1. Сегодня многие думают, что наука – это мера мышления. Мы думаем иначе. Наука не мера мышления, а его противник. Мыслят парадоксами, многозначными образами. Наука стремится к однозначности. Философия усложняет. Наука упрощает. Это и определяет горизонт её существования. Учёный сегодня, как правило, ретроград, реакционер. Есть только одна мера мышления – философия. Но философия – это не наука.
2. Философия перестала быть любовью к мудрости. В философии мы видим сознательное сумасшествие. Почему сумасшествие? Потому что быть сумасшедшим – это единственный способ в эпоху числовых измерений не быть алгоритмом. Почему сознательное? Для того чтобы избежать пребывания в доме для сумасшедших.
3. Философия – это не онтология. Для нас она антропология. Это греки думали, что в мире есть сущее и ничего больше, кроме сущего. Они ошибались. Мы исправляем их ошибки. В мире еще есть то, чего нет, но что дано человеку. Эту данность называют разными словами – грезы, видения, кажимости, образы, галлюцинации. Нас не интересует ответ на вопрос «почему есть что-то, а не ничто?». Мы знаем, что в мире есть третья сторона – то, что существует, если мы хотим, чтобы оно было. Мы точно знаем, что человек живет в тёмном лесу, но этот лес не природа, а внутренний мир человека, его грёзы и страсти. Не свет разума может вывести из него, а отчаянная решимость человека, сила его веры. Чтобы быть, надо решиться быть.
4. Мы спрашиваем: почему мы спим, когда спим, и мы спим, когда бодрствуем? И отвечаем: мы спим, потому что наш сон – это желание стать выше себя, подняться над собой, над тем в нас, что принадлежит природе.
5. Мы избавились от языка презентаций и репрезентаций. Наша самость – это не представления, а мы сами прямым и непосредственным образом. Самость – это наше самостояние. Ничто не отделяет нас от самих себя в момент, когда мы сами стоим. Самость – это не субъективность. Это реальность. Мы знаем, что органика галлюцинирует, а человек есть существо, «спящее наяву». Мы передаем привет Гераклиту и смеемся над Аристотелем и его политическими животными. Нам не по пути с осами и журавлями старика Стагирита.
6. Парменид выкинул человека из понятия бытия и этим определил судьбу европейских народов. Европа устремилась к миру нечеловеческого. Парменид думал, что бытие бытийствует вне связи с тем, что бытийствует человек. И ошибся. Мы исправляем ошибку Парменида. Мы не Европа. Мы знаем, что бытийствует только человек, потому что только человек грезит. Бытие – это не присутствие сущего. Бытие, вопреки Хайдеггеру, не выше человечества. Бытие тождественно мысли о бытии только в том случае, если бытие – это галлюцинация, возвышающий нас обман, а не присутствие присутствующего. Мы дарим своё открытие Хайдеггеру.
7. Мы знаем, что если бы Парменид мыслил человека, как Гераклит, то самолеты бы сегодня не летали, бомбы не взрывались, технологическое не угрожало бы нам нашим исчезновением. Жаворонок, ликуя, по-прежнему устремлялся бы к солнцу, и мы бы жили в своем внутреннем мире, наполняя его внешними связями, как живут в нем крестьяне и как жили в нем художники палеолита. Человек – мера всех вещей существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют. Этими словами мы передаем привет Протагору.
8. Человек – не часть мира. Мир – это часть человека. Этому нас научила русская философия. Бытие-в-мире - галлюцинация европейской философии, которая не сумела даже поставить вопрос о человеке. Человек – это мировая сингулярность. Нет таких законов и таких правил, следуя которым можно прийти к сингулярному событию. Мы знаем, что мы вне мира. Нас нельзя уловить в терминах четырех стихий. В мире мы не у себя дома. В нем мы гости. Грёзы – наш мир. Мы из мира сновидений. Наша ненормальность – ключ к пониманию космических событий.
9. Мы исправляем ошибки философии Декарта и Спинозы. Мы говорим, что человек – это не субстанция и не субъект. Нельзя быть субъектом относительно того, что было до тебя. Нельзя быть субстанцией того, что будет после тебя. То, что было до тебя, не определяет тебя. Быть субъектом сегодня – значит выбирать свое тело, пол, родину, родителей, религию, родственников. Мы считаем, что быть субъектом – значит сегодня только одно: решиться на отказ от субъектности. Мысли – это наши сны, которые приходят к нам не тогда, когда мы захотим, а тогда, когда они сами захотят. Никто не может управлять снами. Сознание – это время чувствовать себя.
10. Мы смеемся над нечеловеческой антропологией. Мы не роботы. Искусственный человек – это изобретение съехавшего с катушек научного сознания, Мы знаем, что было время, когда люди не отличались от животных. Это было время мифа. Но мы знаем, что затем был взрыв галлюцинаций. И появилось фундаментальное различие между нами и ними. Мы – люди времени. Они - пространственные существа. У них интеллект упакован в инстинкт. У нас естественный интеллект упакован в сознание. Мы смеёмся над учёными, которые хотят вытащить его из этой упаковки. Мы знаем, что технологическое применение науки погубит науку. От чистого разума Канта прямой путь ведёт к искусственному интеллекту. Старый Кант это понял и стал антропологом. Поэтому наш привет - Канту. Мы охраняем аффект – последнюю территорию человеческого. Аффект – это не трамплин. Эмоция – это способ воздействия человека на самого себя. Наши упования не на мозг, этот жалкий кусок материи, а на сознание, великую субъективность мира. Для нас чувствовать – значит воображать, любить – значит сходить с ума. Никогда ни один алгоритм не сойдет с ума.
11. Нам смешна антропологизация мира. Нас забавляют стыдливые гуси Аристотеля. Мы не обезьяны. Между нами и обезьянами стоит одна маленькая вещь – в отличие от них мы сумели подчинить себя своим галлюцинациям. Кто научился это делать, тот может подчинить себя своим целям. Кто не научился это делать, тот обезьяна. Человек – это непрерывно возобновляемая цель человека быть самим собой.
12. Мы не боремся с прошлым. Мы принимаем его таким, каким оно было. Не в нашей воле менять прошлое. Но мы не хотим, чтобы оно повторялось вновь и вновь. Мы не хотим его переписывать. Мы хотим быть, как дети. Быть без прошлого и без будущего. Быть в непрерывно длящемся настоящем. Это наше время.
13. Вечное возвращение одного и того же не для нас. Оно для тех, кто слишком позитивен. Кто потерял своего двойника и перестал грезить в желании стать постчеловеком. Мы не позитивны. Заратустра нас не убеждает. Мы грезим, и поэтому мы всегда в настоящем.
14. Мы вернём время тому, кто его породил. Мы вернём его языку. Антропологическая катастрофа нашего времени началась с того, что язык встал на место сознания. Мы знаем, что человек – сторож воображаемого, а не пастух бытия.
15. Искусственный интеллект пусть выводит следствие из посылок, мы научим его ловить алгоритмы. Но мы знаем, что мысли по улицам не бегают. Каждая мысль – это взрыв галлюцинаций, рождение сознания.
16. Природа любит прятаться. Мы найдем ее тайники. Но метод – это не наш путь. Метод нужен для того, кто идёт по колее, кто привык идти за кем-то. Мы не за кем не идём. Мы против линейного мышления. Против однозначности суждений. Мы за клиповое мышление, за многозначность слов сознания. Фейерабенд нам ближе, чем Поппер, Кун, Лакатос и прочие методологи.
17. Кто грезит, тот прокладывает новые пути, тот мыслит, а не анализирует слова тех, кто когда-то думал. Мы дадим аналитикам возможность анализировать. Пусть они играют в свои пустые игры.
18. У нас нет проблемы выбора. Мы свободны. Мы знаем, что для всего есть причины. Мы также знаем, что все случайно. Мы знаем, что жизнь человека – это всегда бросок игральных костей. Одно из двух, и нет никаких оснований. Мы знаем, что плата за этот бросок – наша вечная раздвоенность. У каждого из нас есть свой двойник. Все мы раздвоены. Животные не смогут принять нас с нашей раздвоенностью. Оставим их природе. Их тела созданы для эволюции, а не для грёз. Они слишком позитивны, чтобы сходить с ума. Для нас нет проблемы дара. Мы не домашние животные, как мул, мы одаряем, а не накапливаем.
19. Мы хотим иметь дело не со знаками, а с самими вещами. Дерево – это не знак дерева. Это анахронизм мышления Пирса. У нас еще живо чувство реальности. Когда мы смотрим на дерево, мы видим дерево, а не знак. Для нас дерево стоит в поле, а знак существует в сознании. Так мы передаем привет Пирсу. Мы знаем, что только у того, кто галлюцинирует, возможно чувство реальности. Никакой реальности самой по себе нет.
20. В человеке мир свернулся. В нас появилось внутреннее. Спасибо за это палеолиту. Позитивные науки увлекают нас сегодня цифровой культурой. Они хотят, чтобы мы развернули то, что в нас свернулось. Они хотят, чтобы мы стали плоскими. Культура предлагает нам нас оцифровать. Мы вспоминаем цифру семь Пифагора и улыбаемся. Мы не пойдём за Делёзом. Пусть они попробуют дать нам цифры. Мы им покажем своё сумасшествие.
21. Философия – это наш нематериальный актив, который никак не отражается в действующих системах учета и экономических показателях. Цивилизация не заставит нас перевести нашу субъективность в цифровой актив.
22. Нам не по пути с дигитальной философией. Почему? Потому что это философия легитимизирует схлопывание внутреннего мира и внешнего в цифре. Цифра завершает деантропологизацию мира. Европа торжествует, пронумеровав родителей и половую принадлежность человека. Где есть цифра, там, говорим мы, совесть не нужна. Тем самым мы посылаем привет Аксакову.
23. Цифровая культура – это культура данных. А данные – это не бумажные документы, переведенные в электронный формат. Это информация о достойных веры фактах, информация, пригодная для алгоритмической обработки. Число – это язык науки и технологий. Мы не технологические детерминисты. Мы не хотим подчиняться гибельной судьбе современной науки и технологий. Наше мышление уже само по себе должно перестать быть техническим, чтобы не подпасть под власть науки и техники, потому мы все поэты, писатели. Наш язык ищет не число, а метафору. Мы любим парадокс, а не логику. Мы ищем абсурд, а не истину. Мы не из тех, кто хочет вернуться назад к Аристотелю.
24. Чтобы мыслить, нужно воображать. Нужно научиться придавать смысл бессмысленному. Нас интересует не язык, а речь, которая соединяет реальное и воображаемое. Науки о мозге ничего не знают о воображаемом. Наш мозг слишком примитивен, чтобы, минуя сознание, реагировать на символы. Искусственный интеллект лишь повторяет операции, совершаемые человеком. Человек – ритм, но не алгоритм. Не число, а чистый цвет, чистый звук и чистая форма непосредственно воздействуют на человека. Ничто во внешнем мире не является цветом, звуком и формой. Это все то, что возникает и существует во внутреннем мире человека. Мы – новые антропологи.
