*
Это слово донеслось до меня из девятивековой дали, когда я, зелёный юнец, впервые раскрыл роскошное издание "Слово о полку Игореве", бывшее в домашней библиотеке.
Вот строка, на которой, как на ветке древесной верхушки, обнаружилось загадочное ночное существо, скорее всего крылатое: "...збися дивъ, кличетъ връху древа...".
Так кто же он, сей Дивъ? Филин? Зуй? Сова? Другое чудо ночное, клювастое и глазастое? Такого мнения придерживаются некоторые исследователи "Слова". Но сердце не хочет принимать этого объяснения. Исчезает, порождая вздох разочарования, волнующая таинственность «клика» и образа. Под незнаемым Дивом пусть лучше остаётся мифический бестелесный, ни на какое существо не похожий, кликун тревожной вести.
Примечание автора:
Я настаиваю, чтобы имя ДИВЪ писалось непременно со словом ЕР на конце и так же твёрдо произносилось, иначе, кое-кому придёт в голову принять неведомое существо за диву, сменившую пол, что в наше время возможно и модно. Но мы - приверженцы нашей священной чистой старины.
С этой позиции и продолжим начатое повествование.
Другие исследователи "Слова" видят в Диве некоего архаичного гоминида, вроде модного в 60 гг. йети, который попадался на глаза одиноких путешественников в глухих углах планеты. Всегда это было волосатое двуногое существо, безобидное и осторожное. Его, якобы, заметили ещё шумеры.
Наш родной Дивъ, вестник беды, сроден Дэву "Авесты"; древним грекам он явился в виде Зевса (от "деус"- Бог). У славян порождал диво страшное и прекрасное. Наконец, нашим предкам явилось самое чудное диво – дева, воспеваемая поэтами. Словом, Дивъ многолик, склонен к изменам своей сущности, прекрасен и ужасен одновременно, капризен. Но всюду и всегда наделён даром предсказания беды, хотя сам бывает тому не рад. Вспомните его второе появление в "Слове". Накликав беду на дружину Игоря, он пал с верху древа на землю, надо полагать, не без последствий для себя.
Совсем недавно (по временным меркам долгожителя) я был сторонником птичьего происхождения мифического вещуна в "дивном вопросе". Но неожиданно провидение выбрало меня слуховым свидетелем таинственного клика, который не мог принадлежать ни одному существу вообще, ни одной живой твари на земле, по моему убеждению. А может быть, я случайно оказался в нужном месте в нужное время. Как бы то ни было, по завершении своего пребывания под солнцем продолжительностью три четверти века, я решил проверить себя в горах, которые воспитали во мне всё лучшее, чем я наделён. Нет, я не поддался искушению покорить какой-либо видный пик в давно исхоженной складчатой зоне. Мне и однотысячник уже был не по ногам. Выбрал скромную вершину в окружении низкорослых подружек. Каменные великаны находились вдалеке, как бы приниженные расстоянием за широкой долиной. Последняя в настоящем повествовании сыграет одну из главных ролей. Пусть читатель остановит взгляд на ней. Эта долина, утверждают геологи, унаследовала крупный, сквозь толщу земной коры, тектонический провал. Он так или иначе наблюдается в рельефе южнее и севернее описываемой местности по меридиану. Здесь же опущенным участком земной поверхности воспользовалась горная Быстрица. Последние миллионы лет она вгрызается в верхние отложения коры, ослабленные в момент, когда земля вздрогнула, вскрикнула, раскалываясь снизу вверх от мощного удара Плутона. Видать, божеству подземного царства стало невыносимо жарко возле магматического очага, и ему захотелось глотнуть свежего воздуха планеты.
**
На базе поисковиков я оказался узнаваемым гостем не только для ветеранов предпенсионного возраста. Несколько моих книг с рассказами о геологах, в библиотечке камералки, выразительно потрёпанных, вызывали интерес к автору и среди полевой молодёжи. Двое из них вызвались проводить старика к месту, которое я наметил для самоиспытания.
Маршрут к подножию моей вершины я одолел, не отставая от попутчиков, не давая им ощутить разницу в возрасте частыми привалами. А вот подъём на темя горы огорчил меня осознанием своего бессилия перед летами. Довольно крутой склон изобиловал выходами скальных пород на дневную поверхность, трещинами и скользким щебнем. Мои проводники, то один, то другой, деликатно протягивали руку в трудных местах пролагаемой нами тропы по целине склона. Поддерживали, где надо, имитируя сыновние объятия. Нашли щадящий предлог освободить меня от большей части поклажи на спине.
Наконец, макушка горы. Она кажется выше окружающих гор. Только кажется. Но я обманываться рад. На ней выбрита ветрами, выжжена солнцем, выморожена зимами тонзура в поросли шиповника и каких-то с виду доисторических растений высотой с человеческий рост. Сентябрьское солнце и в полдень даёт достаточно места спасительной тени.
В мои полевые годы к живой дикой природе не надо было ни присматриваться, ни прислушиваться, ни принюхиваться. Она находилась в непосредственной близости от меня. Она всегда всюду настойчиво напоминала о себе, чем могла. А могла многим, даже когда был занят профессиональным делом, когда мыслями был далеко в иных сферах. Ею, той жизнью, были настолько переполнены все зримые предметы, горы и небо над ними, воды текучие и неподвижные, отдельные камни и даже песчинки, пылинки, что казалось всё обозримое – единый организм. Он радуется солнцу и боится небытия.
Есть люди, способные почти безошибочно назвать всякую сущую тварь по голосам, по характерному шуму, издаваемому при перемещении, по особому плеску в воде и прочим иным приметам. Дядько Трохым из села Жабье, например, слышал, по его словам, "як трава ростэ". Я к таким знатокам не отношусь. Но долгое пребывание в щедро залесённых горах помогло кое-какому распознаванию источников звука. Мне открылось нечто общее в голосах полуночников леса, как и в голосах дневных птиц и зверей, некоторых насекомых. И в шуме листвы под ветром я, кажется, мог отделить жёсткий бук от мягкой берёзы.
На закате солнцелюбивые обитатели леса готовятся ко сну по расписанию светила, неторопливо и мирно, постепенно и согласно затихая. Ночные клики раздаются не сразу. Хозяева тьмы выдерживают паузу, дают возможность будущей жертве забыть во сне о ценности земной жизни.
Однако, в тот вечер заведённый с сотворения мира порядок стал нарушаться, что я заметил не умом. Подсказал инстинкт. Возникло тревожное чувство надвигающейся беды. Когда последними лучами заката зажглись самые нижние звёзды над горизонтом, враз, словно оглушённая вселенской немотой, умолка многоголосица отходящих ко сну гор. Пугающее молчание природы совпало с резким ослаблением звёздного накала. Будто земля стряхнула с себя мириады тонн пыли или задымила ввысь множеством заводских труб. Со стороны долины донёсся продолжительный хруст. Неужели вновь стала ломаться в этом месте земная кора?! Мою вершину встрясло. И вновь немота мира, недвижимость тверди. Растерянный, я поднялся на ноги. Мой очаг погас. Горы затаились.
И тут раздался голос...
Да, эти звуки, длившиеся с четверть минуты, негромкие, но отчётливые в немом пространстве, я принял именно за голос живого существа. Притом разумного, наделённого человеческими чувствами. В нём слышались страдание, тревога, предупреждение о какой-то беде, показалось мне. Не могу сказать, сколько времени я простоял неподвижно, осмысливая происшествие. Голос умолк. Других звуков ночного леса тоже не было слышно.
Наконец, на ум пришло одно объяснение случившемуся, не вызывающее внутреннего возражения. Дивъ! Это голос Дива. Никто бы тогда не мог переубедить меня в обратном. Он кликал (другого слова для характеристики этого голоса не нахожу), призывал всё живое, мыслящее обратить внимание на что-то важное, неумолимо надвигающееся большой бедой на мир под звёздами. Дивъ, кто бы он ни был, сам при этом страдал, испытывал страх и боль, чувствовал я. Может быть, и вину за то, что вновь явился вестником недоброго.
Солнце нового дня вернуло голоса горному лесу. Всё живое дружно вскричало в полную силу. Предупреждение, если оно было кем-либо услышано, легкомысленно забылось. Никто из людей, обитателей горных селений, не обратил внимания на странные звуки в долине Быстрицы. Остались в неведении и мои спутники, устроившие себе ночлег под горой. Понятно, в тот час они предавались молодым снам с иными голосами и видениями.
***
С той ночи я ломаю себе голову, чему свидетелем я стал по воле случая (случая ли, вопрос отдельный).
Был голос со дна долины. Это факт. Не рухнувшего дерева, не ветра в каменной расщелине, не треснувшей скалы, не прорванной запруды. Голос живой. Тоже факт. Более того, голос существа мыслящего. Я назвал его Дивом, чему объяснение выше. Почему он кликал? Что накликал? Скоро ли это случится?
По характеру звучания горловой голос отличается от грудного. Так и в моём случае, звуки приписываемые мной незнаемому Диву донеслись до меня не со дна долины, с уверенностью могу сказать, а из глубокой полости в земной коре, возможно из-под неё, от самого ядра планеты. Может быть, здесь разгадка?
Пофантазируем, но по-научному, в согласии с воззрениями некоторых учёных астрофизиков. Предположим, что вся Вселенная представляет из себя совершеннейший мыслящий аппарат (мозг, проще). Он замышляет всё сущее (ведь в начале было Слово), устанавливает и изменяет физические законы, создаёт и уничтожает материю и её разнообразные объекты, властвует над временем - управляет его течением и так далее.
У вселенского разума всё, что необходимо для его существования, находится внутри (всё свое ношу с собой). Объекты, созданные им, перемещаются силами всех видов энергии. Это существо - всевременное, безразмерное. И, по сути, оно и есть истинный Бог Слово. Он проверяет своё качество архитектора самоустройства тем, что время от времени создаёт на отдельных объектах своего "Я" малые миры с некоторой автономией развития. Мол, посмотрим как что получится, если не копировать ранее созданное. А лучшим можно обогатить главный мозг- вселенную, усовершенствовать первозданную конструкцию.
Так появилась жизнь на избранных планетах при подходящих для этого светилах. Но Бог Вселенная, Бог Слово не был бы вселенским разумом, если бы не обладал утончёнными чувствами мыслящего существа. Представим, он возлюбил планету Земля как самого себя. И, ослеплённый этим неземным чувством, не сразу заметил, что выросшие из зверей люди направили основные силы своего разума на самоуничтожение. И непосредственно, взаимной страстью "убий ближнего своего", и тотальным умерщвлением первозданной природы – среды своего обитания.
Тогда раздался из глубины больной Земли полный смертельной муки предостерегающий голос, который я в памятную ночь принял за клик мифического Дива. Только он оказался не мифическим.
Залесская Русь. Сентябрь 2021г.
На заставке: "Крик". Эдвард Мунк
