Недавно я побывал на Донбассе в третий раз. Моё путешествие, случившееся в мае 2014 года, было отмечено штурмом аэропорта, в декабре мне выдалось сопровождать гуманитарный конвой. Теперь я примерил роль корреспондента газеты "Завтра" и даже получил военную аккредитацию, дающую право выходить на позиции и снимать объекты военного значения.
Я пробыл на Донбассе две недели во второй половине апреля. Мой товарищ снимал портреты ополченцев для фотоальбома, который он намеревается издать, вероятнее всего, в Европе. Таким образом, ему нужно было сделать более сотни фотографий, поэтому мы активно контактировали с людьми, каждый раз подбираясь всё ближе и ближе к линии фронта.
Год — это целая жизнь для мирного города, а для военного — больше, чем эпоха. Накануне штурма аэропорта Донецк был похож на мирный и оживлённый Ростов. И вот, пока шёл штурм, буквально на наших глазах реальность трескалась, мрачнела, распадалась. В декабре Донецк напоминал Ленинград времён блокады, находившийся под непрекращающимися обстрелами. Суровый, безлюдный, мобилизованный, с множеством вооружённых людей на постах, но, тем не менее, всё ещё живущий и вырабатывающий продукцию. А сейчас — в апреле 2015 года — людей было очень мало. Но все они по-прежнему мобилизованы. Центр города содержится в безупречном порядке. Подстрижены газоны, ранения инфраструктуры латаются незамедлительно: вода, газ и электричество есть везде, кроме обстреливаемых районов.
Донецкие бойцы и командиры пребывают в состоянии боевого подъёма. Гражданские также мобилизованы. Ощущается их внутреннее напряжение, они, конечно же, отличаются от обывателей мирных городов.
Удивляет число людей в форме — днём это каждый пятый, даже в центре города. Мне, родившемуся в СССР, такая картина привычна с детства и сейчас её очень не достаёт на российских улицах. Форма ополченцев весьма разнообразна, было интересно следить за её проявлениями. Кто-то одет в пятнистый камуфляж девяностых, в берцы, в солдатскую кепи, носит автомат Калашникова — проступает силуэт прежних, уже отгремевших войн. Кажется, что такие люди стараются воспроизвести образ солдата Российской армии. На другом визуальном полюсе находятся ополченцы подчас весьма анархического вида, с помощью различных доводок и приспособлений их облик приобретает отсылки к южноамериканской Герилье. Но все воины Донбасса, встречавшиеся мне, являлись вооружёнными идеалистами.
Северная периферия Донецка, обращённая к аэропорту, или иные части города, захваченные карателями, похожи на сцены из фильма Тарковского "Сталкер". Это зона отчуждения. Многие кварталы девяти- и двенадцатиэтажных домов полностью покинуты. Привычная городская среда изменилась, проявилась её загадочная и необъяснимая сторона. Временами мне казалось, что вокруг меня исказились свойства материи, и физические предметы вступили друг с другом в неожиданные взаимодействия. Ветер развевал шторы, свесившиеся из разбитых окон, стучал повисшими на проводах обломками, гремел листовым железом. Это создавало непривычные городскому уху ритмы. Я провёл в донецкой зоне отчуждения многие часы. Постоянно фотографировал. Эта территория взбунтовавшейся, недружелюбной по отношению к человеку реальности. Любой предмет может быть агрессивен, например, заминирован. Сапёрная леска не видна вообще. Всё время ощущаешь пристальный интерес к себе не одной пары глаз. И, скорее всего, по злой традиции войны, смотрят не в бинокли, а в снайперские прицелы.
В самый неожиданный момент из-за угла могли появиться собачьи стаи, состоящие из брошенных животных, среди них могли быть и колли, и шарпеи, и бульдоги, и даже таксы.
Почти каждый день меня останавливали на улице, однажды даже задержали со стрельбой — приняли за противника. В один из дней я случайно проскочил "секрет" и вышел со стороны укров, однако обошлось. В покинутых районах действуют и скрываются ополченцы, но нельзя точно знать, что в этих же секторах не орудует противник. Довольно часто попадаются надписи "Мины". Есть они там действительно или нет — проверять не хочется.
Совершенно неожиданно в руинах мне повстречался Гиви со своими людьми. Он пригласил нас на фронт. Когда мы оказались в девятиэтажке, под обстрелом, сложилось ощущение, что вот она — война, но позже нас отвезли непосредственно в Донецкий аэропорт, где шёл ещё более ожесточённый обстрел. Мой товарищ снимал там портреты бойцов, в укрытии был неподходящий свет, приходилось постоянно выходить на улицу. Там мы встретили одного ополченца, только что прибывшего из Латвии. Юноша рассказал, что когда рядом с его домом начались натовские учения, он принял решение воевать на Донбассе, ибо на родине он ничего не мог поделать с фашистами, а здесь может всё, что в его силах.
В Донецке есть великолепные постройки сталинской эпохи, по сути, они являются стилеобразующими для всего города. Драматический театр, Музыкальный театр, Филармония, иные здания. Центром этой композиции является памятник Ленину на одноимённой площади. В который раз убеждаюсь: монумент Ильича вселяет в меня уверенность в завтрашнем дне. Там, где есть он, остаётся надежда.
Наше обиталище находилось в высоком здании буквально у площади Ленина. Каждый вечер мы наблюдали зарево взрывов по периметру, обращённому к противнику. Примерно через день на закате солнца прилетал беспилотник, из высоких окон можно было видеть, как автоматчики дают целеуказания снайперам, после чего по нему били зенитки.
Донецк проектировался с размахом. Непропорционально огромные площади предполагали устремление к великому и неизведанному будущему. Две, три, четыре центральные улицы и даже дома второй линии — это великолепные ансамбли стиля ампир. Путешествуя по Донецкой народной республике, я обратил внимание на элитное жильё для шахтёров, возведённое при Сталине. Колоссальное впечатление производят сельские клубы, нередко трёх- и даже четёрыхэтажные, безупречные по замыслу архитекторов и исполнению строителей. Часть из них сейчас разбита. И это породило то, с чем я прежде никогда не сталкивался — военные руины построек сталинской эпохи, осколки Большого стиля. Дорические колоннады, обломки коринфских ордеров, покрытые копотью и золой, указывают на необратимость происходящего на Украине.
Девять десятых магазинов Донецка закрыто. Парфюмерия, бижутерия, модные бутики избыточная бытовая техника здесь не нужны. Постмодерн в военном Донецке не продаётся. Продуктовых немного, но они работают регулярно. Пища в Донецке есть. А вот в Шахтёрске, Чернухино, Коммунаре я видел километры полностью разрушенных улиц частной застройки. Там осталось мало людей, и мы доставляли им гуманитарную помощь. В одном из посёлков женщина рассказала нам о том, что к концу тридцатишестидневной оккупации у них осталось примерно сто обитателей. После ухода карателей только лишь в одном массовом захоронении было обнаружено восемьдесят мёртвых тел.
На Донбассе постоянно идут учения, повышающие уровень боевой подготовки бойцов Новороссии. При этом идёт процесс отсеивания анархического элемента. Остаются люди длинной воли. Если в прежних конфликтах противник наносил нам ранения, например, в Грузии или Чечне, то сейчас враг покушается на убийство. Речь идёт именно об этом. Тотальность и многоплановость применяемых средств напрямую указывает на невиданную серьёзность происходящего. Я полагаю, что вся эта история не может просто раствориться, и возврат к прежнему состоянию невозможен.
Материал подготовил Алексей Касмынин
