Дмитрий Лётич и сербский национализм

Сербский национализм традиционно воспринимается как национализм, тесно связанный с православием, что отчасти верно. Православие и является ключевым фактором в самоидентификации сербского народа, т.к. хорваты и мусульмане - нынешние «бошняки» - от сербов отличаются лишь религией. Тем самым национальная идеология в сербском обществе строится на идеалах христианства, и так называемый «Косовский завет» князя Лазаря, погибшего в битве на Косовом поле в 1389 году, характеризуется христианскими идеями самопожертвования и сострадания.

Сербский национализм еще в ХIХ веке, в эпоху своего создания, отличался достаточно формальным восприятием христианства. В известной поэме «Горный венок» черногорского митрополита Петра Негоша, понятие христианской морали, смирения и покаяния заменены понятиями национальной и личной чести, в конечном итоге перерастающими в обычную гордость. Человек же, вне зависимости от нации, творение слабое и склонное к падениям. Если он в угоду искривленным понятиям чести начинает отрицать факты своих падений, то превращается в лжеца, а затем и в интригана.

Суть православия, заключавшаяся в следовании правде и справедливости, у сербов нередко оказывалась замененной понятием «свой -чужой», так что справедливо было то, что делает свой, а несправедливо – чужой. Правда, со временем такая психология расщеплялась и приводила к междоусобным интригам различные слои и группы, т.к. внутри общества такие понятия «свой - чужой» каждый мог трактовать исходя из собственных интересов. К тому же подобная психология в любом обществе оказывалась подверженной финансовым интересам, а вот ради этих интересов кого угодно можно было провозгласить своим, а кого угодно – чужим.

Закономерно, что в сербском народе главным оплотом этой психологии стало сербское село, и потому сербская интеллигенция с окончанием Второй Мировой войны быстро рассталась со своими идеалистическими представлениями об этом селе и его обитателях. В сербском селе, за годы владычества турок, широко распространился тип личности, склонной к хвастовству, вероломству, вранью, интригам и моральной распущенности, которая умело все это скрывала за традициями и коллективизмом, широко используя обман и лесть. Именно такой тип и стал троянским конем в сербской истории, повергнув в шок сербскую интеллигенцию, которая дорого заплатила за свой идеализм, когда она была почти полностью социально и морально разгромлена, а частично и физически уничтожена именно сербскими "селяками", украшенными красными звездами. Впрочем, приход коммунистов – этих воинствующих безбожников – был ожидаем и закономерен, т.к. довоенное сербское общество оказалось настолько изъеденным корыстолюбием и интригами, что не смогло сопротивляться силе, основанной на дисциплине и убежденности и к тому же действительно стремившейся установить порядок, основанный на справедливости.

Идея же собственно православной политики проста, и ее сформулировал еще Достоевский. Главное в ней – это сопереживание, как с индивидуумом, так и с коллективами, в том числе с народом, чтобы все православные люди чувствовали себя единым организмом, обязанным нести миссию просвещения другим христианским народам, и нехристианским тоже. Эту идею императорская Россия унаследовала от Константинополя, вне зависимости от желаний самого русского народа, тогда как своей ксенофобией любой балканский национализм противоречил этому вселенскому православному единству. Для балканцев родоплеменные интересы являлись ключевыми, и Россия им была необходима как внешний «союзный фактор», но не как управляющий орган. Вникать в суть ее политики они в своем большинстве не собирались, почему и не видели разницы между императорской Россией и революционной Россией. Это с великой грустью почувствовали русские белоэмигранты по своему прибытию в Югославию и Болгарию, и потому впоследствии предпочли перебраться в Германию, Францию, США и даже Парагвай для постоянного проживания.

Вместе с тем как раз сербы и выдвинули тогда политика, который мог сохранить Югославию, хотя сами же сербы его первые и отвергли. Таким политиком был Дмитрий Лётич, чья биография описана им самим в книге, вышедшей уже после его смерти в 1952 году в Мюнхене «Из моей жизни («Iz mog života».Dmitrij Ljotić.Minhen. 1952)».

Дмитрий Лётич, добровольно вступив с началом Второй Балканской войны летом 1913 года в сербскую армию на должность санитара, затем, с началом Первой Мировой войны, стал одним из 1300 капралов учебной части, ставшей синонимом героизма Сербии, так как весь учащийся состав школы, получив чины капралов, был полностью отправлен в действующую армию, на фронт под Колубарой и Сувобором. Провоевав в годы Первой Мировой войны в пехоте на должностях командира отделения, адъютанта командира батальона, командира пулеметного отделения, командира пехотного взвода и командира пехотной роты, он стал офицером военной разведки 4-й военной области. Во время службы он был награжден орденом Белого орла с мечами, Золотой медалью за храбрость и французским орденом Золотого креста. Однако Летич был хорошо образованным человеком и, согласно его свидетельству, самое большое влияние на него оказал известный французский математик Блез Паскаль, который, вступив в монастырь, стал автором философского труда, глубоко проникнутого христианским духом.

Показательно, что, как пишет один из соратников Летича, Милутин Пропадович, в своей книге «Д.В.Летич и Коммунистическая партия Югославии 1935-1945 („D.V.Ljotić i komunistička partija Jugoslavije 1935-1945“.Milutin Propadović.“Iskra“.1990 g.)», в СФРЮ, где Лётича считали фашистом, автор диссертации (от 2 июля 1984 года), посвященной Дмитрию Лётичу, Младен Стефанович, профессор кафедры философии Приштинского университета, рассматривавший Лётича и его идеи с позиций марксизма-ленинизма, самого Паскаля так же отнес к реакционерам, повлиявшим на формирование у Лётича идей «террора над народными массами во имя христианства» и при том назвал Паскаля умалишенным. В силу этого нет смысла удивляться тому, что в СФРЮ идеи Дмитрия Лётича характеризовались как копии то ли немецкого национал-социализма, то ли итальянского фашизма, тогда как в саму их суть историки и философы бывшей СФРЮ предпочитали не вникать.

Между тем, как замечает Милутин Пропадович, Дмитрий Летич, став заниматься политикой в 1923 году как член Радикальной партии, уже 28 июня 1931 года подготовил и представил королю проект новой конституции, в которой как раз король оставался монархом, неподсудным людям, но ответственным перед Богом. В новой Конституции Дмитрия Лётича было предусмотрено создание децентрализованного по регионам государства, управлявшегося не партиями, к которым Летич относился отрицательно, как к источнику политической коррупции в обществе, и потому желал их полностью исключить из управления государством а «сталежами (экономическим общинами)».

Согласно идеологу движения «Збор» Милославу Васильевичу, «сталеж», переводимый как сословие, представлял собою скорее «цех» в его средневековом понимании, нежели сословие образца ХIХ-ХХ веков с тем, что Васильевич понимал этот «сталеж» как своего рода хранилище национально-расового идентитета, в соответствии с идеями ряда тогдашних философов. «Сталежи» находились под верховной властью монарха, которому эти «сталежи» служат как опора в проведении его замыслов, что в какой-то мере совпадает со взглядами Солоневича, высказанными им в книге «Народная монархия». «Сталеж» в какой-то мере был и синдикатом, и политической, и социальной организациями.

Вместе с тем Лётич допускал создание «сталежа» и на иной основе, в частности, культурной, а Васильевич предлагал и доминирование определенных аристократических «сталежей». Согласно работам Дмитрия Лётича и его соратника Милосава Васильевича, в «сталежах» было бы организовано самоуправление путем выбора глав общин и одновременно осуществлялся бы выбор тайным голосованием депутатов в «Сабор (парламент)», перед которым несло бы ответственность правительство, в свою очередь подотчетное королю. Государственное устройство ими воспринималось как устройство одной семьи, глава которой, православный монарх - король, управляющий ею «соборно», в «симфонии» с православной церковью под девизом «Бог, Краль, Домачин», то есть Бог, Король, Хозяин.

Экономика была бы основана на частной собственности, но в то же время регулировалась бы государством, чем была бы предотвращена диктатура олигархов и политическая коррупция, представлявшие собою, по Лётичу, источник политической и общественной нестабильности. Сам Лётич считал, что материалистическое восприятие мира - источник мирового кризиса, причем его воплощением рассматривал не только коммунизм, но и капитализм, в котором общество, согласно Лётичу, было ввергнуто во взаимную борьбу. Созданное Дмитрием Лётичем политическое движение «Збор», то есть сбор, представляло собою воплощение тогдашней европейской праворадикальной идеологии, стремившейся выработать не только силовые, но и идеологические методы борьбы против коммунизма. Движение «Збор» было создано из нескольких праворадикальных групп «Отечество (Otadžbina)», «Сбор (Zbor)», «Боевики (Bojovnici)», «Пробуждение (Buđenje)», «Югославская акция (Jugoslovenska akcija)», объединявших представителей не только сербов, но и других югославских народов - хорватов, боснийских мусульман и словенцев.

Тем самым движение «Збор» исповедовало свободное развитие югославских народов под управлением единого государства, во главе которого стоял король. Каждый из этих народов, согласно Лётичу, должен был развиваться, исходя из своих национальных идеалов и в соответствии с теми религиозными идеалами, которые были традиционны для данных народов. Лётич считал, что сербская национальная идея может воплотить себя только в границах югославского государства, что требовало равноправного развития всех народов, хотя, вместе с тем, перед войной Лётич предлагал, что бы в армию призывались только сербы, тогда как из числа хорватов и словенцев в армию, согласно предложению Лётича (так и не осуществленному), принимались бы лишь «проюгославски» настроенные добровольцы из рядов этих народов.

Нацию Лётич понимал как национально-расовую категорию, однако верховным авторитетом считал не кровь или государство, а Бога. Впоследствии епископ Николай Велимирович в присутствии патриарха Гавриила, в речи на похоронах Дмитрия Лётича, погибшего в Словении 23 апреля 1945 года, как пишет Милутин Пропадович, охарактеризовал его как «политика с крестом» и «идеолога христианского национализма». В самом движении «Збор» развивались идеалы героизма и мученичества, которые Лётич требовал сохранять вне зависимости от общественного мнения. Югославия исторически не могла быть однонациональным государством, и Летич это прекрасно понимал. Создание однонациональной Сербии было невозможно, т.к. это требовало массовых выселений «инородных» масс, что привело бы к неизбежным конфликтам с другими государствами. К тому же, природа местного общества, склонного к «трайбализму», приводила к тому, что государственный аппарат, раздираемый противоречиями между кланами, погружался в выяснение взаимоотношений этих кланов и становился предметом для различных манипуляций иностранными державами. Лишь большая и сильная Югославия была гарантом независимости югославских народов.

Такую Югославию нельзя было построить при абсолютном доминировании какого-либо национализма, т.к. альтернативой было лишь создание целого ряда небольших «национальных» государств. Последнее, собственно, и предлагали в ХIX веке русские славянофилы по планам которых такие государства существовали бы под покровительством российской императорской власти, целью которой рассматривалось строительство мирового православного государства – Третьего Рима. Идеология строительства национальных государств на Балканах никогда особой широтой взглядов не отличалась, и здесь, по сути, немногие понимали очевидный факт того, что миром управляет Бог, и, соответственно, религия определяет развитие общества и доминирует над нацией. На Балканах было столь же очевидно, что даже создание однонациональных государств не является гарантией защиты от вмешательства тех или иных иностранных государств во внутренние дела такого государства, которое, в силу ограниченных политических и военных сил, не в состоянии было защитить себя. В таких условиях следовало делать выбор, в русле какого государства следовать Сербии. Лётич тогда выбрал Германию, коммунисты – СССР, а четники – Великобританию.

Сербское общество довоенной Югославии не следует идеализировать. Ведь не случайно революционные настроения получили в ней поддержку. Система родоплеменных отношений часто порождала огромную социальную несправедливость, как и открытое беззаконие в отношениях между людьми, что порождало немало обездоленных. Верхи коммунистической партии отлично чувствовали настроение народа и, следуя указаниям Коминтерна, тесно связывали борьбу за социальную правду с борьбой против религии. Сложной эта борьба не была, так как церковь находилась не в лучшем положении. Национализм не мог противостоять коммунизму, ибо был построен на пассивной защите существующего социального и политического порядка. Возглавлялся же этот порядок людьми, связанными системой отношений масонских лож и, соответственно, вольно или невольно следовавших планам мирового масонства о разжигании Второй Мировой войны. В таких условиях для Лётича включение в политическую программу элементов социальной справедливости было средством сохранения православной веры в обществе.

Это закономерно приводило к созданию своего рода югославского «национал-социализма». Сам национальный фактор в политической программе Лётича носил многовекторный характер, так как он был направлен на поддержку не только сербского, но и хорватского, словенского национализма, как и остальных национальностей югославских народов, под покровительством королевской власти. Собственно говоря, подобная модель, хотя и с «антихристианской» направленностью, и была принята в послевоенной СФРЮ, и такая политика и обеспечила Югославии определенную государственную стабильность. Дмитрий Лётич, согласно Пропадовичу, был сторонником европейского развития Югославии, но при этом он считал, что современная ему Европа «продалась» идеям «богоборства» и материализма. Те идеи, которые проповедывало движение «Збор», в отличие от идей традиционных политических партий, как консервативных, так и либеральных, представляли собою достаточно серьезную альтернативу коммунистическим идеям в сербском обществе, ибо апеллировали к духу самопожертвования и героизма, во имя сербских национальных идей «Косовского завета» и Первого сербского восстания.

Для коммунистов, в соответствии с указаниями Коминтерна и решениями сьездов ВКП(б), подобные национальные организации, требовавшие активной вооруженной борьбы против врагов православия, кем коммунисты, собственно, и были, ничем особым не отличаясь в данном случае от султана Мурата, являлись «фашистскими». «Фашизмом» в том смысле, в каком его и охарактеризовал И.В.Сталин в своих речах и трудах, являлось любое европейское «праворадикальное» движение, исповедовавшее методы активной борьбы против коммунизма, а был ли Лётич связан с Муссолини и Гитлером или не был, для коммунистов 30-х годов было абсолютно не важным. В Югославии «Збор» представлял для коммунистов последнюю преграду в завоевании симпатий в сербском, прежде всего, обществе, и эта преграда должна была быть разрушена.

На тот момент в сербском обществе не было иной политической силы, располагавшей бы идеологическим потенциалом, способным противостоять коммунистической идеологии. Как консервативные, так и либеральные политики подобный идеологический потенциал утеряли, и Милан Стоядинович, глава правительства Югославии, который тогда являлся самым радикальным из всех правых политиков Югославии, согласно Пропадовичу, потому и боролся против «Збора», потому, что видел, что тот располагает большим идеологическим потенциалом и фактически является конкурентом Стоядиновичу, такого потенциала не имевшего, и лишь копировавшего Муссолини и Гитлера. Совершено закономерно, что коммунисты развернули широкую компанию против «Збора» и регулярно срывали его мероприятия, устраивая беспорядки и добиваясь запрета таких мероприятий полицией, при поддержке части югославских. прежде всего либеральных, политиков из Демократической, Республиканской и Аграрной партий, объединенных с коммунистами в Народном фронте.

Опаснее всего для коммунистов было то, что Лётич предсказывал, что «власть пролетариев» приведет к диктатуре «богоборческой» власти и постоянно приводил примеры из положения дел в СССР. Так, он писал, что «та страна живет под таким террором, какой в Европе невозможно представить, и в бедности, которую невозможно и представить в Европе» («Drama savremenog čovečanstva».Dmitrij Ljotić) и что за двадцать лет советской власти «...несколько миллионов людей, жен и детей убито, а свыше двадцати миллионов человек умерло от голода, тогда как число посланных на принудительные работы в концлагерях за это же время оценивается в десятки миллионов» («Sad je vaš čas i oblast tame-Luka 12;53-Ko i zašto proganja Zbor».Beograd.1940).

В то время для коммунистов, использовавших в своей пропаганде термин «матери России» и сделавших все, что бы опорочить как самих русских белоэмигрантов, так и их свидетельства, подобные заявления, исходившие уже от собственно сербского движения, были очень опасны и потому они их характеризовали как ложь и клевету, хотя после 1948 года сами средства массовой информации Социалистической Федеративной Республики Югославия стали об СССР писать и говорить практически тоже самое. В печатном издании движения «Збор» - «Билтен», в номере от 12 июля 1939 года („D.V.Ljotić i komunistička partija Jugoslavije 1935-1945“.Milutin Propadović.“Iskra“.1990 g.) писалось: «Совдепия свою внешнюю политику основала на следующих принципах:

а) Вера в то, что произойдет мировая большевистская революция;

б) Вера в то, что это может произойти только в ходе мировой войны;

ц) Понимание того, что предыдущая политика Коминтерна в Европе, через коммунистическую партию во Франции и рабочую партию в Англии, а позднее через Народный фронт во Франции, морально ослабили Англию и Францию, способствовали их военному разоружению, что отлично послужило психологической приманкой, усилению и вооружению Германии и Италии, и дало возможность противопоставить один блок другому, без чего невозможна мировая война и, как все более очевидно, не было бы возможным без предыдущей политики Коминтерна;

д) Понимание, что самый разумный шаг Совдепии и Коминтерна заключался в том, что через коммунистические партии как Народный фронт во Франции и остальных коммунистов и левых во Франции и Англии, и в остальном мире, осуществлено соединение Италии и Германии осью приятельства и союза, чем объединены два схожих революционных темперамента и что двинуло их объединенными силами осуществлять свои планы, чем возможность мирового вооруженного конфликта увеличена до предела;

е) Понимание того, что Коминтерн, через коммунистические партии и остальные левые элементы во всем мире, которые тогда, когда Англия и Франция находились на верху своей военной мощи, трубили о мире и разоружении, а ныне, когда и Германия и Италия вооружились и усилились, без отдыха трудятся, дабы мировая война как можно скорее началась, но без советского непосредственного и массового участия;

ф) Убеждение в том, что эта мировая война продлится столько, сколько революционные бациллы будут сохранять жизнеспособность через деятельность сознательных и несознательных агентов на фронте и в тылу, а затем, развившись, приведут к мировой революции».

В последствии один из руководителей Коммунистической партии Югославии, Милован Джилас, писал, что он, как и многие другие члены руководства югославских коммунистов, полностью поддержал идею пакта «Риббентропа-Молотова», т.к., по его мнению, нападение Германии на Польшу привело бы к нападению Англии и Франции на Германию и, тем самым, к началу мировой войны, в которой возникли бы идеальные условия для расширения идей социализма между воюющими сторонами («A Conversation with Milovan Djilas».Encounter. 29.12.1979). Вполне закономерно, что Дмитрий Лётич, по сути, единственный из югославских политиков смог предвидеть то, что произойдет заключение пакта «Риббентропа-Молотова», тогда как все остальные политики Югославии, как пишет Милутин Пропадович, данным пактом были изумлены.

Лётич понимал, что движение «Збор» не имело ни сил, ни возможности что-то изменить в направлении, в котором двигалась Югославия, т.к. ни политические, ни церковные власти не понимали той опасности, которую несли для тогдашней Югославии коммунисты. Последние подрывали фундамент, на котором была создана сербская национальная идея, символизированная «Косовским заветом» - православную веру - и тем самым делали бессмысленным этот «Косовский завет», а тем более всякую борьбу за Косово. Сам Дмитрий Лётич в мае 1942 года («Priča o jednom čuvaru prugi».D.V.Ljotić.“Narodni put“.Maj 1942) писал о движении «Збор»: «Мы годами и годами были подобны стрелочнику на железной дороге, который пытается своим фонарем дать сигналы мчащемуся поезду. Мы давали сигналы и машинисту, и кочегару, и начальнику поезда, и проводникам, давали и пассажирам. И это были несложные для понимания вещи: весьма простые истины о том, что впереди поезд ждет огромная опасность, что надо остановить поезд, что дорога в плохом состоянии, а мост еще немного - и снесет наводнение, тогда как на другой стороне реки уже нет ни дороги, ни насыпи. Машинист в ответ на все это ударил по фонарю стрелочника, и он выпал у него из рук. Поезд победоносно прошел мимо несчастного стрелочника и его разбитого фонаря. А потом случилось то, что стрелочник и хотел предотвратить... Трагедия, огромная и невиданная. Страшные крики о помощи. Неисчислимые жертвы.

Так всегда бывает, когда сигналы не бывают поданы. Поезд идет, дорога свободна, а стрелочник заснул. Его фонарь едва мерцает рядом с его кроватью, и поезд идет к катастрофе. Но также бывает, когда сигналы подаются, но никто не хочет их увидеть. Тогда в этом, втором случае, трагедия не в опозоренном стрелочнике и его разбитом фонаре. Трагедия в сошедшем с рельсов поезде, перевернутых и разбитых вагонах, в пассажирах - раздавленных и покалеченных. Стрелочник и его разбитый фонарь в этом случае являются лишь объяснением того, почему трагедия произошла... С марта 1939 года наши сигналы воплотились в наш «Билтен», так как один за другим наши предыдущие издания были запрещены. Тогда мы все силы положили на издание «Билтена», и приблизительно каждые десять дней выходил один номер, и так продолжалось полтора года.

Для этого не было достаточно несколько абзацев. Поэтому было написано за 80 недель свыше тысячи трехсот печатных страниц. Лишь бы несколько важных истин узнали машинист и кочегар, начальник поезда, проводники и пассажиры мчащегося сквозь охватывавшую землю ночь поезда, звавшегося Югославия. ...Мы не выполнили нашу задачу. Катастрофу не предотвратили. Сейчас мы будем лишь свидетелями перед следственной комиссией, которая должна появиться»

Данными строками Летича можно объяснить политику «Збора», и не только судьбы тогдашней Югославии, но и всю судьбу сербского народа в ХХ веке, пережившего сокрушительную духовную катастрофу с победой коммунизма. Дмитрий Летич потому и хотел приблизить сербов к Европе, так как считал, что православие лучше сохранится в обществе, где будут строго соблюдаться законы, и где за нарушение законов последуют наказания вне зависимости от личных связей. Очевидно было, однако, что то, что предлагал Летич, оказалось ненужным большинству сербского народа. Именно поэтому народ этот и пошел за Тито, который насадил в стране систему мафиозных отношений, в которых главенствовало наличие нужных связей и ничего больше, но одновременно Тито установил в той же Сербии режим такого государственного террора, с каким ни немецкая оккупация не могла сравниться, ни действия четнических «черных троек».

Следует признать, что именно русские стали причинами этого раздвоения, т.к. именно русские и составляли главную массу военнослужащих Красной армии и органов НКВД, без помощи которых Коммунистическая партия Югославии никогда бы не победила в Сербии. Хотя партизаны, состоявшие, в основном, из сербов, считали, что именно они победили «швабов», на самом деле партизанские части и соединения Иосипа Броза Тито к Белградской операции были допущены после настойчивых просьб самого Тито Сталину, ибо нужды в их плохо вооруженных и необученных войсках особой не было. Британский военный историк Лидделл Харт, считавший, что вообще почти все «движения сопротивления» в Европе были «бессмысленными», приносившими больше вреда, чем пользы, главную роль в прорыве немецкой обороны в Белграде придавал советским войскам под командованием маршала Толбухина (“History of the Second World War”.Liddell Hart.Book Club Associates.London).

Американский военный историк Вернер Рингс (“Life with enemy”.Werner Rings.Doubleday Inc.,Garden city,New York.1982) писал, что «...Опыт Югославии не отличается от опыта других европейских стран. Успехи вооруженных движений сопротивления могли быть значительными, но человеческие потери были огромны, их военная ценность была не слишком существенной, а стратегическая ценность на удивление мала». Вернер Рингс так же писал, что командование союзников лишь после немецкого нападения на Дырвар (25 мая 1944 года) стала придавать военную ценность действиям партизан Тито. Сам факт того, что немецкие войска, оказавшись в ловушке в Греции из-за перехода на сторону СССР Болгарии и Румынии, смогли в основной своей массе выйти оттуда маршем через всю Югославию, говорит о том, что партизанская армия Тито не могла им противостоять, не смотря на массированную помощь оружием и боеприпасами союзников, как и их воздушной поддержкой.

Даже в январе 1945 года немецкие войска, согласно Миловану Джиласу, смогли в ходе контрнаступления нанести поражение силам 1-й армии НОАЮ в Среме и силам 3-й армии на Драве, а также успешно обороняли Биелину от сил 2-й армии НОАЮ в северной Боснии. В конечном итоге, свидетельством не слишком высокой эффективности как партизан, так и четников были потери вермахта на данном театре боевых действий, т.к. всего, согласно данным немецкой Верховной команды от 7 апреля 1945 года («Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wermacht».Das buch 8.Bernard&Graefe Verlag.Muenchen), в ходе операций на Балканах, то есть на территории Югославии, Албании и Греции с 22 июня 1941 года по 31 марта 1945 года немецкие войска потеряли убитыми 20276 человек, а пропавшими без вести - 21848 человек.

Таким образом, лишь благодаря наступлению Красной армии, вермахт был вынужден отступить из Сербии, т.к. не будь этого наступления, то выходившие из Греции немецкие войска окончательно покончили бы со всяким вооруженным сопротивлением в Сербии. Однако наступление Красной армии привело не только к победе партизан, но и к поражению сербских четников Драже Михайловича. Сербские четники тогда ожидали, как писал сербский историк Милослав Самарджич, войска «славянской матери-России» в 1944 году. Так, по приказу от 31 октября 1944г. начальника штаба четнического Равногорского движения Сербии дивизионного генерала Мирослава Трифуновича, четникам запрещались любые вооруженные конфликты с Красной Армией, и они обязаны были избегать критики коммунизма, а главными противниками должны рассматривать немцев. Однако при наступлении Красной армии сербские четники ею или расстреливались, или арестовывались, после чего передавались партизанам Тито.

Русские, являясь «главными винтиками» и исполнителями плана по насильственному искоренению православия на Балканах путем внедрения идей коммунизма, здесь для Сербии тогда сыграли худшую роль, чем немцы, турки албанцы и англичане, т.к. последние народы во всех своих действиях не нанесли столько ущерба сербской православной церкви, сколько нанес Коминтерн, волю которого выполняла КПЮ. Это зло, запущенное из Москвы, и ударило по ней бумерангом различных балканских военно-политических авантюр, в которые СССР, а потом и Российскую Федерацию втягивал аппарат, созданный Тито.

Сама правящая сербская номенклатура, возникшая при Тито, была произведением влияния Коминтерна и его идей на сербские села Боснии, Герцеговины, Косово и Черногории. Оставшись без Тито, эта номенклатура народу не могла предложить ничего иного, кроме политики постоянных внешнеполитических интриг, смысл которых не был ясен и ей самой. В таких условиях, уже по велению каких-то высших законов, вооруженное насилие было неотвратимо, и не имеет значения, в каком облике и от кого исходило оно. В недрах этой номенклатуры исчезла естественная склонность человека, находящегося во главе государства, к компромиссам, т.к. он не может не учитывать интересы других людей. Сербский народ при Тито пошел на поводу у коммунистов и отверг православие, а тем самым и «Косовский завет». Правда, этот коммунизм не проник настолько глубоко в народную мораль, как в великорусском народе, и потому лишь часть сербов подверглась полному коммунистическому генезису по созданию нового человека. Подобные «югославы» в сербском народе переставали себя ассоциировать с сербским народом, однако в этом народе, особенно в самой Сербии, сохранились еще национальные традиции.

Покорность, прежде всего духовная, порочной власти даром не проходит даже при попытках оправдать ее заботой о высших целях. Жизнь в обществе, построенном на таких принципах, людям может лишь опротиветь, и, в конце концов, возобладает вера в силу денег, которые сегодня, совершенно закономерно, стали основой жизненной философии во всем мире. Сербы, несмотря на свои крепкие моральные устои, были сломлены несколькими десятками лет насильственно внедряемого атеизма. Коллективное отрицание существования Бога, а тем самым и отказ от установленных им законов, приводили к куда более тяжелым последствиям, нежели нарушения морали в обществе, где религия, пусть и формально, сохранялась. Современный сербский характер создавался при Тито, при котором физически и духовно с корнем выкорчевывался носитель сербского национального духа, и в сербах закладывался новый дух. Для народа же образцом были уже не князь Лазарь и Милош Обилич, а Иосип Броз Тито.

Списывать все только на одну силу Нового мирового порядка нельзя, он, как показал опыт, действует не столько силой, сколько подкупом и обманом. Люди в своем большинстве должны «созреть» ради того, чтобы быть подкупленными и обманутыми. Сербы и продемонстрировали подобное «созревание». Психология личного интереса привела к тому, что сербы в политике стали терять связь с реальностью. Само общество, погруженное в борьбу различных групп ради получения тех или иных видов прибыли, притом не брезговавшее ничем в этой борьбе, оказалось легкой добычей для тех, кто имел вековой опыт в манипулировании массами. Такая психология личного интереса сама уничтожила всех тех, кто готов был бороться во имя высших интересов общества. При этом как раз в Сербии, при Иосипе Брозе Тито, номенклатурой велась самая последовательная борьба во всей бывшей СФРЮ самой номенклатуры против национализма.

Руководство Компартии (Союза коммунистов) Югославии поручило руководство социалистической республикой Сербией худшему психологическому типу человека, которому категорически запрещалось ещё в вермахте быть использованным на командных должностях - «глупому» и «старательному». Созданная на таких основах сербская номенклатура посчитала, что может приказом временно сделать народ национальным лишь настолько, насколько допускают её интересы, а при необходимости и Богу давать приказы. Причём быть сербом для них значило лишь слепо выполнять приказы сверху и соблюдать внешнюю фразеологию и атрибутику без всякого внутреннего морально-нравственного изменения.

Номенклатура, возникшая на революционных лозунгах «грабь награбленное», быстро превратились в олигархию, при этом лишенную чувствах долга по отношению к исторической миссии сербского народа, являвшейся для коммунистической идеологии «пережитком прошлого». Уничтожив былой господствующий слой Сербии якобы из-за «сотрудничества с врагом», сама номенклатура СФРЮ, после конфликта Иосипа Броза Тито и Иосифа Виссарионовича Сталина, стала ключевым союзником США на Балканах. В силу этого СФРЮ получала десятки миллиардов долларов в виде кредитов и безвозвратной помощи, ее армия получала новые системы вооружения, ее промышленность получила доступ к западным технологиям и западным рынкам, а ее граждане могли беспрепятственно разъезжать по Европе, в том числе по покоренной США и Великобританией Германии, куда те же сербы отправлялись с куда большей охотой, нежели в Косово, считая, видимо, что немцы обязаны были им, как проверенным «антифашистам», предоставлять работу в виде искупления за Вторую Мировую войну, и терпеть на своей земли тысячи балканских уголовников.

В итоге в бывшей СФРЮ, где Летич был провозглашен фашистом и предателем, а его труды были запрещены, номенклатурный аппарат этот поезд по имени Югославия продолжил вести к катастрофе, предсказанной Дмитрием Летичем.