Евромайданы XIX века

Мизеров Иван. Весна народов. Предыстория и ход всеевропейской революции 1848–1849 годов. — М. : Наше Завтра, 2022. — 534 с.

Карта современной Европы, скреплённая золотистыми звёздами Евросоюза, до сих пор остаётся скроенной по лекалам Версальской системы 1919 года — с небольшими поправками на итоги Второй мировой и холодной войн. А вот её "общий фасон" начал создаваться ещё за 70 лет до того, в ходе революций 1848–1849 годов, названных Весной народов. Интересно, что сам термин-хрононим "весна народов" — вовсе не порождение своей исторической эпохи; как утверждается, он был впервые зафиксирован только в 1948 году, во французском издании, вышедшем под редакцией Франсуа Фейто (урождённого Ференца Фишеля), но мгновенно стал общепризнанным.

Точно так же общепризнанной является трактовка Весны народов как следствия кризиса политической системы Европы, созданной по итогам наполеоновских войн на Венском конгрессе 1815 года и известной как Священный Союз. Предпосылки этого кризиса тоже не вызывают особых споров: бурное развитие Британской империи за счёт колониальной экспансии, статуса "владычицы морей" и промышленной революции, превращение этой страны в первую "мастерскую мира" порождали новые сложные конфликты — первыми звоночками после Венского конгресса считаются Французская и Бельгийская революции, а также Польское восстание 1830 года. Но это лишь в Европе, на пространстве от Франции до Норвегии.

Автор же в своей книге даёт намного более объёмную картину предыстории Весны народов, включая туда Испанскую революцию 1820–1823 годов и освобождение Латинской Америки в 1816–1826 годы, куда сразу пошли не только британские товары и британский капитал, но и товары и капитал из Соединённых Штатов: стоит напомнить, что пресловутая доктрина Монро под лозунгом "Америка для американцев!" датирована как раз 1823 годом.

Ещё одним важным достоинством работы Ивана Мизерова является последовательно проведённое им на широком фактическом материале европейских революций 1848–1849 годов исследование истории как непрерывного и живого процесса, наполненного реальными действиями акторов разного уровня и многомерными противоречиями между ними. В этом процессе автор не выделяет "правых" и "виноватых", проходя по тернистому, узкому пути между исторической конспирологией и историческим фэнтези.

Но свою позицию Иван Мизеров не отодвигает на задний план ради большей "академичности", не укрывает её за массивом документов и фактов, не отказывает глаголам истории в праве на сослагательное наклонение. И Весна народов подаётся автором в свете не столько возвышения Британской империи в эпоху её "золотого века" 1815–1914 годов, сколько попыток ответа стран и народов континентальной Европы, включая царскую Россию, на это возвышение — попыток, не вполне удавшихся, но определивших дальнейшую историю человечества вплоть до наших дней.

"Время последних двух десятилетий XIX — первого десятилетия XX века иногда именуют на французский манер Belle Epoque — Прекрасная эпоха. Акме Старого Света. Его полное жизненных и творческих энергий лето. И оно могло бы начаться уже в 1850-х! Вообразите, насколько больше удалось бы создать! Как продвинуть науку, технику, культуру!.." — пишет в завершении своей книги Иван Мизеров. Этот романтически-прогрессистский пафос автора можно принимать или отрицать, можно с ним соглашаться или спорить. Но его нельзя не замечать или игнорировать. Потому что, действительно: "Кто не меняется, тот отстаёт". И ему грозит исключение из исторического процесса за неуспеваемость.

На первый взгляд кажется, что революционная буря, охватившая и завертевшая в своём смерче большую часть Старого Света в 1848–1849-м, окончилась почти что ничем. Тучи рассеялись, и в солнечном свете стали видны всё те же линии начертания границ, старые династии на престолах. Только во Франции, стране, где всё зародилось и началось, восторжествовала республика, но ведь и то непрочно — уже в 1851-м Луи Наполеон наденет на голову корону.

Так что же, всё было зря? Некоторые так и полагали. Например, Герцен, достаточно острый ум, писал в 1849-м с отчётливым разочарованием на грани трагизма: "Революция, побитая на всех точках, уступила всё приобретённое с 1789 года". Между тем в отличие от самого известного русского политического эмигранта XIX века и будущего автора "Колокола", мы, живущие в XXI веке и обладающие историческим послезнанием, можем сказать: абсолютно все цели, которые ставили перед собой национально-революционные движения 1848–1849 годов, оказались реализованы в течение 25 лет! Причём порой теми же самыми людьми, что действовали и боролись во время Весны народов.

Лето пришло, как то и должно было свершиться по непреклонным законам истории. Начать стоит с того, что принёс непосредственно сам период 1848–1849 годов: во всех государствах, в которых развернулся революционный процесс, кроме наиболее отсталых — Молдавии и Валахии, итоговое торжество реакции невозможно считать полным и безоговорочным хотя бы по той причине, что сохранили свою актуальность и действенность существенные корректировки законодательства в сторону его демократизации. Франция дошла до введения всеобщего избирательного права. Пруссия и Австрия, несмотря на вынужденный характер подобных решений для той и другой монархии, издали и сохранили конституции, предусматривавшие формирование парламентов. Вообще, наличие некоего выборного органа народного представительства, по крайней мере, декларативное главенство закона, гарантии определённого перечня гражданских прав стали "джентльменским набором" европейского государства, критерием цивилизованности.

Это был подлинный перелом в идейно-политическом климате. От ужаса перед Революцией несносной смутьянки-Франции, пускай неполных, но настойчивых попыток реставрации Старого порядка и консервативного альянса абсолютных монархий, готовых взять на себя роль европейского и даже мирового жандарма, Европа перешла к чему-то совершенно новому. А ведь описанная выше картина была единственной реальностью в 1815–1830 годы, да и после Июльской революции (1830 года. — Прим. ред.), пусть и подточенная её ударом, продолжала сохранять свою действенность и силу.

До 1848 года, кроме Франции и Англии, Старый Свет был населён по большей части подданными. После него — гражданами. Как минимум буржуазный класс, а порой и широкие народные массы начали ощущать свою политическую субъектность, а ещё — принадлежность себе страны, Родины, которая больше не была землями такого-то древнего и славного аристократического монаршего рода, но домом нации. Здесь уместно будет вернуться к утверждению, приведённому выше. 25 лет (а на самом деле даже несколько менее) — очень скромный срок по историческим меркам. Предметно, по пунктам взглянем на судьбу национальных проектов, которые пытались реализовать деятели Весны народов, а также не забудем отметить и эпизоды продолжающейся общеевропейской демократизации.

Италия. В 1859–1860 годы после Австро-итало-французской войны и похода Тысячи на Сицилию свершается объединение Италии. Ведущие лица: король Виктор Эммануил II Савойский, сын Карла Альберта, которому тот уступил корону после поражения при Новаре в 1849-м, Джузеппе Гарибальди, значимое участие принимает также Джузеппе Мадзини.

Румыния. В том же 1859 году состоялось объединение княжеств Молдавии и Валахии. Господарем был избран Александру Ион Куза, бывший офицер молдавской армии, принимавший активное участие в революционных событиях 1848 года. В 1866 году была принята конституция, согласно которой страна являлась парламентской монархией современного европейско-буржуазного типа. Всё это уже через 10 лет после 1849 года.

Венгрия. После поражения Австрийской империи в борьбе за германское лидерство и непосредственного её военного разгрома в борьбе против Пруссии в 1866 году руководство империи оказалось вынуждено пойти на Австро-венгерский компромисс и преобразование монархии в дуалистическую. Соглашением от 15 марта 1867 года предусматривалось предоставление венгерской части государства полной самостоятельности во внутренних делах при сохранении на уровне общеимперского правительства лишь вопросов внешней, военно-морской и финансовой политики. Восстанавливалась в качестве одного из двух имперских государствообразующих субъектов, Транслейтании, Венгрия в границах земель короны святого Стефана по состоянию на 1848 год. С венгерской стороны документ подписал Ференц Деак — министр юстиции в правительстве Лайоша Баттьяни.

Германия. В 1864 году силовым путём была решена проблема Шлезвига и Гольштейна. В 1866-м, одержав верх над австрийцами, Пруссия сформировала под своей эгидой Северогерманский союз. Наконец, в 1871-м, после победы над Францией, была создана Германская империя — по Малогерманскому пути, некогда избранному Национальным собранием во Франкфурте и с династией Гогенцоллернов во главе. Первым кайзером стал брат Фридриха Вильгельма IV Вильгельм I.

Франция. После сравнительно краткого периода Второй империи, окончившегося поражением при Седане и пленением Наполеона III, страна вновь и отныне уже навсегда вернулась к республиканскому государственному устройству. Важнейшую роль в этом политическом процессе сыграл Адольф Тьер.

Так что же, выходит, как бы с некоторой отсрочкой борцы Весны народов всё же получили то, к чему так стремились? Одержали победу при игре вдолгую, не сумев взять своё в духе бури и натиска в 1848–1849-м? И да, и нет…

С древнейших времён существовало и существует множество взглядов на то, что такое история, как разворачивается этот процесс. Очень много концепций древности смотрели на неё как на круг, цикл бесконечных повторов. Весьма популярна была также идея о регрессе, падении человечества: от античного нисхождения от золотого века через серебряный и бронзовый к веку железному — и до христианских представлений об утраченном Эдеме. Лишь Новое Время пришло к мысли о том, что историческое движение есть прогресс. Всеобъемлющее совершенствование. Скептический XX век после своих беспримерных катастроф и драм вновь усомнится в этом, поставит вопрос о том, что́ теряет человек (человечество) на пути к грядущему, туда ли он его прокладывает, не забредёт ли в итоге в тупик самоуничтожения? Оставив несколько в стороне моральный аспект прогресса, его "благость" для рода людского и природы, остановимся на несомненном: развивается и совершенствуется техника. А с ней — возможности человеческого социума, а также его сложность…

Диалектический подход часто оказывается наиболее продуктивным при изучении сложных, комплексных явлений. Особенно социальных. А классической в диалектике считается система "тезис — анитезис — синтез". И мы часто видим её на практике в истории человеческой цивилизации. Сочетание технологического развития с изменением запросов социальных страт и форм их взаимодействия порождает кризисы в существующей системе. Иногда она эволюционирует, чаще — по мере накопления противоречий и увеличения дисбаланса, рушится в коротком взрывном процессе. Революционном процессе. Строительство новой системы сталкивается с ранее неизвестными вызовами, быстро завязываются новые узлы конфликтов, утратившие господствующее положение силы стремятся взять реванш. Общее снижение управляемости также играет роль.

Мы получаем обратную волну. Реакцию. Соударение этих двух волн не может длиться бесконечно. С той и с другой стороны находятся в процессе конфликта точки для возможного сближения ранее непримиримых позиций. И наконец, новая система устанавливается, инкорпорируя в себя отдельные обломки прежней.

Разумеется, приведённая выше схема упрощена и теоретизирована. В реальности существует много других вмешивающихся в процесс факторов, замутняющих её чистоту. Например, государства не являются самозамкнутыми. Вы не можете позволить себе вечно находиться с "разобранным", недееспособным механизмом социального взаимодействия и управления — внешние силы непременно этим воспользуются. Военные интервенции, массовые миграции, природно-климатические факторы (как вариант: начали прогрессивные реформы, преодолевали противодействие архаики, но тут случились великая засуха и голод — и всё рухнуло), а с определённого момента и позиция, которую страна занимает в мировой системе разделения труда, радикально осложняют обобщённую модель.

Синтез, а значит, соотношение элементов нового и старого, практически никогда не бывает равным. Редкая революция сносит действительно всё до основания. Собственно, таких революций, достигших в своём развитии практически полного отрешения от прежнего общества, выстроивших работоспособную, полностью новую систему — и при этом произошедших в достаточно крупных, оказывающих глобальное влияние государствах всего две: Великая Французская и Великая Русская. Равно и редкая реакция не даёт никаких послаблений. В исторической перспективе при этом реакционеры всегда уступают и в итоге терпят поражение. С первой, второй, пятой или десятой попытки мешающие развитию прежние устои будут подточены.

В мире конкурирующих экономических агентов и государств ни одну систему нельзя законсервировать навсегда. Прогресс влезет к вам не мытьём, так катанием. Надо — под гром пушек. Очень показательны тут опиумные войны и полунасильственное "открытие" Японии. Кто не меняется, тот отстаёт. На деле идеальный консерватор обязан быть тонким реформатором. Эволюционно снимать накапливающиеся противоречия. Причём делать это строго своевременно. Бисмарк боролся с угрозой революции и выстроил наиболее развитую систему социального обеспечения в мире.

Казалось бы, в целом всё просто превосходно, один сплошной исторический оптимизм. Но на деле — заметно иначе. Да, все идут вперёд по пути прогресса… Пути назад нет — дорога за спиной исчезает. Будущее по природе своей есть неизбежность. С каждым следующим шагом — всё больше красот и чудес. Вот только на самом деле это, скорее, не дорога из жёлтого кирпича, как в сказке про страну Оз, а лестница из множества ступенек или даже последовательность барьеров, которые надо брать…

Значительная часть надежд и чаяний Весны народов воплотилась в жизнь за последующие 25 лет. Но кто и чем за это заплатил? Всё тот же не раз помянутый Бисмарк ясно указал валюту, в которой приходится рассчитываться за нерасторопность, за вторую попытку на беговой дорожке истории, — железо и кровь. Войны. После битв при Кустоце и Новаре 1848–1849-го потребовались Маджента и Сольферино 1859-го. В последней из перечисленных битв сошлось примерно по 120 000 солдат с обеих сторон. Потери составили 18 000 убитыми, ранеными и пропавшими без вести у франко-сардинцев и 22 000 у австрийцев…

Некоторые цифры нам, живущим в мире с 8 миллиардами жителей, знающим, что такое мировые войны, кажутся незначительными. Но тем не менее. Решение со второй попытки проблемы Шлезвига в 1864-м стоило прусско-австрийским войскам примерно 1 500 убитыми и 3000 датским. Австро-прусско-итальянская война обошлась примерно в 55 000 погибших суммарно для всех сторон конфликта. Франко-прусская — в 44 637 погибших с немецкой и 138 871 — с французской стороны, а всего 183 508 лишившихся жизни людей. Все эти жертвы "исправляющих ошибку" вооружённых конфликтов были бы излишними, если бы 10–20 годами ранее предшествующее поколение до конца и в полной мере справилось бы с вызовами эпохи.

Впрочем, этим негативная сторона, к сожалению, не исчерпывается. Время неостановимо. То, что вы не решили предыдущую задачу, вовсе не означает того, что оно не подкинет вам новую. По отдельности каждый из "хвостов" может казаться не таким уж страшным, но вместе они порождают завал — и вот вы, если продолжать "ученическо-студенческий" ассоциативный ряд, оказываетесь в числе исключённых.

Те 25 лет, которые прошли с Весны народов, те методы, которыми в итоге достигались заданные ей цели, повлияли на дальнейшую историю Европы. Оставили свои "хвосты". Вот, к примеру, Венгрия. В 1848–1849-м она уверенно шла к независимости, имея при этом целый ряд острых национальных противоречий на своих окраинах. Если бы тогда Кошут и остальные достигли успеха, то — в иных реалиях и за больший, чем в действительности, период времени — к началу XX века эти противоречия оказались бы сняты. Какая-то часть иноэтничных элементов растворилась бы в венгерской нации (вспомним о происхождении самого президент-регента, многих его генералов). Более устойчивые и сильные откололись бы, образовав свою государственность (в частности, Хорватия, которую после начала полномасштабной войны практически все воспринимали как отрезанный от Венгрии ломоть).

На самом же деле имел место Австро-венгерский компромисс 1867 года — почти на 20 лет позже — и, самое главное, ставящий новые силки противоречий, снимая старые. Славянские народы Транслейтании и вообще империи желали равного статуса, чувствовали себя обделёнными. А с какой стати? Немцы — основатели державы. К ним принадлежит династия. Но чем венгры лучше? Они добились успеха, по сути, через бунт, неповиновение — что мешает нам поступить так же? Австро-Венгрия оказывается непрочным образованием постоянно на грани внутреннего взрыва. Это, в свою очередь, ведёт её на скользкие пути на международной арене. Любой ценой предотвратить появление центров национально-государственного притяжения для народов империи вне её границ! Подчинить, поставить под контроль — иначе дестабилизация, а то и гибель. При этом власть шатается, она не может обрести твёрдости из-за различия интересов двух половин страны. Австрия и Венгрия оказываются подобны разлюбившим друг друга супругам, которые и рады бы жить отдельно, да слишком рискованно и накладно разводиться.

Первый узелок завязан.

А вот Италия. Она стала единой, да, но на десять лет позднее, а потому ещё сильнее отстала экономически от флагманских государств, увеличилась её зависимость от английских и французских товаров. При этом конфликт с Австрией не был исчерпан в 1859-м. Приходится воевать ещё раз всего 7 лет спустя. Война — это дорого. Но зато она и наличие злокозненного противника отлично списывают просчёты собственного правительства. Пьемонтская по происхождению гражданская и военная бюрократия Италии оказывается такой же неэффективной и гнилой, какой она была и в 1848–1849-м.

К началу XX века страна будет европейским лидером по эмиграции в Штаты, проиграет колониальную войну эфиопам и придёт к чудовищной пропасти социального расслоения. А всё почему? Потому что треклятые австрияки никак не отдадут нам наш Южный Тироль, наши Истрию и Далмацию. Рисорджименто всё ещё не завершено!

Второй узелок завязан.

Германия. Она конституировала себя не во Франкфурте и не в Берлине, а в Версале, над распростёртым ниц телом побеждённой Франции. Она забрала Эльзас и Лотарингию, отняла имперские победные лавры, престиж, обнулила все достижения 20 лет правления Наполеона III, оказавшегося всё же на поверку Малым. И породила травму национального унижения. Жажду реванша. Французские школьники будут повторять перед занятиями клятву Лоррейна, обещаясь возвратить утраченное. Президенты республики избирались под лозунгами войны. Да, есть экономика, противостояние мощного государства, способного превратиться в гегемона континентальной Европы, с конкурентом, не желающим превращаться в её периферию. Но оно вполне могло бы идти уже отлично знакомыми к началу XX века прокси-методами: в колониях, через таможенные войны.

Если бы не 1871 год! Гогенцоллерны же не могут отступиться. Речь идёт не о пограничных спорах, а о камне, на котором возвели здание государственности. На Великой победе над историческим врагом! Стража стоит на Рейне! Мы доказали право быть едиными через силу и успех. В Германском рейхе 1871–1918 годов была только одна земля без своего короля или герцога, подчиняющаяся напрямую монарху через назначаемого им наместника. Общеимперская земля. Надо ли говорить, какая именно?

Третий узелок…

Можно было бы перечислять и дальше. Их много. И каждый казался сравнительно безобидным. Пока не началась в 1914-м великая бойня.

Разумеется, автор не утопист. Успех Весны народов не стал бы панацеей от войн, не решил бы разом всех проблем Европы. Но вектор всё же оказался бы отклонён в существенно иную сторону. В 1848–1849-м народы Старого Света, сознавая свою самость, стремясь к ней, совмещали с нею и удивительную солидарность, причём тем более сильную, чем ниже по социальной лестнице мы спускаемся.

Венцы, обожавшие Кошута, жители Праги, проклинавшие палача 13 мучеников Арада, поляки, сражавшиеся как будто во всех армиях разом. Итальянский легион в Венгрии и иностранцы-добровольцы в Италии. Парижане, в числе прочего выходившие несколько раз весной 1848-го митинговать на улицы и бульвары, призывали, чтобы их страна оказала давление на державы, разделившие Польшу, требовали её независимости.

Исключения были, что правда, то правда. Венгерско-хорватский антагонизм. Проблемы в Трансильвании и Воеводине с сербами и румынами, опасно подошедшие к пределам, за которыми — этнические чистки. Но всё же общая линия была такой, она тянулась с самого 1815 года. Консерваторы-реакционеры официально создали свой интернационал в лице Священного Союза. В ответ исподволь сформировался интернационал революционных течений, а затем и народов, которые те пытались поднять и возглавить.