ЭССЕ 2-ое. ФРОЛОВСКО-КИТАЙСКИЕ ЧТЕНИЯ: ВО ГЛУБИНЕ РОССИИ
К итогам и перспективам ДИСТАНЦИОННЫХ ФРОЛОВСКО-КИТАЙСКИХ ЧТЕНИЙ
.........................................................................................................................
И вот жезлом невидимым своим
Морфей на все неверный мрак наводит.
Темнеет взор; «Кандид» из ваших рук,
Закрывшися, упал в колени вдруг;
Вздохнули вы; рука на стол валится,
И голова с плеча на грудь катится,
Вы дремлете! над вами мира кров:
Нежданный сон приятней многих снов!
Душевных мук волшебный исцелитель,
Мой друг Морфей, мой давный утешитель!
Тебе всегда я жертвовать любил,
И ты жреца давно благословил.
Забуду ли то время золотое,
Забуду ли блаженный неги час,
Когда, в углу под вечер притаясь,
Я призывал и ждал тебя в покое...
Я сам не рад болтливости своей,
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклони,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец
И длинный рот, где зуба два стучало,—
Все в душу страх невольный поселяло.
Я трепетал — и тихо наконец
Томленье сна на очи упадало.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали,
Обманами мой сон обворожали.
Терялся я в порыве сладких дум;
В глуши лесной, средь муромских пустыней
Встречал лихих Полкапов и Добрыней,
И в вымыслах носился юный ум…
А. С. П У Ш К И Н. «С о н».
КОРЕНЕВЩИНО в русском Подстепье…
Родники Пушкинские
Личность бабушки поэта будоражит воображение не только липчан, тамбовчан, рязанцев. Многое можно прояснить, познакомившись с «малой родиной» Марии Алексеевны. Судьба распорядилась так, что родные для Маши Пушкиной места буквально «запортретировал» Александр Иванович Левитов.
Доброе – родное село Левитова – и Кореневщино, где увидела свет Мария Пушкина, расположены буквально в нескольких верстах друг от друга. Исследователи уже отмечали документальность как одно из жанровых свойств очерковых повествований автора «Аховского посада», «Степных выселок».
Доброе, Кривец, Кореневщино, Капитанщино, Каликино, Волчье, Крутое, Лебедянь, окрестные лесостепи, «тенистые и туманные берега Воронежа» узнаются во вдохновеннызх лирических импровизациях Левитова.
Каковы же они, родные места Марии Алексеевны, о которых рассказывала любознательному внуку?
Левитовские поэтические свидетельства приобретают при этом особый смысл… «Степная дорога днем», «Степная дорога ночью», «Сладкое житье», «Сельские тревоги», «Типы и сцены сельской ярмарки»…
Весна, окрестности «бывшего города Доброго», Кореневщина, типичных местечек Подстепья… «Всё выше и выше поднималось солнце – и с этим вместе роскошнее и роскошнее делался весенний сельский день: он весь был наполнен тёплыми, ярко-цветными красками, которые медленно и плавно лились с неба, дышавшего какой-то задумчивой и страстной жизненностью. Нежно звеневшие звуки несмолкаемо раздавались в расцвеченном солнечными лучами дневном свете и будили таким образом сельскую жизнь, заморенную гневной зимою. Приветствуя весенний блеск и тепло, жизнь эта виднеется теперь и в раскрытых окнах изб и на безлюдных гумнах – с звонким хохотом плавает и в чанах и в корытах по лужам, разлившимся по огородам…» Добровские, кореневщинские, тамбовские вёсны… Родные вёсны, воспетые гением:
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга…
В «Аховском посаде» Левитов пользуется приёмом своеобразной «пейзажной живописи», повествуя о том, как добровские селения погружались в знойное лето: «Стоном стонала река от шумного гоготанья птиц и от их громких всплесков…» Это вольготно чувствует себя «вольная дичь», мешаясь с домашними, утиными и гусиными, стаями. Во всей своей первозданной прелести сочных цветов, чарующих звуков, шествует утро. На ближнем просяном поле, «застланном прозрачными туманами», «шумливо курлыкают» и танцуют длинноногие журавли. Слышен «писк какой-то маленькой пташки». Юрко шныряют в густой траве серые перепела, «бойко отчеканивавшие каждый слог своих незатейливых песен». Доносятся «тревожные вопли гусей, всячески старавшихся поскорее поднять с ночных становищ своих ленивых птенцов». Над гусями «вились и мелькали какие-то чуть приметные точки, которые, как бы мелким дождем, осыпали землю нежными звуками, звеневшими наподобие золота». Из поднебесья «слетал на землю клёкот хищных орлов».
Берега Воронежа… Маша Пушкина любила их, любила озёра в заливных лугах. Эти берега – свидетели детских и отроческих левитовских наблюдений: «Испуганно кагакая и широко распуская свистящие крылья, птичьи стаи, вместе с своими многочисленными выводками, дружно шарахнулись в реку, - вот с игривой массой цветов, которыми обливало солнце речные волны, смешались ещё нежно-белые крылья гусей, золотисто-сизые головки уток и снежный пух их слабой, но необыкновенно грациозной молодёжи».
Отец возил Машу в соседнее Доброе. Вернее, это был город, древний русский город-крепость. Отец рассказывал, что заложил крепость царствоваший на Руси Михаил Фёдорович. Городок, окруженный деревянной стеной, имел шесть башен с пушками. Воронеж был тогда судоходным, по реке могли свободно проходить суда.
Левитов использует летописные свидетельства, в которых встречались и имена древнего рода Пушкиных, обустраивавших и оборонявших тамбовско-липецкие, московско-рязанские края: «И после уж, когда этот острожек фортецией назван был, когда могучая рука, всему миру известная, из липецких дебрей стуком топоров, рубивших лес для Воронежского флота… зверей распугала, около этой фортеции мужичишки и всякие посадские люди селиться стали, потому что сторона была очень привольная: горсть посеешь – воза собирай, рыбы и живности всякой – ешь, не хочу…»
Левитов ссылается на архитектурные сооружения, которые существовали в Добром, Лебедяни ещё во времена Годуновых и Пушкиных.
Со стен старой церкви Аховского посада строго смотрели на прихожан суровые черные надписи на церковнославянском языке. «Памятники, пощаженные временем», напоминают о «прошедшем горе родной стороны, её испытаниях великих, о том, как старинные люди отстаивали русскую землю и русскую честь». Левитов любуется «необъятными раздольями родной земли и разнообразными дивами», его привлекают «разнообразные сказания», в разные времена созданные народным воображением». «Переходя из уст в уста… целые века… рассказы делались, наконец, какою-то летучей, волшебною сказкой». Это был пленительный «странный мир причудливых сказок, разбивавших скуку глухого степного поселья, затерянного в дремучем лесу».
Такими «посельями» были Доброе, Капитанщино, Кореневщино, сельцо Пушкино под Добринкой, тамбовско-рязанские сёла и посады.
Годуновские времена… Старинные были, дни во времена оны… «Силен был в те времена народ, гневен и крут: за всякую обиду дрались друг с другом смертным боем – либо ножами вострыми, либо кистенями тяжелыми, потому что в глухих степях и лесах наших судов тогда звания не было. Так разве кое-когда наедет подъячий из города, пристращает огнищан царских, соберёт с них кое-что по мелочи – и опять к себе домой в крепость укатит…»
Былое, далёкое» «земли родной минувшая судьба»…
Какие сказки слышала в детстве Маша Пушкина? Какие были и былины очаровывали её?
Тот же Александр Левитов собирал, изучая местные сказания, сказки, бывальщины. Анализируя левитовское наследие, мы имеем уникальную возможносьть приобщиться к устному поэтическому творчеству его земляков – добровцев, тамбовчан, липчан. Жители Лебедяни, Кореневщина, Капитанщины, Лебяжьего, Гориц, Махонова, Панина в старину любили мудрую сказку, летучую песню, солидно-эпическую былину. Местные сказитли долго хранили в памяти варианты волшебных повествований об Иване-царевиче, Василисе-Премудрой, Кащее-Бессмертном, Горе-Злосчастии.
В левитовском рассказе «Блаженненькая» в красочную ткань повествования вплетена автором русская народная сказка об Иванушке и сестрице его Алёнушке.
В очерковых зарисовках Левитова поэтически переплавлены фольклорные сюжеты, встречаются образы сказок, былин, исторических песен. Это и Илья Муромец, и Владимир Красно-Солнышко, и Тугарин Змеевич. Фольклорно-сказочными образами полнится «Степная дорога ночью» (Бел-Арапы, Большие Гробищи).
Данковские, Елецкие, лебедянские, добровские фольклорные истории одухотворили левитовскую «Степную дорогу днём»: «Путешествуя по родной стороне и, следовательно, знакомый со всеми её мифическими сказаниями, я живо вспомнил их, почти единственных воспитателей моего младенчества: перед изумленными глазами моими возник фантастический образ гиганта, приставленного по ночам сторожить старинный разбойничий клад. Выходя как будто из волн речных, он высоко стоял над семисаженной горой. Мне виделось даже, как в ночном тумане колебалась его белая мохнатая шапка. Шаги мои против воли сделались медленнее, по телу, как в старину бывало, пробежала холодная дрожь: в одно и то же время я желал слышать и боялся услышать, как богатырь гаркнет на спящую степь:
А и мимо меня дикий зверь не прорыскивал,
Ни один богатырь не проезживал,
Быстра птица не пролётывала…
И как в давние детские годы обманывался я в бабке, рассказчице дива, и переставал видеть в ней свою бабушку, потому что в этом месте рассказа она непременно меняла свой тихий старческий голос на возможно толстый бас и доброе лицо её в эту минуту старалось изобразить необыкновенно грозный богатырский лик, - так и теперь мне нельзя было, хоть даже и бессознательно, не обмануться и не испугаться великана, который так гордо остановился на моей дороге…»
Рассказывала Мария Алексеевна Пушкина внуку эту былинную историю? Арина Родионовна, «русская душою», подружила мальчугана-непоседу с волшебным миром чарующей фантазии? «Что за прелесть – эти сказки, каждая есть поэма», - скажет потом возмужавший мастер художественного вымысла.
Любил юный Пушкин «разбойничью» тему. Будущего автора «Дубровского» захватывали острые истории о благородных мятежниках. Кто знает, может быть, Мария Алексеевна или кто-то из её кореневщинских крестьян познакомили с добровско-кореневщинскими былями?
Левитов чутко фиксировал, анализировал фольклорные местные источники («В самых причудливых и разнообразных формах выражались эти легендарные сказания…»).
«Разбойничья вольница» породила свой особый художественный мир. Не стерпев неволи, уходили из-под Доброго, Лебедяни вольные молодцы. Трудно, драматично складывались их судьбы: «С пугающей очевидностью представляет сказка впалые, светящиеся смертью очи, тоскливо обращенные к родине, видится им теперь, почти уже померкшим, как на оставленной родине, исполненные роскошною летнею жизненностью, шумят зелёные леса, и, осветлённые разноцветными солнечными огнями, стремительно бегут куда-то задумчивые Воронеж и Дон; летучие туманы витают над цветущими берегами этих рек, и сквозь них… человек, заброшенный на чужбину, явственно видел знакомые стада, звонкий колокольчик которых весёлым голосом щебечет ему про беззаботное детство, проведённое на донских и воронежских берегах вместе с этими стадами…»
Кто знает: может быть, «разбойничьи» истории с Дона и Воронежа, слышанные и переданные родными и близкими людьми из Кореневщина, Сокольского и Липецка как-то отразились в повествовании о «дерзновенных разбоях Дубровского».
Не шуми, мати зелёная дубровушка,
Не мешай мне, молодцу, думу думати…
- поёт пушкинский Стёпка «меланхолическую старую песню». Песню, которую пели и под Данковом, и под Ельцом, и под Раненбургом, и в Кореневщине…
2
« Пушкиниана Русского Подстепья», «Пушкиниана Большой Москвы», «Пушкины в Великой Московии»,
«Пушкин всегда и сегодня»…
«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла. Самая его жизнь совершенно русская», - вот уже два века мы убеждаемся в правоте Николая Васильевича Гоголя, его пророческих, провидческих мыслей.
Напомним читателям, туристам и экскурсантам о «генеалогическом древе», ближайших предках А.С. Пушкина по отцовской линии:
Пушкин Головина Чичерин Приклонская
Александр Евдокия Василий Лукия
Петрович Ивановна Иванович Васильевна
------------------------------------------- -------------------------------------------------
Пушкин Сергей Львович (жена Н.О. Ганнибал-Пушкина)
-----------------------------------------------------------------------------
Пушкин Александр Сергеевич
«Генеалогическое древо», ближайшие предки А.С. Пушкина по материнской линии:
Ганнибал Шеберх Пушкин Ржевская
Абрам Христина Алексей Сара
Петрович Матвеевна Фѐдорович Юрьевна
------------------------------------------- -------------------------------------------------
Н.О. Ганнибал-Пушкина (замужем за С.Л. Пушкиным)
-----------------------------------------------------------------------------
Пушкин Александр Сергеевич
Судьба каждого из Пушкиных – предмет особого разговора.
Понятна мне времѐн превратность,
Не прекословлю, право, ей.
У нас нова рожденьем знатность.
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок…
А. С. Пушкин. Моя родословная.
(продолжение просветительско-культурологического цикла о Китае следует)
