Об апостасийном характере «гаванской декларации», одобренной Священным Синодом РПЦ, и документов Волчьего критского собора, одобренных нашим Архиерейским собором, сказано уже довольно много — и клириками, и монахами, и богословами, и публицистами, и общественными деятелями. А последовавшие разъяснения ОВЦС своей вопиющей безпомощностью, иезуитским лукавством и возмутительным чванством только подтвердили, а не опровергли эту критику. Теперь всем должно быть окончательно ясно, что речь идет не об отдельных сомнительных шагах и ошибках первоиерархов, но о последовательной политике открыто еретической направленности (поэтому лично я считаю абсолютно правомерной апелляцию к 15-му правилу Двукратного Константинопольского Собора).
Однако я хотел бы выйти за рамки простой диагностики сложившейся ситуации и рассуждений о методах противодействия — и то, и другое уже сделано специалистами, компетентными в вопросах богословия и каноники. На мой взгляд, необходимо более фундаментальное осмысление существующей проблемы, а для этого нужно глубже посмотреть в ее корни. И здесь большинство ревнителей, возвысивших свой голос против попрания нынешними экуменистами святоотеческого учения в первую очередь поминают недобрым словом торонтскую декларацию 50-го года, либо лжесобор 20-х, но мне представляется, что свиток церковной истории следует отмотать еще дальше. На три с половиной века назад.
Разумеется, речь идет о злосчастных реформах патриарха Никона. Великий раскол Русской Церкви 17-го века не есть нечто, однажды пережитое и оставшееся в прошлом — это разлом, трещины от которого расходятся по церковному зданию до сих пор, и назревающая ныне смута (упаси, Господи) — не более, чем эхо того страшного потрясения. Странно, что так мало комментаторов обращают на это внимание. Видимо, длившиеся столетиями гонения церковно-государственной машины на старообрядцев сделали свое дело, и теперь большинством чад РПЦ они уже не воспринимаются как православные христиане (дескать, брататься с католиками или нет — тут еще можно поспорить, а вот старообрядцы — явные раскольники).
Вместе с тем, положение нынешних ревнителей чистоты православной веры очень напоминает положение защитников древлего благочестия середины 17-го века, ведь те не вносили в церковную жизнь никаких новшеств, строго держась веры Отцов, а когда патриарх Никон стал насильно насаждать свои безрассудные реформы, они просто отказались их принять — собственно, поэтому их вообще нельзя обвинять в расколоучительстве. Точно так же нельзя обвинять их и в фарисействе, утверждая, что реформы касались лишь внешней, обрядовой, стороны — достаточно хотя бы сказать, что «справе» был подвергнут Символ веры, причем изменения не ограничились тем «единым азом», за который сторонники Аввакума были готовы умереть. Так, например, простая замена аориста «несть» (конца) на «не будет» в отношении Царствия Божия ввела в церковное бытие линейное время, «дух века сего», открыв дорогу Модерну, с его прогрессизмом (а вместе секуляризмом, гуманизмом, рационализмом, индивидуализмом и прочей мерзостью, которые сегодня стали данностью общественно-церковной жизни). Царство Христово стало мыслиться не в вечности, а где-то в «прекрасном далеке», «светлом будущем», «дивном новом мире» — искушения, вытекающие из такой трактовки, думаю, понятны. Отнюдь не безобидны также отказ именовать Святой Дух Истинным и искажение богословской картины Рождества Христова в связи с новой формулой «воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася» вместо «воплотившагося от Духа Свята, и Марии Девы вочеловечшася». Но важно понимать главное — дело шло не об отдельных новшествах, а о сломе всего традиционного миросозерцания, сравнимом по степени разрушительности разве что с Октябрьской революцией (в которой, кстати, тоже отчетливо слышится эхо Русского раскола).
В связи же непосредственно со сложившейся ныне церковной ситуацией я бы хотел обратить внимание на следующее:
- именно Никон привнес в Церковь дух модернизма и поставил под удар авторитет Предания, своими реформами заявив, что вера Отцов была неправильной (это даже привело к такому странному явлению, как деканонизация некоторых уже прославленных русских подвижников);
- именно Никон положил начало экуменической политике (унификация богослужебного чина с греками, ради которой патриарх был готов отправлять свою же паству на костры, притом что чистота греческого православия была после унии с католиками и мусульманского ига уже далеко небезупречна, а греческие тексты, взятые за образцы для книжной «справы», были более поздними по сравнению с теми, по которым осуществлялись дореформенные переводы);
- именно Никон подверг русское православие систематическому окатоличеванию, допустив до важнейших церковных должностей выходцев из малороссийских школ, которые были пропитаны духом латинства (на что позже сетовал свт. Игнатий Кавказский, предлагавший пересмотреть в православно-восточном ключе официальные катехизисы, а еще позже свщмч. Иларион Верейский вообще скажет о необходимости освободительной войны в области русского богословия против латинского рабства);
- именно с Никона началось грубое попрание принципа соборности в Русской Церкви (достаточно вспомнить его поистине папистские амбиции, авторитарный стиль принятия решений и брутальные методы борьбы с несогласными, в числе которых оказалось, по меньшей мере, около четверти русского народа);
- кроме того, Никон покусился и на другой важнейший принцип — симфонии властей (что в перспективе привело, с одной стороны, к огосударствлению Церкви, а с другой, к росту антимонархических настроений внутри нее).
Стоит только приложить вышеозначенные тезисы к сегодняшнему дню, как перед нашими очами вырастает то генеалогическое древо, на макушке которого днесь чирикают «птенцы гнезда Никодимова». И в этом контексте недавняя канонизация свт. Серафима (Соболева) представляется очень ловким церковно-политическим ходом: прославляется, с одной стороны, ярый противник экуменизма (видите, мы верны православию!), а с другой — такой же ярый защитник Никона (тем самым выражается поддержка модернистско-реформаторской линии). Хочу отметить, что, говоря о Никоне, я осуждаю не личность, а тот исторический вектор, который он собой олицетворяет.
Надеюсь, что генетика нынешних негативных тенденций в нашей Церкви описана хоть и схематично, но достаточно убедительно. Пора понять, что для предотвращения новых расколов, в первую очередь, нужно уврачевать старый, иначе он будет отзываться рецидивами снова и снова, самовоспроизводясь, как не долеченная опухоль. Хотелось бы верить, что то движение за чистоту православной веры, которое сейчас начинает приобретать в нашей Церкви массовый характер, отвергнет не только гнилые плоды модернизма в виде откровенных лобызаний с жидовствующими масоно-латинянами, но и его корни, уходящие в эпоху, когда русских православных людей жестоко преследовали за отказ принимать никоновские «новины». Очищению должно подвергнуться не только содержание вероучения, но и форма его литургической реализации — если мы хотим искоренить не букву, а сам дух западной традиции, то обязаны избавиться, пусть постепенно, от таких чуждых православию явлений, как обливательное крещение, партесное пение, живописные иконы, общая либерализация богослужения (каждый молится как хочет) и его сенсуализация (душевность вместо духовности), неизбежно приводящая к «обабению» приходов, причем имеется в виду не только количественное превалирование женской части, что почему-то уже считается нормой, но и феминизация мужской (содомия среди священства происходит оттуда же).
Таким образом, выступая резко против экуменизма покойного митр. Никодима и его ныне здравствующих последователей, я призываю к другому, единственно оправданному и, более того, жизненно необходимому, экуменизму — преодолению раскола 17-го века. России и, прежде всего, Русской Церкви как ее духовному ядру нужна консервативная, традиционалистская, святоотеческая, революция. Да поможет нам в этом Господь — Ему же слава ныне, и присно, и вО веки веком. Аминь.
