоминания, рассказы близких и родных, участвовавших в
сражениях, перекликались с наблюдениями лирического никитинского героя(«Но лишь кликнул царь Свой народ на брань - Вдруг со всех концов Поднялася Русь. Собрала детей, Стариков и жен. Приняла гостей На кровавый пир»). Могильные холмики над останками вероломных пришельцев будоражили воображение отроков и отроковиц («И в глухих степях, Под сугробами, Улеглися спать Гости навеки. Хоронили их Вьюги снежные, Бури севера О них плакали!..»).
Уроки истории… Воспитание историей…
И теперь среди И во всех концахГородов твоих Света белого
Муравьём кишит Про тебя идёт
Православный люд. Слава громкая.
По седым морям Уж и есть за что,
Из далёких стран Русь могучая,
На поклон к тебе Полюбить тебя.
Корабли идут. Назвать матерью,
И поля цветут, Стать за честь твою
И леса шумят, Против недруга,
И лежат в земле За тебя в нужде
Груды золота. Сложить голову!
Вольнолюбивым настроениям гудаловского свободолюбца импонировали никитинский «Дневник семинариста», «Обличитель чужого
разврата», «Постыдно гибнет наше время!», «Тяжкий крест несем мы,
братья», «Падет презренное тиранство».
3. «…когда Россия молодая мужала
с гением Петра» ( Петровские преобразования
в восприятии Г.В. Плеханова)
«Однажды в присутствии гр. Шереметева и генерал-адмирала
Апраксина Петр рассказывал, что в ранней молодости он читал
летопись Нестора и оттуда узнал, как Олег посылал на судах войско под Царьград. С этих пор запало в нем желание сделать
то же против врагов христианства, вероломных турок, и
отмстить им за обиды, какие они вместе с татарами наносили
России. Эта мысль окрепла в нем, когда во время поездки в
Воронеж в 1694 г., за год до первого азовского похода, обозревая
течение Дона, он увидел, что этой рекой, взяв Азов, можно войти в
Черное море, и решил завести в пригодном месте кораблестроение».
В. С. К л ю ч е в с к и й
Знакомство с летописями, трудами Ключевского, Татищева, Карамзина,
Соловьёва у Георгия Плеханова будет ещё впереди, а пока отрок из Гудаловки с живейшим интересом созерцал заводскую канцелярию Петра
Великого, место, где стоял домик царя-преобразователя, чугунный трехгранник памятного обелиска с надписью: «Незабвенному везде и во всем
Великому Отцу Отечества Императору Петру Первому, основателю нашего города, указавшему в нем новые целебные источники и новые средства богатства народного. Сооружен усердием купца Павла Небученова в 1839 году. Отлит в г. Тамбове на чугунном заводе Иваном Федоровым».
В губернском Воронеже ученик военной гимназии Георгий Плеханов много раз убеждался, как жива и плодотворна память о деяниях Петра Алексеевича.
Преосвященный Феофан Прокопович 8 сентября 1720 года произнес
«Похвальное слово о Флоте Российском»: «…Но обще о пользе флота много бы глаголати, но не нужно, яко всему благорассудному известно есть… Не сыщем
ни единой в свете деревни, которая над рекою или езером положена и не
имела бы лодок. А толь славной и сильной монархии, полуденная и полунощная моря обдержащей, не иметь бы кораблей… Как жить и от нападения неприятельского опасатися, не токмо что оборонитися?.. А вам, о мужественнии военачальницы и воини, котории на сей толь трудной и страшной акции труждатися не устрашилися есте и толь славную получили викторию, вам, о вернии монарха вашего служителие и истиннии его же подражателие, чем речем? Кий венец соплетем? Кая победительная пения сочиним? Не краткого слова, но вечного прославления достойни есте. Должни
блажити вас старии, должни на образ ваш смотрети юнии; должен нынешний век величати, должен будет славити и последний род».
Липецку, Доброму, Сокольску, Воронежу досталась особая судьба
строить корабли для Флота Российского.
Георгий Плеханов со всё возрастающим интересом постигал «земли родной минувшую судьбу». Лиро-поэтическая традиция воссоздавала дела и дни степняков-россиян, озаботившихся флотостроительством. Воронежец Иван Никитин живописал:
…Тому давно, в глуши суровой,
Шумел тут грозно лес дубовый,
С пустынным ветром речи вел,
И плавал в облаках орел;
Синела степь безгранной далью.
И, притаясь за вал с пищалью,
Зажечь готовый свой маяк,
Татар выглядывал казак,
Но вдруг все жизнью закипело,
В лесу железо зазвенело -
И падал дуб, он отжил век…
И вместо зверя человек
В пустыне воцарился смело,
Проснулись воды, и росли
Гроза Азова - корабли…
Плеханов был знаком с тудами Евфимия Болховитинова, с его «Историческим сведением о городе Воронеже» : «… приятно будет согражданам исчислить все известные деяния сего великого монарха в Воронеже. А при том и по оным одним достоин любопытства россиан и достопамятен город наш…» Крупнейший знаток истории Подстепья,
Подонья, Поворонежья констатировал: «… подсудны были тогда непосредственно Воронежу, яко провинции, уездные города… прямо к Воронежу приписаны были адмиралтейского ведомства литейные заводы Липецкий, Корминский и Боренский. На них лились пушки, делались ружья, штыки, алебарды, якоря, проволока, сталь, осьмигранное железо и разные ко флоту принадлежащие вещи».
Знал Георгий и повествование о путешествии Корнеля де Бруина в
1700-1710 годах, зафиксировавшее деяния императора и «птенцов гнезда
Петрова» в Ораниенбурге, Добром, Сокольске, Задонске, Воронеже.
Кондратий Рылеев написал поэму «Пётр Великий в Острогожске» («Оглася победой славной Моря Черного брега, Ты смирил, монарх державный, Непокорного врага. Страшный в брани, мудрый в мире, Превзошёл ты всех владык, Ты не блещущей порфирой - Ты душой своей велик»). Подонье и
Приворонежье помнят судьбоносные деяния («Там, где волны Острогощи В Сосну Тихую влились; Где дубов тенистых рощи Над потоком разрослись Где с отвагой молодецкой Русский крымцев поражал… Где, плененный славы звуком, Поседевший в битвах дед Завещал кипящим внукам Жажду воли и побед…»).
Завещанную «кипящим внукам жажду воли и побед» восприняли
«народные заступники».
Плеханов сочувственно цитирует мнение Белинского: «России нужен теперь Пётр Великий», «России нужен новый Пётр Великий». Плеханов солидаризируется с позицией предшественника («…экономических последствий реформ Петра Первого вполне достаточно для развития у нас капитализма…»).
4. «Но пусть мой внук услышит ваш приветный
шум…» (Пушкины и Плехановы на земле
Липецкой)
…Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон,
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет…
А.С. Пушкин. «Вновь я посетил…»
В «Родословной моего героя» (1836) есть строки:
Люблю от бабушки московскойЯ толки слушать о родне,
О толстобрюхой старине…
Из «Начала автобиографии»: «…дед мой служил во флоте и женился на Марье Алексеевне Пушкиной». Отец Марии Алексеевны - Алексей Фёдорович Пушкин, еще находясь на военной службе, взял в жены Сарру Юрьевну Ржевскую - дочь соратника Петра 1. В 1745 году в тамбовском имении
под «бывшим городом Добрым» родилась будущая бабушка русского гения.
Покровское, Кореневщино, Капитанщино… В 1773-ем по казенной надобности оказался на Липецких заводах Осип Абрамович Ганнибал. Внимание флотского офицера было благосклонно воспринято двадцативосьмилетней Марией. В том же 1773-ем они были повенчаны.
Вспоминая о детских годах, о первых уроках («В начале жизни школу помню я; Там нас, детей беспечных, было много; Неровная и резвая семья…»),
о первых наиболее ярких впечатлениях, А.С. Пушкин говорит о доброй наставнице («мамушке моей») - бабушке из Кореневщина Марии Алексеевне:
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шопотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы…
От ужаса не шелохнусь бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец
И длинный рот, где два зуба стучало, -
Всё в душу страх невольный поселяло.
Я трепетал - и тихо наконец
Томленье сна на очи упадало.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали,
Обманами мой сон обворожали.
Терялся я в порыве сладких дум:
В глуши лесной, средь муромских пустыней
Встречал лихих Полканов и Добрыней,
И в вымыслах носился юный ум…
Липецкие краеведы проследили многочисленные пушкинские «тропы»(«Липецкий венок к А,С. Пушкину», «Липецкие тропы к Пушкину», «Липецкий край, Русское Подстепье - прародина А.С. Пушкина», «Пушкинская азбука»,
«Липецкий энциклопедический словарь», трёхтомная «Липецкая энциклопедия»).
«Тамбовская тропинка к Пушкину» Н. Гордеева, В. Пешкова содержит
любопытнейшие подробности. «Развесистый дуб» в имении Баратынских -
Маре, который помнит несколько поколений Пушкиных. С родом Пушкиных
связаны отпрыски родов Вадковских, Полторацких, Сабуровых, Кривцовых,
Баратынских, Бакуниных, Семёновых, Лодыгиных. Архивные материалы
содержат любопытные данные о Плехановых, издавна живших в Приворонежье.
«Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории»,-
говорил Пушкин, размышляя о родословной своей семьи («Могучих предков правнук бедный, Люблю встречать их имена В двух-трех строках Карамзина».-
«Езерский», 1832-1833).
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью не один),
Бояр старинных я потомок…
А.С. Пушкин. «Моя родословная». 1830.
Постепенно Пушкины «оскудевали»… Сам А.С. Пушкин констатировал: «Ныне огромные имения Пушкиных раздробились и пришли в упадок, последние их родовые поместия исчезнут, имя их останется честным, единственным достоянием темным потомкам некогда знатного боярского рода».
Александр Сергеевич уподоблял поздних Пушкиных князьям Елецким, князьям Рюриковой крови: они, эти отпрыски некогда знатнейших фамилий,
«ныне пашут сами и, встречаясь друг с другом на своих бороздах, отряхивают сохи и говорят: «Бог помочь, князь Антип Кузмич, а сколько твое княжое здоровье сегодня напахало?» - «Спасибо, князь Ерема Авдеевич».
Пушкины на Тамбовщине… Родовое Покровское, Кореневщино тож…
Кузминка, Хомутец, Филатовка, Богоявленское, Бутырки, Стеньшино, Пушкино, Желтые Пески, Горица, Тафино… Примечательно свидетельство о том, что Михаил Юрьевич Пушкин в 1818 году «отпустил своих крестьян на волю».
Пушкины и Плехановы… Один из исторических фактов: в начале
1850-ых годов опекуном (от имени Липецкой дворянской опеки) имения
Екатерины Юрьевны Пушкиной ( Кореневщино, Красиловка, Плавица) был назначен «сосед» - помещик Михаил Петрович Плеханов, родной дядя Георгия Валентиновича Плеханова.
«Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя… но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал»
( из письма А.С. Пушкина к П.Я. Чаадаеву. 1836).
А.С. Пушкин в круге чтения Георгия Плеханова… «Искусство Пушкина - есть общественное явление… - говорил Георгий Валентинович. -Он, описывая природу человека в духовных свойствах нации, дал образцы национального характера… Он становится подлинно народным, национальным поэтом, с народной философией, этикой и эстетикой… Великая вера в Россию, пророческая правда поэта, совестливость питали философию его поэзии».
…Сиреневое предвечерье. Фиолетово-зелёные тени ракит и камышей над
Петровским прудом. Ритмичные всплески вёсел. Оживлённый разговор: то ли спор, то ли согласие. Молодой задорный смех. Шутки. И, конечно же, гитара. И, конечно же, песни…
Нас было много на челне:
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны волны…
Кто-то из них импровизировал мелодию пушкинского сказания опевце-арионе:
…Вдруг лоно волн
Измял с налету вихорь шумный…
Погиб и кормщик, и пловец! -
Лишь я, таинственный певец,
На берег выброшен грозою,
Я гимны прежние пою
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою…
Гудаловка, Гудаловка! Идет-гудет над твоими крышами, над тамбовско-липецкой лесостепью вихревое осеннее ненастье. Стонут над оврагами коренастые вязы; теряя последнюю листву, горюют над холодеющей водою плакучие ивы и ракиты ; озабоченно поскрипывают сушняки в дубняках и осинниках; зябко ежатся березняки ; шуршат боязливо камыши; пламенеют гроздья калины, прислушиваясь к последним кликам перелетной стаи с поднебесья. Георгий Плеханов - с томиком Пушкина.
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья…
Гудаловка… Тамбовщина… Берега Воронежа… Поля, дубравы, подстепье… Сколько мужицкой кровушки впитали эти липецко-воронежские черноземы, песчаники!
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неутолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея…
Родная Гудаловка… Родной Липецк… Родные русские люди с их горестной судьбой, надеждами… Революционная юность… Революционная зрелость, неистощимая вера в человека труда…
О, если б голос мой умел сердца тревожить!Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
Первая политическая речь у Казанского собора. Профессиональный революционер по кличке «Жорж». Знакомство с Энгельсом, Жоресом, Лафаргом, Либкнехтом, Цеткин, Бабелем, Мерингом, Благоевым. Революционеры-соратники, собрания в Воронеже, Липецке, Москве, Санкт-Петербурге. «Умственный голод» и
его утоление. Собственные сочинения…
Необходимо сегодня новое прочтение работ Плеханова, в том числе тех, где он дает оценку творчества Пушкина.
В «Искусстве и общественной жизни», например, Плеханов ссылается на «часто повторяющиеся слова» из стихотворения Пушкина («Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв!»). Вряд ли можно согласиться с плехановским выводом, что здесь мы имеем перед собою так называемую теорию искусства для искусства в её наиболее яркой формулировке.
В «Двух словах читателям-рабочим» Плеханов замечает: «Одним из лучших произведений нашего русского поэта А.С. Пушкина по справедливости считается роман в стихах под названием «Евгений Онегин». Роман этот написан прекрасно, стих у Пушкина превосходный». И далее Плеханов сетует на то, что гениальный талант, видимо, не найдет должного отклика у «людей тяжелого подневольного труда», так как главный герой - «этот самый Онегин» - барин. Плеханов «по-писаревски» задиристо и карикатурно представляет читателю-рабочему хандрящего, скучающего, разочарованного, «попросту ни к какому делу не склонного», дуэлянта, ухажера, паразитарно живущего на оброк с крепостных крестьян. Плехановский вывод опять-таки по-писаревски суров и безаппеляционен: «Рабочий просто не поймёт внутреннего содержания романа».
В одной из своих работ Плеханов цирирует «забавную пародию» на пушкинское стихотворение «Поэту» («Ты им доволен ли, взыскательный художник? Доволен? Так пускай толпа его бранит И плюет на алтарь, где твой огонь горит, И в детской резвости колеблет твой треножник»).
Эволюция взглядов Плеханова на Пушкина поучительна. Плеханов вносит серьёзные коррективы в понимание Пушкина шестидесятниками, Писаревым: «…Вся
жизнь Онегина противоречила тому, чего требовали от умного человека просветители шестидесятых годов. Белинский говорит, что Пушкин очень хорошо сделал, выбрав себе героя из высшего круга общества. В глазах Писарева Онегин был виновен уже одним тем, что принадлежал к высшему кругу, разделяя его привычки и предрассудки. Конечно, тут Белинский был прав, а Писарев ошибался. Но между статьями о Пушкине Белинского и статьями о нем же Писарева лежал 1861 год, поставивший интересы дворянства в противоречие с интересами других сословий, т.е. почти всей России. В статьях Писарева мы ничего не найдём, не приняв в соображение этого обстоятельства, и наоборот: в них становится ясно все до последнего слова, если мы взглянем на них с исторической точки зрения».
Несколькими изданиями выходила брошюра Плеханова «14-е декабря 1825 года. Речь, произнесённая на русском собрании в Женеве 14 декабря 1900 года». Георгий Валентинович, раскрывая диалектику, психологию освободительного движения в России, многократно обращается к пушкинской поэтике, этике, эстетике.
Завершает же он повествование об одном из кульминационных событий отечественной истории пушкинским «Посланием в Сибирь» («Храните гордое терпенье, Не пропадёт ваш скорбный труд И дум высокое стремленье. Несчастью верная сестра, Надежда в мрачном подземелье Разбудит бодрость и веселье, Придёт желанная пора»). Плеханов
чутко фиксирует пушкинскую традицию, пушкинское озарение, пушкинскую злободневность на «сгибе эпох» («Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас. Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут – и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут»). Каторга и ссылка ждали свободолюбцев, народных заступников. Европейская чужбина давала приют тем, кто осмеливался противостоять «внутреннему злу». Но идущие вослед Пушкину, декабристам, ранним социалистам поколения берегли мечту об избавлении от тирании («Россия вспрянет ото сна…»).
5. Г.В. Плеханов и Д. И. Писарев: «Спасти Русь
От внутреннего зла…»
Писатель, если только он - Волна, а океан - Россия, Не может быть не возмущён, Когда возмущена стихия. Писатель, если только он Есть нерв великого народа, Не может быть не поражён, Когда поражена свобода.Яков П о л о н с к и й
В круге чтения Георгия Плеханова - сочинения Д.И. Писарева. Уроженец
задонско-липецкой земли был одним из властителей дум русской молодёжи. Его могила - рядом с могилами Белинского и Добролюбова. В 1918-ом здесь будет похоронен, согласно завещания, и Плеханов.
Помнились некрасовские строки, обращённые к Марко Вовчок, скорбившей о безвременно-ранней утрате гения:
Не рыдай так безумно над ним.
Хорошо умереть молодым.
Беспощадная пошлость ни тени
Положить не успела на нем.
Становись перед ним на колени,
Украшай его кудри венком.
Перед ним преклониться не стыдно.
Вспомни, сколькие пали в борьбе.
Сколько раз уже было тебе
За великое имя обидно.
И теперь его слава прочна:
Под холодною крышкою гроба
На неё не положит пятна
Ни ошибка, ни случай, ни злоба.
Плеханов и его «сопутники» находили немало созвучного своим чаяниям в писаревских сочинениях. Что привлекало внимание мечтающих стать народными заступниками?
Предоставим слово самому Д.И. Писареву:
«Много есть на свете хороших книг, но эти книги хороши только для тех
людей, которые умеют их читать. Умение читать хорошие книги вовсе не
равносильно знанию грамоты…»
«Человеческая природа до такой степени богата, сильна и эластична, что
она может сохранять свою свежесть и свою красоту посреди самого гнетущего безобразия окружающей обстановки…»
«Мне кажется, что в русском обществе начинает вырабатываться в настоящее
время совершенно самостоятельное направление мысли. Я не думаю, чтобы
это направление было совершенно ново и вполне оригинально: оно непременно
обусловливается тем, что было до него, и тем, что его окружает; оно непременно заимствует с разных сторон то, что соответствует его потребностям; в этом отношении оно, разумеется, подходит вполне под тот
общий естественный закон, что в природе ничто не возникает из ничего…»
Плеханова восхищали острота, глубина, весомость, притягательная сила
писаревской мысли:
«Работать надо, работать мозгом, голосом, руками, а не упиваться
сладкозвучным течением чужих мыслей, как бы ни были эти мысли стройны
и вылощены…»
«Только тот, кто переработал идею, способен сделаться деятелем или изменить условия своей собственной жизни под влиянием воспринятой им идеи… только такой человек способен служить идее и извлекать из неё для самого себя осязательную пользу…»
Юного Плеханова увлекал оригинальный, каждый раз восхищающий
остротой и свежестью суждения интеллектуальный мир Дмитрия Писарева. Вот, к примеру, писаревские заметки о литературе:
«…литература во всех своих видоизменениях должна бить в одну точку: она должна всеми своими силами эмансипировать человеческую личность от тех разнообразных стеснений, которые налагают на неё робость собственной мысли, предрассудки касты, авторитет предания, стремление к общему
идеалу и весь тот отгнивший хлам, который мешает живому человеку
свободно дышать и развиваться во все стороны…»
«Никакое научное исследование не определит вам душевную болезнь
целой эпохи с такою ясностью, с какою её нарисует великий худождник…»
Конечно, Плеханов видел и понимал чрезмерную резкость писаревских деклараций об «отжившем хламе». Писарев не был бы Писаревым без
дерзновенности, парадоксальности, остроты, даже крайностей. Вот, в частности, одно из его полемически заострённых суждений: «…у нас в
России, где партии только что обозначились и почувствовали свою непримиримость… У каждой из наших партий есть свои кумиры, которые
для противоположной партии оказываются чучелами и страшилищами. Каждое
знаменитое имя… вызывает с одной стороны восторженное поклонение, а с
другой - беспредельное и страстное порицание. Разногласие партий очень
естественно, необходимо и безысходно, потому что настоящие причины
противоположных суждений заключаются в противоположности интересов.
Всякая попытка примирить партии была бы бесполезна и бессмысленна…»
Не правда ли, актуальное звучание - как в Х1Х, так и в ХХ-ХХ1 вв.?
Проследим далее за движением писаревской ( во-многом созвучной
плехановской) мысли:
«Вместо примирения партий надо желать, напротив того, чтобы каждая партия обозначалась яснее и договорилась до последнего слова. Только тогда общество может узнать своих настоящих друзей и дать окончательную победу тому направлению мысли, которое всего более соответствует действительным потребностям большинства, - заявляет Писарев.- Но именно для того, чтобы
договориться до последнего слова, партии должны отказаться от цельных
приговоров и подвергнуть одинаково тщательному анализу как своих кумиров,
так и злейших своих противников. Вследствие такой операции многие кумиры
утратят значительную долю своего сказочного великолепия, многие чучела и страшилища превратятся в довольно обыкновенных и безобидных людей, но
основные идеи партий обозначатся яснее, именно потому, что эти идеи управляли всем ходом анализа, проникшего в самую глубину предмета и
оценившего все его подробности».
Г.В. Плеханов и его соратники с удовлетворением констатировали, что
вторая половина девятнадцатого века и начало века двадцатого во многом и для многих прошли «п о д з н а к о м П и с а р е в а». Вера Засулич вспоминала о том, насколько сильным было писаревское воздействие на вольнолюбивых юношей и девушек. Писарев был для них «влиятельным товарищем, с которым… молодёжь советовалась на счёт своих жизненных вопросов».
Д. К. Гирс заметил: «Судьба замечательных общественных деятелей и умов тем именно отличается от судьбы нашей, судьбы простых смертных, что идеи
одушевляющие их при жизни, переживают их смерть». После 25-летнего цензурного запрета в издательстве Ф. Павленкова вышли шесть томов сочинений Писарева огромным для того времени тиражом в 15000 экземпляров.
В плехановских сочинениях, его «рабочих тетрадях», мемуарно-дневниковых записках – немало отсылок к Писареву, диалог-полемика с
Писаревым ( «… Писарев, подобно Белинскому…»; «…что бы ни говорил Писарев…»; «…нашумевшие статьи Писарева…»; «Писарев довёл до абсурда…»; « разрушительные подвиги Писарева…»). «Спора нет, - заявляет Георгий Валентинович в одной из статей. –Писарев прекрасно бичует наше отсталое общество…».
«Помните ли статью Писарева «Стоячая вода»?.. Что имеет в виду
Плеханов?
В «Русском слове» (1861, № 10, отд. 11 «Русская литература») появился этот отклик на сочинения А.Ф. Писемского. Цензор, вникая в писаревскую
«тайнопись», зафиксировал «социалистические и коммунистические тенденции автора» (Евгеньев_Максимов В.Е. Д.И. Писарев и охранители. – «Голос минувшего»,1919, № 1-4, с. 144-146).
Писарев высказывает идеи, выходящие далеко за рамки сочинений
Писемского:
«…Поклонение силе, к чему бы она ни применялась, узаконение существующего порядка вещей, как бы ни был он безобразен, осуждение слабого, как бы ни были справедливы его притязания, перевес авторитета над здравым смыслом, - словом, необузданный консерватизм патриархального быта, - вот чем отличается наше общественное мнение. Оно знает и поощряет только два рода добродетелей: со стороны старших и начальников – строгость, твердость, настойчивость, не допускающие рассуждения, не смягчаемые уважением к подчиненному, не признающие в нем самобытной личности; со стороны младших и подчиненных – пассивное, бессмысленное, чисто внешнее повиновение, несовместное с умственною самостоятельностью и обидное для человеческого достоинства. Это общественное мнение формирует только рабов и деспотов; свободных людей нет; кто не чувствует над собою гнета, тот гнетет сам и вымещает на своих подчиненных то, что ему приходилось терпеть в молодые годы. Что нарушит эти преемственные предания школы, семейства и общественного быта? Когда произойдет это нарушение? – на все это ответит будущее. Но так жить, как жило и до сих пор живет большинство нашего общества, можно только тогда, когда не знаешь о возможности лучшего порядка вещей и когда не понимаешь своего страдания».
…«Перечитал окончание статьи «Базаров»… Что привлекло внимание Георгия Валентиновича? С чем соглашался (или наоборот – чему
оппонировал) Плеханов?
Заключительная, одиннадцатая, главка статьи… Несколько фрагментов:
«…Создавая Базарова, Тургенев хотел разбить его в прах и вместо того отдал ему полную дань справедливого уважения. Он хотел сказать: наше молодое поколение идёт по ложной дороге, и сказал: в нашем молодом поколении вся наша надежда. Тургенев не диалектик, не софист, он не может доказывать своими образами предвзятую идею, как бы эта идея ни казалась ему отвлеченно верна или практически полезна. Он прежде всего художник, человек бессознательно, невольно искренний; его образы живут своею жизнью; он любит их, он увлекается ими, он привязывается к ним во время процесса творчества, и ему становится невозможным помыкать ими по своей прихоти и превращать картину жизни в аллегорию с нравственною целью и с добродетельною развязкою. Честная, чистая натура художника берёт своё, ломает теоретические загородки, торжествует над заблуждениями ума и своими инстинктами выкупает все – и неверность основной идеи, и односторонность развития, и усталость понятий. В глядываясь в своего Базарова, Тургенев как человек и как художник растет в своем романе, растет на наших глазах и дорастает до правильного понимания, до справедливой оценки созданного типа...
…смысл романа вышел такой: теперешние молодые люди увлекаются и впадают в крайности, но в самых увлечениях сказываются свежая сила и неподкупный ум; эта сила и этот ум без всяких посторонних пособий и влияний выведут молодых людей на прямую дорогу и поддержат их в жизни.
Кто прочёл в романе Тургенева эту прекрасную мысль, тот не может не изъявить ему глубокой и горячей признательности, как великому художнику и честному гражданину России.
А Базаровым все-таки плохо жить на свете… Нет деятельности, нет любви, - стало быть, нет и наслаждения.
Страдать они не умеют, ныть не станут, а подчас чувствуют только, что пусто, скучно, бесцветно и бессмысленно.
А что же делать? Ведь не заражать же себя умышленно, чтобы иметь удовольствие умирать красиво и спокойно? Нет! Что делать? Жить, пока живётся, есть сухой хлеб, когда нет ростбифу, быть с женщинами, когда нельзя любить женщину, и вообще не мечтать об апельсиновых деревьях и пальмах, когда под ногами снеговые сугробы и холодные тундры».
… «Печаль не о своём горе»… Народные заступники, устремившиеся
«спасти Русь от внутреннего зла»…
Что мне она! - не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж её доля проклятая
Спать не даёт мне всю ночь!
Спать не даёт, оттого что мне грезится
Молодость в душной тюрьме,
Вижу я - своды… окно за решеткою,
Койку в сырой полутьме…
С койки глядят лихорадочно-знойные
Очи без мысли и слёз,
С койки висят чуть не до полу тёмные
Космы тяжелых волос.
Не шевелятся ни губы, ни бледные
Руки на бледной груди,
Слабо прижатые к сердцу без трепета
И без надежд впереди…
Что мне она! - не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж её образ страдальческий
Спать не даёт мне всю ночь!
Я. П. П о л о н с к и й. «Узница». 1878.
(продолжение следует)
