Не надо думать, что все сидящие невинны, а все, находящиеся в психиатрических больницах, здоровы. Это совсем необязательно. Я где-то читал, что гестапо довольно эффективно разыскивало и уничтожало маньяков и педофилов. И Раскольников, зверски изрубив топором двух женщин, с удовольствием помогал третьей, духовно, материально и телесно. В конце концов, все мы люди, и почему бы не сделать хорошее, божеское дело промеж дел основных и главных? Но умиляться здесь надо осторожно, поскольку криминальная сущность душегуба, или государственного заведения даже в хорошем деле всегда проявляется.
Один беспринципный, но аккуратный в работе адвокат рассказывал примерно так. Я, говорит, ввязался за копейки в одно уголовное дело с потерпевшей стороны. Чистая «бытовуха», никакой политики. Жила-была одинокая дамочка, назовем ее условно Варварой. Лет она была уже довольно средних. И через это обстоятельство психика ее пребывала в заметном расстройстве. Про таких циники говорят: «удовлетворять ее некому», или как-то в этом роде. Взбалмошная, нервная. По всякому поводу и без оного начинала борьбу за справедливое переустройство вселенной. Окончила двухмесячные курсы экстрасенсов и, помимо основной работы в каком-то рекламном агентстве, в поте лица оказывала помощь себе подобным, т.е. лицам, чьи мозги находятся «в пограничном состоянии». Венцы безбрачия, безденежья, аура, коррекция судьбы, сглаз, бородавки и т.д. Через свой непростой характер она крепко поссорилась с какими-то дальними родственниками. Те были муж с женой и оба медики, известные и уважаемые в масштабах района. В ходе очередной склоки по телефону, Варвара как-то неосторожно высказалась по поводу своих экстрасенсорных способностей. Это было воспринято противной стороной как намек на нежелательную корректировку судеб их детей. Какие ж родители это допустят? Но наши медики были дипломированными специалистами, а потому рассудили здраво: на корректировку судьбы необходимо какое-то время, ведь надо провести какие-то экстрасенсорные манипуляции, и если действовать быстро и решительно, то чад родных еще можно спасти. Несмотря на ночное время, чета медработников уселась в машину и поехала к дому Варвары. Подъехали, вызвали на улицу поговорить и там поколотили. В результате — у Варвары перелом височной кости, а у медработников — уголовное дело за причинение тяжкого вреда здоровью. Следствие по этому, в общем-то, простому факту велось долго и нудно. За известных в городе медиков то и дело просили уважаемые люди. Но главная трудность была даже не в этом, а в том, что показания обеих сторон изобиловали мистикой и всякими полоумными фантазиями. Было видно, что ни один из фигурантов этого дела не отличается психическим здоровьем. Дело несколько раз прекращалось, но вновь возобновлялось по моим адвокатским жалобам. После травмы головы у Варвары, кроме всего прочего, появился некий таинственный благодетель, который работал в «главном суде» и внимательно следил за варвариной судьбой, направляя расследование дела в нужное русло. Имя этого высокопоставленного чиновника она не раскрывала даже мне. После очередного возобновления следствия Варвара, на радостях, в ночное время, обошла жителей своего подъезда и всем рассказала про члена главного суда, и как он за нее переживает. Под утро к этому подъезду подкатила карета «скорой помощи». В ней сидели два медика мужского пола в белых халатах и один милиционер в милицейской форме. Варвару «приняли» на выходе из подъезда в самом начале ее пути на основную работу, одели наручники и положили в машине на пол, а что б не орала как ненормальная, милиционер слегка прижал ей шею ботинком. «Скорая медицинская помощь» скрылась в неизвестном направлении. На следующий день мне позвонил какой-то руководитель экстрасенсорного профсоюза и сообщил, что Варвара ясновидящая, и что ее украли зеленые человечки. Ихняя мистическая организация отслюнявила мне триста долларов на розыск Варвары и возвращение ее в мир людей. Я походил по ее подъезду и выяснил, что местные жители психбригаду не вызывали. Варвару они считали человеком занудным, но безвредным. А одна мадам, услышав ее имя, стала махать руками, как крыльями, и восторженно вопить: «Варвара ясновидящая! Ясновидящая!». Варварины рассказы про члена главного суда не имели прямого отношения к оказанию ей скорой психиатрической помощи. Просто так совпало. Городская неотложка не выезжала на данный адрес. Местная милиция не получала заявку на силовую поддержку задержания опасного психбольного. Получалось, что если ясновидящую не закопали в лесу, то вывезли в психушку частным порядком, по отдельной проплаченной просьбе. Понятно, что дело формально осложнялось тем обстоятельством, что некоторые основания для «психиатрической помощи» имели место быть. Знакомые милиционеры подсказали, какое ближайшее учреждение оказывает такие услуги таким способом, и я поехал туда отрабатывать гонорар.
Место это мне знакомо. Я бывал здесь раньше по работе. Правда общался только с экспертами и администраторами. В места пребывания больных не заглядывал. Прежде всего, по моему разумению, надо было увидется с Варварой, узнать, в каком она состоянии, все остальное — по ходу дела. Больница не имеет общего забора, по территории можно ходить свободно. Контроль только на входе в корпуса, которые как-то бессистемно расположены в лесопосадках. Вообще, чисто внешне, невозможно определить, что это за заведение, если заранее не знать. Похоже на нищий госбюджетный санаторий. Простота, переходящая в убогость, но решетки на окнах есть. Оставил машину возле административного корпуса и пошел пешком. Надо было найти клиентку, не спрашивая о ней руководителей заведения. Навстречу по аллейке шел сумасшедший в фуфайке и с метлой. Он делал три шага и чего-то сметал с дорожки, потом опять старательно отсчитывал ровно три шага и производил такое же размашистое движение метлой.
«Трудотерапия»,- подумал я и порадовался собственной эрудиции. Поравнявшись с трудящимся я его спросил: «А где у вас женский корпус?» Он перестал шагать и махать и внимательно посмотрел на меня. Это был какой-то стандартный мужик, среднего роста, среднего телосложения и среднего возраста. Разглядев меня, он стал очень по доброму улыбаться. Я ему говорю: «Женщины у вас где?». Еще пол-минуты паузы. «А вон там», - он показал пальцем в конец аллеи, где стояло мрачное серое здание. Я прошел мимо собеседника и вдруг услышал за спиной легкий хохоток, скорее странный, чем неприятный. Я обернулся. Он продолжал смотреть на меня и улыбаться еще добрее, потом опять коротко хихикнул. Я вспомнил, где нахожусь, и перестал обращать на него внимание.
Подхожу к двери женского отделения, стучу.
-Кто там?
-Адвокат.
-К кому?
-К вам.
-Зачем?
-Надо.
Металлическая дверь с решеткой открылась, и я сразу зашел, намереваясь прорваться к цели с применением строго дозированной настырности, которая у нашего брата вырабатывается практикой. За дверью стояли две белохалатные тети плотного телосложения. Они недовольно меня разглядели, как случай, не предусмотренный инструкцией. Я им говорю: «У вас лечится такая-то, а я ее адвокат, и мне надо с ней поговорить про наши дела.» По выражению их лиц стало понятно, что я случай тяжелый.
- А им что, еще и адвокаты полагаются?
- Полагаются.
- Я это сейчас узнаю.
Мы втроем поднялись на этаж выше, меня провели в отдельную комнату, видимо, для свиданий и оставили одного. Больница как больница, внешне ничего особенного, кроме решеток на окнах. И впечатление, что нет никого. Бросилась в глаза, нет, скорее - в уши, ненормальная, абсолютная, звенящая тишина. Я даже не стал садиться на стул, боясь нарушить это завораживающее отсутствие звуков, и стоял неподвижно, как меня поставили. Примерно через четверть часа из коридора донеслись тихие шаги и в комнату свиданий зашли две женщины в обычных «кухаркиных» халатах, одна из которых была Варвара. Сопровождала их одна из плотных тетенек в белом. Я попросил оставить нас с клиенткой наедине. Медик с недовольным видом вышла, но при этом прикрыла за собой дверь как-то особенно тихо и аккуратно. Вторая женщина села на стул и молча стала смотреть в окно. По сей день не могу понять, зачем ее тогда привели, и какой был в этом смысл. Вопреки ожиданию, ничего похожего на фонтан эмоций Варвара не изобразила. У нее был вид человека, напуганного смертельно. Она в пол-голоса рассказала, что с ней произошло, и о чем уже было сказано выше.
- Вам давали подписывать какие-нибудь документы?
- Да. Я подписала согласие на стационарное лечение.-1 Они сказали, что если я не буду подписывать, если я буду орать и сопротивляться, то они мне сделают такой укол, после которого я не только все подпишу, но буду вытворять такое, что в страшном сне не приснится. Я испугалась и подписала. Этими уколами здесь угрожают постоянно. Кто шумит, переводят в отдельные палаты. Что там происходит, я не знаю, но становится тихо. Мне страшно, я уже на все согласна. Скажите им, пусть они принесут уголовное дело, я дам любые показания, только бы мне уйти отсюда. Я хочу домой.
У нее на запястьях были явные следы от наручников, а также синяки на плечах и шее. Я выложил на стол бумагу, ручку и надиктовал ей два заявления: на имя главврача об отказе от стационарного лечения и местному прокурору по поводу незаконного содержания в психбольнице, незаконного применения наручников и причинения телесных повреждений. Заявление прокурору, на всякий случай, положил не в портфель, а сложил и засунул в потайной кармашек пиджака. А с первым заявлением пошел к заведующему женским отделением, дверь кабинета которого находилась в том же коридоре. Я эту дверь разглядел еще когда меня вели в комнату свиданий. Захожу. За столом, несколько ссутулившись, сидит в белом халате эдакий здоровяк с мощными плечами и огромной квадратной головой без признаков шеи. Ширина челюсти равна ширине лба, маленькие глазки. Все лицо напоминает несложную геометрическую фигуру. На мой заход и слово «здрассте» не отреагировал никак. Сообразив, что эта геометрическая голова не может повернуться в сторону вошедшего, сделал полукруг по кабинету, чтобы попасть в поле зрения медика.
- У вас лечится такая-то. Она написала заявление об отказе от лечения. Как ей можно получить свои вещи? Мы едем домой. Будте так любезны.
И по всем правилам делопроизводства я, отклячив зад и выгнув спину, положил варварино заявление на стол в нужное место и правильной стороной, так, чтобы начальник мог прочитать текст документа не шевелясь. Как мне показалось, он это и сделал, но только показалось, так как никаких телодвижений снова не последовало. Возникла тягостная пауза, усугубившаяся специфической тишиной. Не могу сказать, сколько это длилось. Может минуту, может две. Вдруг расстояние между нижней и верхней частью головы-квадрата стало менятся.
- Я не вижу здесь заявления.
Нет не так. Как бы это описать словами? Помнишь старый фильм «Вий»? Там в конце фильма появляется главный упырь и обращается к присутствующим с просьбой: «Не вижу. Поднимите мне веки!» Помнишь этот голос и эту интонацию? Так вот, теперь представь себе, что примерно таким голосом и таким тоном, только еще хуже, была произнесена эта фраза: «Я НЕ ВИЖУ здесь заявления». У меня мороз прошел вдоль спины. Я общался и с бандюками, и с милицейскими генералами. Со всеми можно говорить, если перейти на их язык. Но тут мне впервые стало страшно. Реально страшно. «Вот я лопухнулся. Я же никому не сказал, куда я еду. Меня местная милиция знает, и если я пропаду, она будет землю рыть. Поднимут мои дела по взяткам и наркотикам и попадут пальцем в небо. Никто не догадается, что меня убрали по дешевой бытовухе. Здесь балаболить бесполезно, и я не знаю как. Здесь совсем другие понятия. Это люди, оборзевшие даже не от абсолютной, нет, а от какой-то дьявольски беспредельной власти над людьми. Даже Генпрокурор и Верховный Суд не обладают такой властью. Чиновники творят, что хотят, но при этом, все-таки, имеют дело с людьми. Здесь все по другому. Ибо они здесь сами решают: человек ты, или человекообразное животное. И решают они это по тихому, промеж себя. Часто вообще единолично и «на глазок». При этом, субъект, который тебя вычеркнет из списка «гомо сапиенсов», может сам, как этот урод, ни на свет, ни на звук не реагировать. Так. Спокойно. Мобильник в кармане. Не надо делать резких движений...» Я медленно отошел от стола, стараясь не издавать никаких звуков, вышел из кабинета и, как мне уже показали, очень тихо прикрыл за собой дверь. Поджидавшим меня в коридоре плотным белым женщинам сказал как можно непринужденней: «Мы с заведующим обо всем договорились. Я уезжаю. До свидания».
Радость от того, что я вышел из женского отделения на волю, быстро сменилась раздражением и «жаждою борьбы и крови»-2. Решил атаковать этот бастион науки с другой стороны и пошел прямо к главврачу. Как и следовало ожидать, тот оказался человеком весьма занятым, и мне пришлось подождать аудиенции около часа. Наконец, настала моя очередь решать текущие вопросы с главврачом, и я зашел в его кабинет. После поверхностной оценки помещения и внешности руководителя появилась тень надежды на деловой разговор. Здесь ничего откровенно медицинского не было. Кабинет чем-то даже напоминал прокурорский. По стенам развешаны портреты солидных мужчин с усами и бородами. Видимо, это были светила психиатрической науки всех времен и народов. Среди них, разумеется, особое (центральное) место занимал портрет сами знаете кого. Сам главврач имел вид светила позапрошлого века. Эдакий интеллигентный старикашка в цивильном костюмчике. Очень вежливо предложил мне присесть.
К вам вчера привезли такую-то. Заявлений от граждан, госучреждений или каких-либо иных документов, подтверждающих законность ее здесь содержания у вас нет. Зато у завотделением лежит ее письменное заявление об отказе от стационарного лечения. Что будем делать?
Она подписала согласие на лечение.
Обстоятельства получения этого согласия станут предметом отдельного разбирательства. Я с этим сейчас еду к прокурору области.
Тут я, конечно, соврал. Прокурору области глубоко фиолетово, кто сидит в областных психушках. Он отродясь не вникал в эти дела, перепоручая их прокурорам районным. Но главврач мог заблуждаться насчет некоторых тонкостей прокурорского надзора и моих реальных возможностей. Он вдруг сделал необыкновенно доброе лицо, заулыбался и взял телефонную трубку, потом назвал кого-то по имени-отчеству.
К нам вчера привезли такую-то. Ее надо срочно дооформить. Собирайте комиссию, и я вас попрошу: чтобы к вечеру все было сделано.
Светило положило трубку, посмотрело на меня еще добрее и вдруг как-то странно хихикнуло, как тот тормоз с метлой. Тут меня передернуло во второй раз. Правда здесь я не сильно испугался. Кабинет обыкновенный, чиновничий, а чиновников я уже всяких насмотрелся. Я встал, поставил свой портфель прямо на стол, развернул его торцом в сторону старикашки, как будто у меня там был «ствол», уловил растерянность в его научных глазках и спокойно так говорю:
Я скоро здесь буду со следователем. Как адвокат я вам настоятельно рекомендую подготовить ответ на вопрос: откуда у вашей больной следы от наручников и протектор от ботинка на шее?
Потом я подхватил портфель и вышел из кабинета, прикрыв за собою дверь совсем без звука. Но это уже было ненарочно. Подсознательное подражание. Выскочил на улицу, прыгнул в машину и помчался к местному прокурору, оставил у него заявление, которое надиктовал Варваре. К концу рабочего дня еще успел в прокуратуру района, откуда Варвару вывезли. Там сам написал заявление по поводу захвата лица, проходящего потерпевшим по делу, за расследованием которого та же прокуратура надзирает. Поздно вечером, насколько я помню, уже после 9 часов мне домой позвонил руководитель экстрасенсов и сообщил, что похитители вернули Варвару домой.
Надо ли говорить, что с чувством выполненного долга спиться едвали не приятней, чем с любимой женщиной. Засыпая, я подумал, что надо бы купить новый телевизор, и честно отработанные триста баксов тут будут весьма кстати. В 7 утра раздался звонок. Звонила Варвара.
- Вы должны вернуть деньги.
- ???
- Вчера, когда я находилась в психбольнице, туда позвонил главный член суда и приказал меня выпустить. А вы ничего не сделали, от вас никакого толку.
И как я должен был тут поступить? Жалобы от психбольных — это страшное дело! Особенно, если такая жалоба попадет в руки правоохраннику, психическая неполноценность которого не была своевременно выявлена. Да и не те деньги, чтоб удавиться. А главное: мне ли, убогому, тягаться с главным членом суда? В тот же день я передал ясновидящей Варваре триста долларов и больше в ее делах не участвовал.
