Краткая история вопроса
В середине 40‑х годов XIX века вышла в свет работа К. Маркса и Ф. Энгельса "Немецкая идеология". Поначалу двухтомный труд не вызвал интереса у издателей. Дело в том, что авторы, отталкиваясь от учений Г.В. Ф. Гегеля, Л. Фейербаха и младогегельянцев (Б. Бауэра и М. Штирнера) продемонстрировали склонность к плоско-материалистическому пониманию общественной жизни. Главный лозунг фундаторов марксистского мышления можно сформулировать при помощи нехитрого и ставшего широко распространённым слогана «Бытие определяет сознание». Это были жёстко сформулированные слова, которые звучали чересчур спорно и схематично и поэтому вызвали массированную критику со стороны философов идеалистического направления.
Последующий ход истории показал, что производительные силы (базис) и духовная система существования социума (надстройка) скорее находятся во взаимодействующих, коррелирующих отношениях, влияют друг на друга определяющим образом. И вибрация, непрерывно происходящая между ними, прежде всего, происходит на уровне выработки или выбора наиболее оптимальной идеологии.
Идеологию можно понимать как важнейшую сферу человеческих представлений о жизни общества. Они непрерывно видоизменяются в соответствии с условиями существования этносов и формулируются устами наиболее пассионарных, интеллектуально оснащённых личностей, способных концептуально обозначить прошлое, настоящее и будущее сложившихся в обществе идей, взглядов и принципов. Всё это в полной мере можно наблюдать на отечественной почве.
Эта данность нагляднее всего предстаёт на других этажах духовности. К началу 90‑х годов ХХ столетия стало ясно, что официальная советская идеология не способна ответить на вызовы времени. В силу своей косности она не может энергично перестраиваться и обновляться, становясь колоссом на глиняных ногах, которого нетрудно спихнуть с авансцены и отодвинуть на периферию общественного сознания.
На смену ей в результате энергичных усилий радикально настроенной части постсоветского общества была вынесена, условно говоря, демократическая и либеральная идеологическая модель. Всё происходило с молниеносной решительностью. Людям «длинных идей» требовалось время для осмысления происходящих процессов. А «реформаторы» действовали куда оперативнее консерваторов, предлагая скороспелые, часто непродуманные и заимствованные у Запада модели, которые на определённом этапе для неподготовленной публики могли выглядеть вполне привлекательно. Это был своего рода идеологический популизм: свобода личности, рыночные отношения, внеблоковый статус, отсутствие цензуры, плюрализм и т.д. Приманки оказались на виду и засверкали как яркая обёртка.
Но что скрывалось под этой ярмарочной шелухой? В то время как государство предпринимало беспомощные попытки найти нечто вразумительное и в итоге отказалось от какой‑либо идеологии, новый правящий класс незаметно, но настойчиво внедрял новомодные идеологемы. На какое‑то время почти аксиомами стали такие девизы самореализации, как: «Если ты умный, то почему бедный?», «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным» и «Куй железо пока Горбачёв». Словом — «Обогащайся!»
Разумеется, и тогда находились люди, предвидевшие пагубность укоренения такого рода эгоистической морали. Понятно, что их высказывания требовали эффективной нейтрализации. Для этого потребовались яркие и всем понятные аргументы.
В разгар перестройки на экраны вышел телефильм Владимира Бортко "Собачье сердце", который приобрёл неслыханную популярность. Персонажи повести М. Булгакова и их высказывания пошли в народ, чему немало способствовала социальная и экономическая напряжённость. А когда в стране состоялись политические кризисы августа 1991 и октября 1993 годов, либерально-демократические политики, СМИ и их адепты взяли на вооружение злобный ярлык для пригвождения своих идеологических оппонентов к позорному столбу — «Дети Шарикова»[1]. Данное обидное прозвище звучало с трибун Госдумы, со страниц прессы, из теле- и радиоприёмников. Казалось, от этого не отмыться.
Пришлось тогда взять слово для ответа. Суть в том, что в начале 90‑х настало время жёсткого диктата со стороны новых «хозяев жизни». Сторонники плюрализма на дух не переносили иной точки зрения, так как были генетическими преемниками «комиссаров в пыльных шлемах». (Не зря сборник их программных выступлений так и назывался — «Иного не дано».) Они действовали по законам революционной/контрреволюционной необходимости и гнобили всех и вся.
Свою статью против этой тенденции пришлось назвать «Дети Швондера» (хотя в фильме Роман Карцев несколько смягчил этот образ, придал ему некоторую человечность). Несмотря на то что публикация состоялась в скромной газете с малым тиражом, она не осталась незамеченной — свою солидарность выразили люди разных кругов. Затем внимание было обращено на выдуманный демократами «птичий» язык, благодаря чему они сразу распознавали друг друга по системе «свой — чужой». Это было отмечено в небольшой заметке "Идейно крепкий речекряк" ("День", №38, 1992).
А что сегодня?
Этот небольшой экскурс в прошлое нужен был для того, чтобы убедиться: ситуация в наши дни изменилась не сильно, по крайней мере, не кардинально. Если пройтись по страницам нынешней либеральной прессы, прислушаться к голосам заединщиков, звучащих в эфире телевизионных ток-шоу, легко увидеть: от своих целей и тогдашней риторики они отказываться не намерены. Практически все монологи и реплики фигурантов дискуссий с либеральной трибуны созвучны спорам тридцатилетней давности. Ничего здорового и позитивного не было и нет — ни в нашей истории, ни в её культуре, ни в её настоящем. А потому — нечего копаться под сенью родных осин: свет истины, прогресса и благополучия может пролиться только с Запада, благодушного и душеспасительного. Убеждать их в противоположном — дело бесполезное и бесперспективное. Формулировать позитивные, открытые лозунги — значит, подвергнуть себя оголтелым и беспринципным нападкам. Что же делать?
Всё‑таки, хотя бы вкратце, изложу своё видение проблемы.
Нередко раздаются голоса, ратующие за то, что главной национальной идеей для России должен стать патриотизм. Что тут сказать? Патриотизм — как бы ни огрызался на него Булат Окуджава — начало высокое, сокровенное, таинственное. Но это — слишком широкий взгляд, особенно для такой Родины, как наша. «Россия не вмещается в шляпу!..» — говаривал генерал-майор Чарнота из булгаковского "Бега".
Но чувство патриотизма свойственно каждому уважающему себя народу, любому состоявшемуся государству, всякому нормальному человеку. Патриотизм — неотъемлемая часть полноценной, а не ущербной личности, так же, как любовь к своей матери, к роду, к отеческим гробам. Это, как говорят, не обсуждается, так как относится к области аксиоматики. Но в данном случае мы имеем дело с феноменом совсем иного рода.
Российский патриотизм — явление высокого порядка. И тут на первое место выступает такое геополитическое обстоятельство, как историческая многонациональность нашей державы. Русское государство из седой древности представало как союз племён, включавший в себя славянские, многосоставные народности, тюркские, половецкие, скифские, уральские, угро-финские, балтские, полабские, восточно-германские, романские и иные элементы единой супернации. Единство ингредиентов этого полиэтнического образования не раз подтверждали военные и иные масштабные катаклизмы. Солдаты разного происхождения, менталитета и вероисповедания, оказавшись в одном окопе, как правило, не чувствовали разобщённости и действовали в единой сплотке, в едином порыве. Почему и с завидным постоянством отбивали нападения, наголову разбивая захватчиков со всех сторон света. Достаточно вспомнить всем известные события Великой Отечественной войны, чья история достаточно изучена и описана в литературе, как в научной, так и художественной.
Но и события современности свидетельствуют о том же. Большой войны, благодаря судьбе, сейчас нет. Но, как утверждают серьёзные аналитики, и в мирное время противостояние между Россией и внешним миром никуда не делось. Одним из проявлений такого антагонизма в обычной жизни является спорт. И тут мы обнаруживаем множество красноречивых примеров нерушимого многонационального единства.
Устроители недавно состоявшихся в Японии Олимпийских игр предприняли всё для того, чтобы разрушить, разобщить российское сообщество. Им казалось, что, лишив страну флага, гимна, герба и прочих государственных знаков отличия, они получат горстку или даже толпу ничем не связанных, обиженных и озлобленных на своё государство людей — не помнящих о своём гражданстве, о своей родовой принадлежности суперменов. Но они жестоко просчитались: как всегда, наши недоброжелатели не учли извечной особенности русского, российского характера.
Выступая на ринге, помосте и других ристалищах, наши атлеты не только не забывали о своей национальной принадлежности — они всегда помнили о Большой Родине, которая подготовила их, собрала в дорогу и потом с честью встретила как победителей и призёров. И дело даже не в выплате солидных премиальных сумм: кто взирал на лица стоящих на пьедестале почёта триумфаторов и их тренеров, не мог не обратить внимания, каким огнём горели их глаза, с каким воодушевлением они слушали звуки духоподъёмной музыки Чайковского. Вот уж действительно: эту песню не задушишь, не убьёшь, как писал советский поэт Лев Иванович Ошанин.
Русские, татары, осетины, дагестанцы, ингуши, чеченцы, кабардино-балкарцы, представители других народов принимали свои заслуженные награды с чувством, что их победами восхищаются не только жители родного города, посёлка, села, аула, кишлака, но и вся многомиллионная семья народов. На мой взгляд, эти спортивные достижения сплотили Российскую Федерацию не меньше, чем официальные торжества и мероприятия. Многие миллионы почувствовали свою причастность не просто к победоносной спортивной команде, а к могучей Державе и, если угодно, Империи!
А главное — между собой, в интервью, на пресс-конференциях, в беседах с членами других делегаций все они изъяснялись с помощью русского языка как реальной, а не номинальной формой международной коммуникации.
Нет сомнений в том, что наши идеологи должны на все сто процентов использовать этот мощный рычаг, всячески культивировать максимальную этническую пестроту нашего населения. Бережное сохранение культур, обычаев, национального своеобразия наций и народностей, сплотившихся вокруг русского центра, должны быть прописаны на законодательном уровне. Особо тонкую работу необходимо вести с националистическими движениями — в той форме, как национализм понимал великий русский философ Иван Александрович Ильин. Надо сделать так, чтобы их деятельность не вела к сепаратизму, а укрепляла дружбу между народами. Нужно приложить все усилия, чтобы молодые люди в республиках мусульманской ориентации смотрели не в сторону запрещённых в РФ структур "Талибана" и ИГИЛ[2], а стремились к российским святыням. Все общегосударственные празднования и другие мероприятия стоит проводить с учётом национальной специфики.
Когда видишь на экране кадры из европейских стран, где молодёжь охотно красуется в национальных костюмах, невольно рождается чувство зависти: неужели наши юноши и девушки из другого теста? Конечно же нет. Нужно просто сделать так, чтобы отечественные костюмы, танцы, песни, культурные традиции стали привлекательными для наших юных сограждан, оказались, говоря их языком, в тренде. Особый спрос и госзаказ в этом деле следует обратить к домам моды, дизайнерам одежды, визажистам. Сумело же этого добиться руководство Приднестровской Молдавской республики, где мне доводилось присутствовать на таких мероприятиях, когда «буйство» русских, украинских, молдавских, гагаузских, болгарских и других нарядов с лихвой затмевало радужные флажки маргинальных сообществ.
«Всяк сущий в ней язык…»
В своё время Вадим Валерьянович Кожинов с тревогой и нескрываемым удивлением писал, что ХХ век неожиданно для многих оказался веком национализма, причём появились такие виды национализма, о которых раньше и не слыхивали. Эта тенденция очень опасна, так как в многонациональном государстве создаёт центробежные силы, которые уже разодрали в мелкие клочья не одно территориальное образование. Пример, который у нас прямо перед глазами, — трагическая судьба Советского Союза, взорванного как снаружи, так и изнутри. Разумеется, такая возможность полураспада существовала и для России, что охотно предрекали пессимисты от геополитики. Однако этого не произошло. Почему? Попробуем разобраться.
Элементарная логика подсказывает: для того чтобы сложносоставное целое не распалось, нужны центростремительные векторы, иначе говоря — экономические и духовные скрепы. Слово это в обиходе записных русофобов приобрело резко негативное звучание. В их ограниченном понимании скрепа — вымышленная, фантомная субстанция, фикция, изобретённая патриотами для достижения своекорыстных целей. На самом деле ничего этого нет, а есть только один сплошной материализм, расчёт, выгода. Согласиться с такой точкой зрения невозможно.
То, что огромную страну связывают прочные внутренние стяжки общего хозяйства, исторического прошлого, властных структур, военных и специальных служб, понятно. Но не меньшей цементирующей силой был и остаётся великий русский язык. Как бы ни стремились редуцировать его значение на международной арене, он и сегодня играет роль надёжнейшего средства межнационального общения. И не только в странах бывшего СССР, СНГ, но и далеко за их пределами. Сегодня по числу зарубежных диаспор наша страна занимает одно из первых мест в мире. А потому при выработке новейшей российской идеологии особо важное место следует отвести дальнейшему распространению, изучению и развитию великого и могучего.
Надо признать, сегодня наша родная речь испытывает мощный прессинг со стороны западной цивилизации. Телевидение, интернет, всеобщая глобализация, развитие электронных технологий — давят на русский язык как гнёт на квашеную капусту. Что ни день слышишь новые словечки и термины-англицизмы. Латинские символы настырно лезут в кириллические тексты, взламывая их, как заветную шкатулку с драгоценностями.
Беда состоит и в том, что в последние полвека русский язык очень медленно обновляется и пополняется словами, образованными от славянских корней. Почему это происходит? Ведь наша интеллектуальная и литературная общественность всегда славилась своей креативностью (вот опять иноземное словечко!). Со времён адмирала Шишкова и Карамзина, от опыта Лескова до словесных экспериментов Маяковского, Хлебникова и других футуристов наши люди никогда не лезли в карман за подручным неологизмом. Сегодня эта кладовая почти не пополняется. Ясно, что переломить данную тенденцию будет не просто. Понадобятся кропотливые и настойчивые усилия лингвистических центров: академических и учебных институтов, университетов и школ.
Но где язык, там и литература. От мастеров слова во многом зависит здоровье и крепость нашего языка. В последние десятилетия у нас практически вывелись писатели со своим собственным оригинальным стилем. Вы заметили, как усох и истончился теперь жанр литературной пародии? А всё потому, что пародировать стало некого, особенно в области прозы. В стихах пародист ещё имеет шанс выловить пару-тройку курьёзных строк и оттоптаться на стилистических огрехах. А где нынче прозаики с ярко выраженной манерой, как это было, скажем, в 20–30‑е годы прошлого столетия: Шолохов, Булгаков, Зощенко, Платонов, Олеша? Попробуйте перепутать одного автора с другим! А что сегодня? Большинство романов, повестей и рассказов написано как под одну гребёнку. Кроме затейливой северной прозы Владимира Личутина ничего и в голову не приходит. Не станешь ведь пародировать Виктора Пелевина или Владимира Сорокина — их сочинения порой выглядят как пародия на самих себя.
Масла в огонь подливают и модераторы литературных премий: из года в год в закрытые списки попадают одни и те же кандидаты, а через несколько лет имена авторов-лауреатов забываются и тускнеют. А ведь зачастую именно государство направляет деньги на поощрение литераторов и других деятелей культуры. И оно могло бы внимательнее контролировать эту часть литературного процесса.
Наука и образование
Наш современник оказался в состоянии человека, который знает, что ничего не знает. Выяснилось, что у нас нет достоверных сведений о строении Космоса, Солнца, Солнечной системы, её планет и спутников. Нынешняя астрономия всё чаще беспомощно разводит руками; на её фоне даже астрология и другие так называемые паранауки выглядят убедительнее, приковывая к себе взгляды всё новых адептов. Мы ничего не знаем о происхождении жизни и человека, смутно догадываемся о строении земного шара, океанология честно признаётся, что не в курсе того, что происходит в 9/10 глубин мирового океана. И так далее.
Понятно, что это общечеловеческая проблема, но её надо как‑то решать. Вместо того чтобы предлагать комплексные решения научных вопросов, учёные высыпают на нас кучу разрозненных сведений, фактов и концепций, которые не дают сколько‑нибудь стройной картины бытия. При этом научные деятели и координаторы крепко держатся за, мягко говоря, никем не доказанные учения: теорию относительности, теорию эволюции, взгляды на строение атомного ядра… Подавляющее число учёных придерживаются строго материалистических взглядов, которые для них незыблемы. Креационная наука по‑прежнему остаётся в полном загоне. Многие учёные в упор не видят точку зрения религиозных мыслителей, душа для них — антинаучное понятие. Вот интересно — гегельянский Абсолютный Дух с точки зрения философии — научен, а русская душа — нет.
Тот же В. Кожинов приводит слова английской писательницы Вирджинии Вулф: «Именно душа — одно из главных действующих лиц русской литературы… Она остаётся основным предметом внимания. Может быть, именно от этого англичанина и требуется такое большое усилие… Душа чужда ему… Даже антипатична… Она бесформенна… Она смутна, расплывчата, возбуждена, неспособна, кажется, подчиниться контролю логики или дисциплине поэзии…»[3]. В этом действительно кардинальное различие в менталитете России и Запада. Но вот что поразительно: русская религиозная философия спокойно и квалифицированно оперировала термином «душа», а наши современные мыслители стыдливо отворачиваются от него.
Сегодня мы практически не видим учёных такого масштаба и широты взглядов, как В. Вернадский, А. Чижевский, П. Флоренский. Одной из последних по времени личностей этого типа был нобелевский лауреат Жорес Алфёров, который в эфире без особого напряжения раз за разом щёлкал по носу телеведущего В. Познера. Кстати, именно Алфёров поделился успехами в выстраивании цепочки: «школа — вуз — научная лаборатория», которая представляется оптимальным способом организации учебного процесса.
О сфере науки следует сказать особо. Одним из критериев эффективной работы учёного-преподавателя считается наличие и количество публикаций. И вроде бы — не подкопаешься. Но тут немало подводных камней. Публикация публикации рознь и ценится по‑разному. С ВАКовскими рецензируемыми изданиями всё понятно, но хорошо известно, что многие из них печатают статьи на платной основе, а значит, качество текста не играет решающей роли. Ещё один парадокс: полосная публикация в "Литературной газете" (тираж свыше 100 тыс. экземпляров) не идёт в зачёт, а статейка в каком‑нибудь малоизвестном вестнике (500 копий) — учитывается как научное достижение.
Отдельно рассматриваются и ценятся публикации в зарубежных журналах. Но разве не понятно, что в нынешних условиях, когда Россию давят санкциями по всем направлениям, наши авторы там — не самые званые гости. Хорошо, если ты занимаешься изучением творчества О. Мандельштама, Б. Пастернака или И. Бродского — твои изыскания, очевидно, придутся ко двору. А если пишешь о Н. Рубцове, Н. Тряпкине или Ю. Кузнецове или других поэтах патриотического направления, к твоей работе отнесутся в лучшем случае — с прохладцей. Такая вот у них идеология.
Системные сбои
И наконец, о самом главном, трудном и грустном. Нынешним идеологам нужно сконцентрировать усилия на преодолении своеобразного порочного круга, дурной тенденции, то и дело проявляющейся на всех этажах нашего государственного и общественного устройства. Исходя из собственного опыта и отзывов знакомых, друзей, наблюдателей и аналитиков можно судить, что наша система функционирует таким образом, что на передовые позиции и руководящие посты у нас нередко выдвигаются не самые лучшие кандидатуры.
Деловой человек, инициативный работник, перспективный дублёр, согласно национальной традиции, подразумевающей скромность и деликатность поведения, зачастую находится в тени, не лезет вперёд, не работает локтями. В результате на освободившуюся должность выдвигаются более пробивные, нахрапистые, услужливые люди без моральных ограничений и комплексов. Вакансии заполняются не лучшими, а более удобными кадрами, такими, для которых такого «антинаучного» понятия, как совесть, просто не существует.
Могут возразить: карьеризм был всегда и везде, это общий закон жизни, и ничего уж тут не попишешь. Конечно, витальные, шустрые и нахальные люди имеют больше шансов выйти в люди, занять более высокое место в иерархии. Но эта практика приводит к тому, что мы часто наблюдаем такое явление, как человек не на своём месте. Пробившись в начальники, такие натуры, увы, обнаруживают не самые лучшие нравственные качества, от чего страдают общее дело, движение вперёд, моральный климат в коллективе. Именно это имел в виду «наше всё» Пушкин: «Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу, а небом избранный певец молчит, потупив очи долу…»
Как решить эту грандиозную задачу, сказать трудно. Но начинать давно пора, вернее сказать, — это требовалось ещё вчера. Но лучше поздно, чем никогда. В многотысячелетнем Китае, выдвигаясь на руководящую должность, будущий чиновник должен был преодолеть строгий экзамен. Вероятно, эту систему следует опробовать и у нас. Но подобное испытание не должно напоминать уравниловку типа ЕГЭ, а включать в себя не только проверку профессиональных, деловых качеств, но и мониторинг психологических акцентов личности, общего кругозора, умения грамотно писать и говорить. Если все эти требования будут удовлетворены, претенденту можно доверять ответственный пост, причём — на конкурентной основе. Решить эту задачу можно только сообща.
Примечания:
1 Кстати, сегодня на Украине провластные журналисты используют этот образ для дискредитации своих противников.
2 Запрещенная в РФ организации
3 Цит. по: Писатели Англии о литературе. XIX–XX вв. М.: 1981. С. 285.
