"В зиму учебного 1963-64 г. завелся разговор о возможной поездке-походе учителей школы во время каникул 1964 года в Мещеру, на реку Цну. Конечно, поговорили-поговорили, и никакой общей поездки учителей никогда так и не было.
В предвидении подобного оборота этих намерений я и сочинил эту повесть-фантазию в стихах.
В давние годы, слушая разговоры пожилых жителей села о Егорьевске и Шатуре,Черустях, Ильинском Погосте и других населенных пунктах, что находятся на востоке от нашего села, я нередко слышал: «…а там дальше Мещера…» Сказал Мещера и А. Солженицын, отбывая ссылку в Шатурторфе. Именно у нас старики говорили «Мещера» - с ударением на последнем слоге, а не Мещёра, как пишется.
Так и у меня в поэме пошло «Мещера" Евгений Котов
МЕЩЕРА
У конобеевских околиц,
Берет начало Мещера…
Когда бы был я комсомолец,
То бы всю жизнь кричал ура.
Ура! – полям моим родимым,
Ура! – багровым вечерам…
Но был я юным и любимым
Уже в минувшем, все – вчера.
Мне почему-то часто снится
Край затуманенных озер:
Страна березового ситца,
Есенинский певучий взор.
Нам все глядеть назад охота.
Нам все глядеть назад охота,
Когда мир сосочку сосал:
«Счастлива матушка-пехота», -
С улыбкой шепчет генерал.
…Там, где светило на восходе
Дарит жизнь, кратную заре -
Как монумент в честь непогоды –
Стоит церквушка на горе.
Ржавь золотом с креста струится,
На кровле шелестит пырей,
И ветер глухо матерится
В проемах окон и дверей.
Уж одряхлевшая громада
Глядит беззвучно на восток;
Зари фальшивая помада
Со старческих сползает щек.
А на восток даль перелесиц,
Обрыв бессоновской горы,
Где сваливается бубном месяц
В сосновый праздник Мещеры.
Даль зыбится в шелках туманов
И, словно с глаза шоры век,
Подъемлет хлопья пены рваной
С очей больших и малых рек.
И просиненная водица
Отбросами людских забот,
Что прокаженная черница –
К морям, что к мощам поклониться! –
По тропам родины бредет.
Вдруг пахнет сыростью и тиной,
Зловоние гниющих вод.
Кривится шеею утиной
За поворотом поворот.
Вот вся и «дичь» !.. Обрывы глины,
Стеной чернеющий камыш,
Лягушки сонные лениво
Во тьму токуют гулкий шиш.
О, Мещера! – колдовский край,
Ты в небыли, как суеверье:
Евангелический синай
Паломникам, а мне деревья
Да глушь болот и блеск луны,
Томящейся в лесном капкане
Неведомой далекой Цны,
Как конь татарский на аркане.
За далями Егорьев шлях,
Отсвечивая тускло камнем,
Ведет, как при богатырях,
В лесную глушь, в речные плавни.
Там, где Шатура – всплеск огней,
Заводов строгие громады.
А Мещера? Она правей –
Моя мечта, моя отрада.
Не выдуманная мною тишь
Едва ли там теперь ночует.
Я как бродяга, как дервиш,
Дымок костров ее почуял.
Утиный посвист слышу я –
Хоть здесь, в лугах, лишь только галки:
Мои далекие друзья,
Мне юности до боли жалко.
Писать мечтаю о любви –
И глупо ведь, а все ж мечтаю.
Мил в половодьях рек разлив,
Уха с костра да кружка чаю.
Все перепето так давно!
И мне повтор в стихах наскучил,
Но этим летом решено
Разбить бивак во мгле излучин,
В лесах дремучих Мещеры,
Подальше от родного дома.
Сосед захватит ветчины,
Борис Чистов бутылку рома.
С избытком будет самогон
И прочие дары деревни,
И пара девушек – мильон
Отдашь за них: милы! Царевны!
Их девственная чистота
Нам будет трезвости порукой,
И незнакомые места
Не изведут болотной скукой.
Лишь бы дожить, дождаться - в срок
Мы без молебствий и напутствий
Оставим отческий порог
Без сожаления, без грусти.
Всему свое! Мечты предел –
Былые детские походы:
Ведь каждый, каждый поседел
В домашних щах, без бутербродов.
Но едем, едем – решено!
Как май пройдет, в машине едем:
Вопрос лишь только за женой,
За грозною супругой Пети.
Он, разумеется, соврет,
Пообещает, грянет медью,
А в час урочный не придет.
Ну что ж, уедем и без Пети.
Матвеич, Толя, Люда, я,
Неплохо бы поехать Гале,
Послушать в рощах соловья,
Но соберется ли? Едва ли.
А, впрочем, ясно будут все,
Когда, поправ гнилье и прелость,
В дубравах ландыш обретет
Благоухающую зрелость.
Сады повсюду напоят
Вишневым соком ночью росы,
И бросит небо синий взгляд
Во тьму зеленых мшистых просек.
Даль позовет к своей груди
Как мать в объятия младенца:
Мы будем где-нибудь в пути,
Забрав рюкзак да полотенца.
Лишь был бы кворум едоков –
Девчонки будут «для медали» -
Увидит славных рыбаков
Мещерский край, речные дали.
Найду себе там псевдоним,
Для виршей впечатленья, тему,
Быть может, с другом сочиним,
С Матвеичем, в паях поэму.
Мне уже мнится ночью рев
В зеленых дебрях глухомани:
Бесхитростный лосиный зов
Меня как встарь печально ранит.
Грущу, люблю. Готов любить
Тебя безмерно, дорогая,
Готов сердца навеки слить,
Как воды Цны с Мещерским краем.
Ах, до чего же тяжка грусть
И милы несказанно очи…
Но это вздор! К нему вернусь,
Когда росой отплачут ночи.
Когда в чащобе ивняка
Тропинку выбьют милой ноги.
Мне снятся груди-облака,
И зори – губы-недотроги.
Ловлю ее скользящий взгляд…
Когда обходит стороною,
Готов луну-блудницу в зад
Лягнуть с досады я ногою.
И летний призрачный вояж
Мне кажется одним спасеньем:
Ее люблю! Любовь и блажь –
Она поэтов вдохновенье.
И не боюсь признаться в том.
Беда моя – душа в неволе!
В Мещерский край – родимый дом
Меня пусти – я сердцем болен.
Таинственная сень лесов,
Дубравы шепот заунывный,
Полет шмеля, стенанья сов
Да плач плакучей летней ивы –
Вот моя каторга, мой плен,
Любви таинственные муки:
Тома нечитанных поэм
Хранятся там, в лесной округе.
А наш «герой»? … Что здесь сказать?
Горяч не в меру, скажем, малый.
Похвально злиться и дерзать,
Срывать с болванов покрывала.
Не разбираться что к чему
Уж надобно в поре незрелой,
Ведь рявкнуть лихо «почему?»
Готов дурак, не только смелый.
Но мил он мне за прямоту,
За дерзость сходную с нахальством,
За истинную маяту
И ссоры вечные с начальством.
Он сиднем век не просидит,
Гореньем творческим охвачен,
И не один «иезуит»
Слезами горькими поплачет.
- Но как с поездкой, Витя, как?
Я знаю тайную слабинку.
Не пьешь, не куришь и табак,
Не ешь украдкою ветчинку –
Во многом парень хоть куда!
Но есть и странности с грехами…
Но, скажем, кто в его года
Не жил в контакте с петухами.
Немного радости в миру,
Не все довольны мы постелью –
Кто любит тещу, кто жену,
А кто в чужом миру похмелье.
Иной с поллитром амплуа
Считает лучшим сувениром:
Распьет – и речи – ла-ла-ла
С Петром, Иваном или Кириллом.
Где ставит свой вопрос ребром –
Ребром ладони бьет по шее:
Он нынче заодно с Петром,
А завтра Петр – подлец, мошенник…
Уж недостоин и руки,
Как сатана прочь с глаз, изыди…
Но к счастью наши рыбаки
Не пьют… Ни-ни! Все в лучшем виде
У нас по части пьяных дел,
Лишь изредка бокалы звякнут,
Но скромно, скромно. Больше мел,
Нам мел в руках держать приятней
Учителя! – и весь резон –
Пример чистейших репутаций.
(Не пить же вечно самогон).
На водку нету ассигнаций.
Все трезвенники как один!
Ведут политпросветбеседы.
Все дружно скажут: «Сукин сын!»
Тому, кто браги вдрызг отведал.
Вот если б друга пригласил
И разделил с ним «злую долю» …
С ним в унисон усы мочил,
То бишь боролся с алкоголем.
Но хватит! Бахус тоже бог,
Нельзя глумиться над святыней:
Здесь каждый выпил все, что мог.
И кто не пьет, скажите, ныне?
«Умеренно, умеренно, -
Мне голос сердце гложет, -
Кому и что отмерено,
И кто и сколько сможет».
Поездка наша далека,
Еще зима. Зима в разгаре.
В лесу увидишь беляка,
С морозца рвешься к самовару
Чайку хлебнуть, язык пожечь…
И день короток, хмур и пресен
Без праздничных, без хмурых встреч
С рекой, дубравой, милым лесом,
Где источает ласку зной,
Играют шаловливо тени
Под каждой елью и сосной,
Все дышит солнцем, негой, ленью.
Поэзия! – мне лес да лес,
Да луг цветущий, луг весенний
Иль синий плат родных небес
Над желтой рощицей осенней.
Вот потому и Мещера –
Край златозвездный, край былинный,
Все холит, нежит как вчера
В моих мечтах свои долины.
Речные топи и леса,
И рощи в боли онемели…
Как хочется в них отыскать
Хоть призрак давней колыбели.
Ох, как далек… Ух, как далек –
Минули лишь десятилетья,
А мнишь: младенческий порог
Был в девятнадцатом столетье.
Перед очами пелена,
Невнятные преданья, были,
Лишь в небе прежняя луна
Грустит и хмурит глаз кобылий.
Село огнями расцвело,
Поломаны чуланы, ставни.
Сейчас зима. Все замело
Снегами: пашни, дали, плавни.
Обледенела ивы прядь,
Закоченел безликий тополь…
А где река, там тишь да гладь,
И поле, поле – снег да поле.
Жду с нетерпеньем вешних дней,
Когда февраль лазурью брызнет
С небес на крыши деревень
Моей заснеженной Отчизны.
И тени звучно, как ручьи,
Между сугробов синью грянут.
Я вновь услышу возглас: «Чьи?»,
Крик птичий чибиса в тумане.
Но все ж мороз и ветер зол,
И вьюга шепчет: «Не фанфарьте!»
Иссиня-черный свой камзол
Покажет грач лишь только в марте.
И в зимних днях довольно грез,
В лыжне есть удальство и смелость.
На щечках девичьих мороз
Рисует розы… Все ж приелось
Бродить в безмолвии равнин
И ежиться плечами зябко.
Иль слаб стал духом славянин,
Что слыл как Запада загадка?
И скука, скука гложет дух.
Чисты вкруг снежные страницы –
Не тронет заяц, ни петух:
Окрест ни зверя нет, ни птицы.
Лишь снега, снега пелена
Да гари черные наплывы.
И в небе желтая луна
Висит как сыр в развилке ивы.
Все прозаично! Хмель да хмель
И окон будничные блики,
Да речи пьяные Емель –
Их глупые иль злые лики.
Все это шарж… Избави Бог!
От далеких, как преданье:
И слушатель, и критик строг –
Уж лучше петь любовь, свиданье.
Голубка! Где ты? Эй… Ау!
Пурпурные вновь снятся губы.
А в яви слышишь: «Ну, вас! Ну…»
И взгляд презрительный и грубый.
Поэт, влюбленный лишь в мечту,
Я в девичьей улыбке алой
Свои былые грезы чту –
Неведомые идеалы.
Я счастлив был в семье, в родне –
Не всем дарованы объятья:
По нашей русской стороне
Немало родственных проклятий.
В тепле дышал, живу в тепле,
Обласкан в меру и ухожен.
Но почему в постыдном зле
Вокруг я вижу только рожи!
И даже та, кого люблю
И дорогою величаю,
С которой рядом ем и сплю
И что души во мне не чает,
Порой постыла, немила! –
Хоть жизнь отдать для ней не диво:
Иль скука жизни извела?
Иль полюбилась в поле ива?
Иль просто сытость, пошлый зов –
Тоски банальные приметы,
Что истязают как ослов
Меланхолических поэтов.
О, Мещера! Колдовский край –
Страданьям нет конца и края.
Где мое счастье? Где синай!..
Прости за слезы, До-ро-гая.
Андреич, вот еще партнер,
В его холеном лимузине
Посадим дам… Коль разговор
Не заведет он о «резине».
Что, мол, дороги плохи там,
А комары злы, как собаки,
В палатках холод по утрам,
И в Мещере зимуют раки.
Тряхни геройски стариной!
Забудь, дружище, о «резине»:
Совсем, совсем не за горой
Холодной старости седины.
Она придет! Незыблем бег
Дней неприметных, скоротечных.
Томит сегодня белый снег,
А завтра вечер глянет вешний:
Год миновал, и в кудрях прядь
Еще одну пометит иней,
Избороздит морщинок рать
Лицо узором скорбных линий.
Но если вдруг согласен ты –
В сюрприз подобный плохо верю –
Букет девичьей красоты
В машине Витьке мы доверим.
Пусть едет!.. Трезвенность твоя,
Рассудочность и сила воли…
Молчу. Я вижу наш вояж
Уж мчащимся во чистом поле.
Уж позади дома, село.
Дорога вдаль зовет, змеится.
Довольны все – нам повезло,
Лишь только Люда, Люда злится.
Зачем? Назойлив ухажер?
Нет от поклонников спасенья?
За косогором косогор,
Все дальше школа и деревня.
Привал наш первый, где река,
Изучим отмели и броды…
Глотнем. … Заморим червяка,
Съев с аппетитом бутерброды.
А за рекой асфальт дорог,
Лесов дремучие массивы:
Грез миновал срок – жалкий срок!
Молчи до вешних песен, ива.
14-17 января 1964 г.
Живопись Евгения Котова: "Скотные дворы", "Тропинка", "Ромашки" (1950-60 гг.)
