Я — советский офицер, служил в противовоздушной обороне. А советских офицеров бывших не бывает. Сам я из Донецка, и не мог остаться в стороне, когда на мою родину пришёл враг. Это наша война, и нам от неё никуда не деться. Да мы и не хотим увиливать от ответственности за судьбу нашей земли. Я первый офицер в своей семье. Вся семья — отец, мама, брат — в шахтопроходческой отрасли работали, шахту строили. Учился в высшем зенитном ракетном командном училище ПВО СССР в городе Энгельсе Саратовской области. Служил в разных районах Казахстана, на Дальнем Востоке, в Амурской области — в точках, далеких от цивилизации. Служил по призванию: тогда шла "холодная война", и я считал, что должен участвовать, как пафосно ни звучит, на стороне добра. Опыт службы в Советской армии пригодился мне сейчас весь! И организационный, и умение общаться с людьми: как с подчинёнными, так и с вышестоящими. Поскольку служил в разных частях Советского Союза, то ситуации разные бывали. И всё даёт свои ресурсы.
С 11 мая я в ополчении — с оружием в руках. Поехал в Славянск простым ополченцем. Когда надо — сидел в окопе, когда надо — стоял на посту. 4 июня 2014 года был назначен Игорем Стрелковым заместителем министра обороны ДНР. В назначении сыграло роль несколько моментов. Во-первых, я — офицер. Ну и, зная, что я пишу произведения достаточно сложные, Стрелков подумал, что я способен решать проблемы. Кроме того, было сказано так: "Не справитесь — пойдёте обратно в окопы". Это и правильно: если не умеешь, ты же людей губишь. А чего тут бояться? Я же сам пришёл, и именно в окоп. Но если меня не сняли, значит, справился с задачей.
После этого был замом по специальным поручениям при министре обороны ДНР. И до 5 июля, пока Стрелков был в Славянске, я представлял его и был его замом по промышленности. В настоящее время у меня официальная должность — заместитель коменданта Донецка.
До этих событий я писал свои книги, параллельно работал замначальника в некоей структуре, потому что писательский труд ныне практически не кормит. А когда на нас напал враг, просто уволился с работы и приехал в Славянск.
Я и раньше по возможности участвовал в сопротивлении, которое тогда было, — ходил на митинги, выступал как гражданский человек, как патриот своей маленькой на сегодня Родины. Тогда власть преследовала и натравливала людей на тех, кто георгиевские ленточки носил, и это тоже был своего рода риск. Мы друг друга опознавали: георгиевская ленточка — свой.
Меня привело в ополчение то, что я — советский офицер, и эта вакханалия украинизации, подыгрывание мировому империализму — возмущало меня. Над зданием СБУ Украины американский флаг. Назначают и определяют всё за океаном, а не в самой Украине. Майдан полностью срежиссирован. Это нашествие мирового империализма, и фронт пролёг по нашей территории. Негры сотнями на украинской стороне воюют. Сотнями! Общаются "борцы за Украину" в основном на английском. Поляков — полно, с паспортом Сьерра-Леоне захвачен боец с оружием, воюющий с нами, испанцы есть. Танки "Леопард" подбиты, танки "Абрамсы" массово используются. Это буквально нашествие мирового империализма.
У меня есть книга, написанная в 2009 году и фактически запрещённая на Украине — "Украинский фронт". О той войне, которая сейчас и идёт: всё происходящее сейчас описано тогда.
Удивляет то ли глупость, то ли наивность украинцев, которые словно не видят события в Ливии, Ираке, Сирии, верят, что у Америки желание — вывести их на идеальный образ жизни, подарить свободу. Они к тому же возмущаются не тем, что нас бомбят, детей убивают, а тем, что их солдатикам, которые нас убивают, плохие бронежилеты дают. Те должны нас убивать, не рискуя своими жизнями. А Донецк, оказывается, бомбят мало, и из-за этого их мальчики должны лезть в атаку. Пусть бы стёрли в порошок Донецк, чтобы мамы не беспокоились, что их сынков могут покалечить или убить.
Но каково действие, такого противодействие. Пока мы слабы, но когда-то будем сильнее, и на эти вопросы — почему нас в порошок не стёрли — дадим адекватный ответ. Мы же его не даём, мы не посылаем террористов в Киев взорвать его, как они делают в отношении нас.
Рушат наши музеи — 13 попаданий снарядов в краеведческий музей: снесена крыша, уничтожены бесценные экспонаты. Заводы целенаправленно взрывают. Чтобы и ценности наши уничтожить, и попросту жить не давать. Это агрессия против нас, русских людей.
Сейчас я книг не пишу. Не потому, что не о чем или творческий кризис, что называется. А попросту нет времени. Слишком много обязанностей. Не успеваю иногда даже делать пометки, что случилось за день. Хотя иногда в один день происходят события, достойные книги. Когда уходил на войну, думал: если останешься жив, это бесценный опыт для писателя. Буквально с сотнями интересных людей сталкиваешься. Но нет времени с ними пообщаться. Вал обязанностей непрерывный: телефоны звонят, надо включаться в массу дел. Ты должен принимать решения, ехать куда-то, встречаться с людьми, объезжать территорию, регулировать вопросы, проблемы…. Поток дел попросту нескончаемый! Нехватка времени, ресурсов. И вопрос ведь стоит так: если я ресурс какой-то — людей, технику — направил куда-то, то в другом месте, где этого нет, люди погибли. Это война.
Простой пример. Дело было в июле. Звонок среди ночи. У меня малые резервы, потому что всё, что можно, отсылали на Славянск. К тому же у нас централицация полная до сих пор не достигнута. И те подразделения, которые сами по себе, самоуправляемые, выполняют локальные задачи — прикрытие со стороны Донецка или Старобешево, например. И я не могу распоряжаться всеми военными ресурсами Донецка. Но я распоряжался так, что отсылал в Славянск все возможные резервы, к примеру, бензин. А оттуда мы вывозили детей, женщин.
И вот в два часа ночи мне дозваниваются: две машины, что по глупости водителя поехали в сторону врага, попали под обстрел. Одна машина перевернулась, всех оттуда перегрузили в другую. А пожилая женщина с дочерью остались там: их не могли вытащить из перевёрнутой машины. Связи почти нет — телефоны наши глушат. Но когда машина выехала откуда, смогли дозвониться и мне сообщить.
Что делать? Ночь, я в сотнях километрах от места. Полночи через разные каналы, телефоны дозваниваюсь до "скорой". Они: там обстрел, не поедем. Уговариваю, они доезжают и уже под утро этих людей спасают.
Не то, что позвонил и отдал распоряжение. А именно огромная работа, чтобы решить конкретную проблему. Небольшой пример, а таких случаев много. И военных операций это касается.
На сегодняшний момент у нас уже не ополчение, а армия. Введены воинские звания. Я — майор. Ещё не всё устроено, как надо, но общая централизация установилась — есть министерство обороны, при нём штаб. Всё разбито по структурам: дивизия и так далее.
Но, опять-таки, поскольку изначально это было народное восстание, переросшее в восстание вооруженное, то образовались свои лидеры, которые создали вокруг себя группы. И эти группы наладили свои системы действия, свои структуры тыловой службы. И сразу всё привести к одному знаменателю не так просто. К примеру, у этого подразделения есть 15 танков, а у того нет ничего, а танки тоже нужны. Но те добыли свои в бою. И как мы можем приказать отдать? Так сложилось! Ломать?
То же самое и в экономике нашей. Где-то чинят технику, у них договорённость с рабочими, администрацией заводов или мастерских. Мы создаём систему более централизованно, но там система налажена, и мы нужны им только для серьёзного ремонта. Но постепенно мы всё приводим к общему знаменателю.
Всех ополченцев, с кем я столкнулся, — любого возраста, любых специальностей и религиозных воззрений, приводит в наши ряды то, что враг топчет нашу землю. Это натуральный враг, который пришёл нас не просто покорить, а истребить. Враги решили, что мы в Донецке — быдло, и нас надо уничтожить. А мы же проголосовали за независимость. Мы будем жить так, как считаем нужным. Вы молитесь Бандере — ваше дело. Не лезьте к нам. Стоит Ленин у нас на площади — нравится нам, что он у нас есть. Пусть вы отвыкли от социализма, но чего вам Ленин мешает? Он у нас стоит. Символика у нас такая.
Говорят, что в течение многих лет идёт зомбирование, но почему кто-то поддаётся зомбированию, а кто-то нет. Конечно, люди разные, и восприимчивость разная. Вот ребята семнадцатилетние приходят в ополчение — у них есть внутренний стержень. 17 лет ему, а не переломишь! У него пока даже нет никаких политических воззрений, а он самостоятельно принимает решение — идти в ополчение. Ставит свою жизнь на карту во имя общих глобальных целей. Он может погибнуть, остаться инвалидом. Знает это, но принимает решение, потому что иначе просто не может поступить.
Как, например, я принимал решение идти в ополчение? Я знал, что противник придёт. Предупреждал киевских друзей — у нас когда-то были общие взгляды и интересы, а сейчас мы — по разные стороны баррикад. Спрашивал: вы хоть понимаете, что делаете? Да ещё в канун столетия мировой войны! Давайте уж тогда ознаменуем эту дату ядерной мировой, чтобы покончить с человечеством! Посмеялись надо мной: ерунда! Но мне было понятно: война неизбежна, русский мир должен принять бой. И я не могу уклониться! Конечно, я мог бы сбежать в спокойное место, книжки писать, возмущенные статьи в Интернете. Но свою землю, своих людей сдать врагу беспринципному и беспощадному?! Нет, я приму бой! И его проиграю или выиграю. Но если даже я его проиграю, я дал бой противнику! Таким было моё решение.
Да, получается, произошло моё второе пришествие в ряды защитников Родины. Молодым человеком пошёл в армию, потому что — "холодная война". Сейчас зрелым — в горячую войну. Это разные ощущения, разные позывы. Тогда у меня, офицера-ракетчика, была аппаратура, которой я занимался, расчёт, которым командовал. И гигантское государство за спиной! Которое решит все твои большие проблемы и даст тебе целеуказание в случае войны и других действий. Сейчас ничего этого у нас за спиной нет, поэтому мы надеемся только на себя. И даже автомат свой я, как и мои товарищи, добыл в бою, разоружив одну из донецких частей. Конечно, на военную часть мы не с голыми руками пошли. У меня был на тот момент пистолет. А после боя — автомат.
Офицеров тогда мы не отпустили, а солдаты были кто-то из Донецкой области, кто-то — контрактники. Мы буквально в полчетвёртого утра стали их передавать под расписку матерям, отцам, которые за ними приехали. Мы созвали СМИ, но запретили снимать лица людей, чтобы не было преследований со стороны кровопийц бендеровских. Мы знаем, кто они такие. Даже в российских СМИ некоторые рассказывают, какие те свободолюбивые, о правах человека рассуждают. А вы поговорите с теми, кто побывал в их плену. Там применяются гитлеровские пытки, которые ещё и ужесточены. Их перевоспитать нельзя, зверей! Нелюди, которые уничтожают мирное население, ямы наполняют трупами гражданского населения! Нас, русских, они уничтожают только за то, что мы — русские.
Но мы их найдём! Никуда они не скроются. Мы расследуем все случаи расстрела городов. Найдём лётчиков, которые бомбили, всех будем судить. Если они думают, что с деньгами, которые получили, будут хорошо жить — ошибаются.
На этой войне я встречал немало людей, которые кошку не тронут, просто так человека не обидят. А вот врага задушат голыми руками. Думаю, мы выиграем войну, потому что у нас много очень хороших людей. Они разные — и образование, и социальные слои… Но люди хорошие. Потому мне и обидно, что нет времени с ними общаться, узнавать больше и писать о них. Вспоминаешь мирное время. Застолье или посиделки. Говорили реально о какой-то ерунде. А сейчас можно так пообщаться! А времени нет. Разрываемся просто!
Я писатель-фантаст, потому — атеист, сторонник научного подхода к жизни. Но я отношусь с уважением к вере тех, кто в себе эту веру носит. Да к тому же, хотя мы все знаем, что умрём, но про себя уверены, что бессмертны. В любом случае, даже неосознанно, внутри что-то творится. И когда понаблюдаешь некоторые вещи… Случаи невероятные просто. Современная наука не до всего дошла, и происходящее может позже объясниться законами физики, которые мы пока не открыли.
Приведу примеры. Пристрелочную стрельбу ведут "Градом", когда не 40 стволов стреляет, а один. И вот снаряд попадает в башню укровского танка, а танк стоит в линию ещё с пятью. Боеприпас одного взрывается, башня отлетает… И получается, что 6 танков одним снарядом подбили. Высшие силы этот снаряд направили! Иначе как объяснить? Если я такое напишу в книге, скажут, что у Березина сочинение чистой воды.
А потери бывают один к тысяче! Это не чудо? В Шахтёрске укры теряли по 100-120 единиц бронетехники с экипажами, а у нас — без потерь. Они своих людей не считают, не сообщают реальные потери. Говорят: без вести пропали, в плену…
Мы воюем с людоедами реальными! Извлекают человеческие органы и из пленных, и из своих! Без органов, еле присыпанные землёй валяются тела. Наши закопают, ещё подпишут "Неизвестному вояку" — хоть какая-то дань погибшим.
Чёрные хирурги самолётами прибывают, у них под заказ конвейер Коломойского, Яроша работает: воруют человеческие органы и на этом наживают миллионы. Мы сражаемся с нелюдью, для которых люди — просто расходный материал. И воюющие на стороне Коломойского не понимают, что они — расходный материал!
Нынешняя украинская интеллигенция, к сожалению, соответствует хлёсткой оценке Ленина. Украинские "письменники" спрятались, ушли в тень. И, по-моему, не понимают, что творится. Они и за 20 прошедших лет ничего не поняли. Никакого не было заявления Союза писателей Донецка, даже сигнала обществу не дали, что осудили события в Одессе, обстрел Донецка. Всего два университета в Донецке. И 8 попаданий в корпус Донецкого технического университета, двое убитых, раненые. Это надо было осудить Союзу писателей? Бомбят их город, бомбят родных, знакомых. Никакой реакции!
Не выступили ещё и потому, что боятся. Боятся, что их отодвинут от их мелкой несчастной кормушки. Им было более-менее комфортно, и вдруг этот комфорт нарушили. Они не понимали, что к этой катастрофе всё и двигалось. Оно здесь случилось, а могло бы в другом месте случиться. В Белоруссии, например. Империализм наступает! Ему нужен плацдарм для наступления на ресурсы планеты. А Русь встала на пути. Один из первых боёв мы сейчас даём. Сирия даёт бой.
Когда я служил в армии, не приходилось принимать участие в боевых действиях. Не приходилось ни убивать, ни, в то же время, знать, что ты — цель. А сейчас снаряд взрывается, или ты слышишь, что он буквально над тобой свистит, и ты понимаешь, что вместе с другими такими же целями ты и есть цель.
Приходилось раненым оказывать помощь, реально спасая людей. Вот ты знаешь, что именно от тебя зависит, будет ли человек жить. Или когда ты стреляешь, точно не зная, попал или нет, но понимаешь, что участвуешь в уничтожении противника. И когда я оставался на командовании, отдавал приказы, то понимал, что косвенным образом кого-то убиваю, а кого-то спасаю.
Интересно, что почти каждый день возникает ощущение, что ты стоишь в точке бифуркации истории. И от мановения твоего пальца, образно говоря, зависит: история повернёт туда или сюда. Ощущаешь это физически буквально: ты повернёшь — и всё будет развиваться так или иначе.
Это именно ощущение истории: ты можешь вектор выбрать тот или этот. Потом история сгладит твои решения, повернёт иначе. Но ощущение именно такое: ты творишь историю. Ответственность, что именно ты оказался в этой точке. И ты не боишься принимать решения. Грубо говоря, можешь угрожать человеку пистолетом, потому что не свою шкурную задачу решаешь, а конкретную проблему. Можешь дать солдатам команду "вперёд", потому что за тобой правда. Если ты сейчас этого не сделаешь, случится катастрофа.
Например, чтобы спасти Славянск, мы вынуждены были конфисковать бензовозы — отсылать в город солярку. Мы же не могли за это платить. Хотя писали расписку, ставили печати… И я отдавал приказ, считая, что наше дело правое. Отбирал у концерна Ахметова микроавтобусы, которые спрятанные стояли, чтобы они везли в Славянск ополченцев, а оттуда вывозили из-под обстрела женщин и детей. Делал всё с чистой совестью, что это для общего дела, для людей.
Или брошен завод, рабочих распустили. Я прихожу: чей? Мне: да всё нормально. А мы узнаём, что в тот же день они звонили, советовались: к нам пришли, что делать? Им говорят: а вы сделайте вид, что с ними работаете, что будете задание их выполнять, а сами… Так я прихожу на другой день к руководству, снимаю его, назначаю новое. И рабочие получают работу. Ведь если пекарня остановлена, то у людей не будет хлеба.
А как я бомбоубежища устраивал? Предприниматели мне: это наша собственность. А я: в вашем документе написано, что в случае катаклизмов, войны вы должны этот подвал вернуть к первоначальному состоянию. И если через час не освобождаете — я забираю вместе со всем имуществом. Умные всё увозили — мы получали бомбоубежище. Или договаривались, что я им часть подвала оставлял, а другую половину они полностью оборудовали как бомбоубежище. И люди там спасались.
А иначе как? Я считаю, что порой идёт умышленная дезорганизация. Поэтому надо знать: кто и что.
Из России мы ожидаем больше поддержки, честно говоря. Наши надежды превышают то, что есть в действительности. Мы любим Россию больше, пожалуй, чем она нас. Когда только митинги наши начинались, флаг российский был символом. Ты его подымал! А те люди, которые залазили на здания и устанавливали российский флаг, реально рисковали "подвалом" — свободой на три года. Но им важно было водрузить этот флаг-символ. Так что мы у себя более русские, чем сами русские в России. России нам хочется — больше и хочется её большую. И если уж у России война на пороге, и мы защищаем её здесь, мы — плацдарм, с которого на неё планировали напасть, то хочется, чтобы она помогала значительнее.
Когда я в мае пришёл в ополчение, была очень тяжёлая ситуация. В июне стала ещё хуже, а в Донецке очень сложная ситуация наступила в июле. У нас и оружия было мало, а сейчас — десятки танков, в том числе собранных из полного металлолома, из брошенных украми. Из нескольких делается один и танк, и БМП. В это вложен громадный труд! Рабочие вместе с солдатами воюют.
У нас и дух сильнее. И сейчас у меня полное ощущение, что мы победим, победа будет за нами!
Материал подготовила Екатерина Глушик
