Смотреть по ящику, как креативные мерчандайзеры рекламируют культ-фаст-фуд, как лижут тренды и впаривают бренды, как меняют кило подгнивших трейлеров на кулёк мятых спойлеров, всегда забавно. Комичны и выразительны подсчеты боксофисов у блокбастеров за уикенд. Согласитесь, в целом, не смешно. Ну и что, скажете вы? Все эти «гёрлы» и «шузы» были и раньше! Были, но языком зоопарка, общественное пространство они не засоряли. Сегодня опасность от «забав» с чужим языком уже не смешная. Угроза вышла за рамки лингвистики, ибо в общество пришел новый человек и, чтобы оценить какие беды несет буржуазия вне принципов, достаточно пройти по улице. Это вам не кондовое творчество нэпмана – «цены умерина», это хищный политический «маркетинг» враждебной культуры. Это оккупация, чужеродный язык захватил наше жизненное пространство: учебники, игрушки, текстиль, орудия труда и предметы быта, наши дворы и улицы.
Кто объяснит, зачем он – «новый человек» так говорит, от какого скудоумия коверкает родной язык? Чего такого был лишен в детстве и какую глубинную потребность испытывает, чтобы вместо родной речи использовать абракадабру. Зачем благородное, просоленное на всех ветрах приключение подменяет детям протезным «квестом», вместо родного самоката – к месту и не к месту суёт лающий «скейт», а героического путешественника превратил в пустую погремушку «бэкпекера»? И почему вместо наполненного знаниями и смыслами природоведения, с его дневниками наблюдения, тебя карябает гвоздем «бердвочинг»? Этому есть оправдание? Без доказательств понятно, что язык – основа культуры, а русский язык, кроме всего – нравственный код многонационального государства.
Языковая агрессия «нового человека» есть форма колониальных отношений. Смердяков младший этого не желает даже слышать, полагая, что языковая зависимость нам на пользу. Он не понимает, что наполнен разрушительной ущербностью, или, если хотите, по-современному – комплексом неполной ценности маленького человечка, желающего выглядеть большим. Маленький буржуазный человечек думает, что если управление назовет менеджментом, а творчество креативом, то значимость мыслей резко возрастает. Ему кажется, что в желании стать хипстером, как подростку из Гринвича сказать «вау, пати, треш и драйв», то станешь современным и особенным. Маленький человечек уверен, что если родную речь заменить чужеродной, то из париев попадешь в категорию подкожного жира человечества.
Ново-буржуазия сегодня ничего не производит и существует исключительно в форме торгового капитала. Нет ни одного «бизнесмена», что подобно Илье Артамонову стал бы зачинателем своего дела. Так, чтобы вложить всё нажитое в производство, строить и созидать с жаром зарождающегося класса, знать каждую гайку на своем заводе. Нет ни одного буржуа-исследователя, способного положить на алтарь науки свои капиталы, рискнуть и в скромной лаборатории организовать поиск чудодейственной вакцины или препарата. Есть беспринципная прослойка торгашей с потребностями и повадками рептилий, они и диктуют великой стране, как жить и что любить. Лавочник, как чужак в Кёльне, наваливается и насилует общество в извращенной форме. Это он, лавочник требует самых гнусных развлечений и удовольствий – детей покрытых бронзовой краской, голых балерин и гулянок в интерьерах эпохи. Это он, коммерс, за деньги проводит «тотальный диктант» на текстах косноязычных иммигрантов, давно утерявших живую связь с русским словом. А государство, как повивальная бабка, оберегает извращенцев, оно не просит, оно требует перестать «ка-ашмарить» лавочников. Но истина проста – если общество не остановит буржуазное насилие, то лавочник будет кошмарить общество без остановок и перерывов на обед.
Буржуазия – заказчик и хранит патогенную флору своей морали в двух чашках Петри – «свободных» средствах массовой информации и рекламе. Оба цеха нутром чуют, какая сила у них за спиной, а потому не обременяют себя никакими обязательствами перед обществом. При том, что они разумны и способны осознавать вредоносность своего культурного лакейства. По здравому разумению оба профессиональных сообщества уже обязаны войти в фазу нравственной самоорганизации и самостоятельно выработать цеховые правила поведения. Но ни те, ни другие этого не делают, нет даже намека на такую нравственную потребность. А раз так, то необходимо организовать заслоны и засеки, благодаря которым русский язык будет защищен.
Не следует преследовать цель по искоренению все иноязычных заимствований, поскольку изолировать язык невозможно, а игнорировать словарь развития, включенный в культурный обмен, глупо. Русский язык с легкостью пропишет естественные приобретения, как в свое время прописал, казалось непробиваемые термины из области высоких технологий, окрестив их в «аську, форточку, дрова, трубу и даже оперу».
Как же отстоять родной язык, ведь велика Россия, а отступать уже некуда. Степеней защиты много, но в настоящее время на надежность большинства из них мы не можем положиться. Сегодня отразить иноязычную агрессию могут либо государственные институты, либо решительное общественное мнение. Поскольку государство по содержанию является буржуазной республикой, то поступки государственных мужей в сфере защиты общенациональных интересов непоследовательны, противоречивы и направлены на защиту групповых интересов. Казалось бы, чего проще – прими закон как во Франции и за немотивированное использование иностранных слов, штрафуй на благо казны. Так нет, не наблюдается даже упоминания о столь полезном опыте. Более того, имеют место дешевые предложения по замене активного словарного запаса на сомнительные псевдорусские неологизмы и архаизмы, скажем: тротуар – пешеступ, хирург – ножерез. Совершается злонамеренная профанация серьёзной проблемы, вызывающая закономерный вопрос, зачем? При том, что законодательная защита языка может быть проста и эффективна. Постанови: на просторах великой страны, все надписи, попадающие в общественное пространство, писать только на кириллице. А кто напишет на чужом языке – того штрафом обложить непосильным. Речевой глянец превратится в тарабарщину и будет выглядеть смешно.
В качестве другой терапевтической меры, государство обязано убедительно попросить все профессиональные сообщества самостоятельно выработать правила мотивированного использования ГМО-слов в общественном присутствии, да периодически отчитываться перед страной об успехах. При всем при том, совершенно нелишни и запретительные меры. Следует активно использовать опыт зарубежных «партнеров». Полистайте академическое издание «запрещенный английский», и сразу увидите толковое регулирование данной сферы, никаких либеральных причитаний и хруста в пальцах по поводу свободы слова и самовыражения. Вот и нашим лингвистам пора составить «грязный словарь буржуазии», да предложить его законодателям на рассмотрение. Иначе, под лежачий камень вода не потечет.
А что же мы? Мы – великий многонациональный народ, способны сказать решительное нет хамству «нового человека», или жизнь в языковой оккупации не столь плоха? Живительная ирония народа способна с легкостью поставить торговцев «быколейных» лавок на место. Сопротивление уже началось, вот пример. Жители столицы начали формировать филологические патрули. Пусть робко, не так заметно, но начали. Вывески с ошибками патруль метит маленькими нашлепками с просьбой не калечить нашу речь. Остроумно. Правда, это пока борьба с неграмотностью соотечественников из Средней Азии, а не ново-нэпмановской агрессией. Пора идти дальше. Пора замечать не отдельные ошибки, а поднимать ополчение на борьбу с повсеместным и всеобщим враждебным засильем. И как только где увидел чужеродную надпись, так и приклеил крохотный лоскутик – «Будьте осторожны. Здесь убивают русскую речь». Хотя можно проще, по-современному и без эмоций – «Агентура влияния». Для лавочника главное в жизни – выглядеть позитивно, улыбчиво и как-бы добрым, да и то, пока покупаешь. Нет для лавочника большего страха, чем обрушение его скромного обаяния. Выйдет манагер из офиса бутиковой лавки, потянется довольный, что сделал свой грязный бизнес – расторговался таки колониальными товарами, глядь, а на дверях, прямо под табличкой «опен энт клозе» маленький лоскутик бумаги, из которого предельно понятно, что никакой он не бизнесмен и не манагер, а скоробогач Петя Присыпкин, да и лавка его – дерьмо. Раз ногти испортит, второй, а там глядишь, и закрепится у него как у собачки Павлова, рефлекс, что родная речь – бесценный дар.
