Некоторые утверждают, что сегодня нет места высокому. Это ошибка. Высокое в нашей жизни есть. И есть такое ощущение, что находятся оно вне наших приоритетов. Шедевры мировой музыки, к примеру, звучат сегодня в исполнении выдающихся оркестров под управлением Владимира Федосеева, Геннадия Рождественского, Михаила Плетнева… духовные песнопения исполняют хоровые коллективы Бориса Тевлина, Владимира Минина… Перечисленные имена — золотой фонд русской и мировой музыкальной культуры. И когда я прихожу на концерт в Консерваторию, то становится очевидным: дойди Москва и до Калуги, необходимости в дополнительных филармонических площадках не окажется. В Консерваторию придет ровно столько человек, насколько Консерватория рассчитана. Ни больше и ни меньше. И вот эта консерваторская публика — одна из самых загадочных сегодня.
Был вечер. Московский государственный академический камерный хор, Российский национальный оркестр давали в Большом зале консерватории «Реквием» Моцарта, дирижер — Владимир Минин. И если принять во внимание, что «Реквием» зазвучал накануне февральских событий… то эта божественная музыка одухотворяла не только миф о ее создании, но и легенды о русском генерале морозе, что уже взял под хрустальный колпак Болотную площадь.
1791 год. Незнакомец в черном плаще пришел к Моцарту. Он посулил хороший гонорар за заупокойную мессу. Имя свое Незнакомец оставлял в тайне. «…В моей голове хаос, — писал Моцарт, — я делаю все, что в моих силах, но не могу избавиться от образа Незнакомца. Он просит, настаивает и требует работы от меня. В ответ на это я продолжаю писать, ибо сочинение музыки утомляет меня меньше, чем бездействие. Теперь мне уже нечего бояться. Я чувствую это с такой уверенностью, что мне не требуется доказательств. Я перестаю радоваться моему таланту. А как прекрасна была жизнь!.. С ясным сознанием нужно принять то, что предназначено провидением. Итак, я заканчиваю свою погребальную песнь». «Реквием» — последнее сочинение гения. Накануне смерти Моцарт попросил принести партитуру в постель. Он пел ее вместе с друзьями, дойдя до хора Lacrimosa («Слёзный день этот…»), разрыдался и не мог продолжать. На следующий день 5 декабря 1791 года Моцарта не стало… А что же с Незнакомцем? Много лет спустя выяснилось, что таинственный гость был управляющим графа Вальзегга, музыканта-любителя. Желая славы талантливого композитора, он покупал чужие сочинения, переписывал их от руки и выдавал за свои… Так он поступил и с «Реквием» Моцарта, исполненном в 1793 году как сочинения графа Вальзегга…
Московский камерный хор Владимира Минина обратился к моцартовскому «Реквиему». «Реквием» — одно из самых непостижимых музыкальных творений XVIII века. Прозрачный, изысканно собранный, словно из витражей готических соборов, из двенадцати хоров… Камерный хор привнес в его звучание густые, теплые, насыщенные краски русского постижения Всевышнего. Молитву Sanctus («Святый Боже…») сменил Benedictus («Благословен») в исполнении квартета солистов, и словно промерзшие, синие звезды вспыхнули в черном бархатном небе. Владимир Минин пригласил в качестве солистов известные голоса Европы: Джоанн Ланн (Великобритания), Оливия Фермойлен (Германия), Джеймс Гилкрист, Йорк Шпеер (бас, Германия).
Через неделю после концерта я оказалась в монастыре. И слушала старца, 85-летнего вдохновенного отца Петра. « За одним святым увязался бес. Наяву увязался, настолько высокой духовной жизни был святой. Этот бес, падший херувим, ходил и ходил за святым и все талдычил ему: »Отдай мне душу свою! « Святой молился, говорил: как я отдам тебе душу свою? я не хочу вместе с вами в преисподней быть, я хочу с Богом быть. Много лет бес не отставал. Наконец, Господь вразумил святого. И знаешь, что сказал святой бесу? »Ну ладно, — говорит, — ты возьмешь мою душу, но спой перед этим мне то, что ты пел на небе«. »Ты что захотел? — возмутился бес. — Ты же умрешь! Ты не выдержишь, если я запою! « »Ну и что! зато я хоть перед смертью услышу, какие там песни! « Ладно, сговорились. Всё! Бес поет, а святой платит ему душу за это пение. И бес начал петь. Сначала бес встал руки в брюки, ноги широко расставил, голову поднял…. потом стал постепенно сникать, потом голову повесил, потом опустился на колени, потом стал плакать. Слезы пошли, стал бес заливаться слезами! слезы потекли непрерывным ручьем. Целая лужа слез образовалась под бесом! Святой слушал как завороженный. Что это были за слова, за мелодия!!! Ангелы небесные пели, слушайте! Да, как бес начал петь, так на лбу у него появилось небольшое, с ноготь, светящееся пятно. Оно стало распространяться, распространяться, и как будто кожа змеиная слезала с него. Бес рыдал, содрогался весь, плакал, начал просить прощения у Бога. Так просил-рыдал, так пел и плакал, что Господь простил. Раскрылось небо, и голос — прощаю! Сходят архангелы Михаил, Гавриил, ангелы приносят одежду небесную… Одели в ризы и забрали на небо. И святой за ним ушёл. Вот как! »
Последние метели… «Реквием» Моцарта. Легенда отца Петра. Московский камерный хор Владимира Минина, Российский национальный оркестр. Как-то теперь всё это воссоединилось… «Бах величаво, как праведник, поднимается к вершинам, — вспоминаю слова отца Павла Флоренского, — между тем Моцарт на них постоянно пребывает».
Владимир Николаевич Минин любезно дал интервью газете «Завтра».
— Владимир Николаевич, вы создали свой камерный хор в 1972 году. Хотелось бы поговорить с Вами о том советском времени, о хоровом искусстве. Яркое имя советского хорового искусства — Александр Васильевич Свешников. Сейчас оно почти забыто. Удивительно, он открыл хоровое училище во время войны!
— В Москве. И это было своего рода продолжением того, что Свешников сделал в 1936 году. Тогда он создал, вернее, вновь открыл детскую хоровую школу мальчиков при Ленинградской академической капелле. Почему я говорю «вновь». Дело в том, что школа эта существовала еще в царское время. И в этой царской капелле пели мальчики и мужчины. Потом, уже после революции, стали принимать туда девочек. И, в общем, такое получилось образование, я имею в виду как институт, ни пойми для чего открытое. А ценность царской капеллы в том состояла, что она воспитывала именно мальчиков.
— Ценились голоса?
— Во-первых, голоса, а во-вторых, что не менее важно: из этих мальчиков выходили потом певцы или регенты. Женщин регентов раньше не было. А история такова. В 1703 году Петр издал указ о создании Хора придворных певчих дьяков. Состоял он из мужчин, около 30 человек, и шестидесяти мальчиков. Назначением этого хора являлось отправление церковных служб Двора. И заслуга Свешникова в том, что он возродил утраченную после революции традицию хорового воспитания мальчиков.
— Верно, что Свешникову помогал с созданием училища Ворошилов?
— Да, они были лично знакомы еще по работе на Украине. Представьте себе 1944 год. Наверное, деньги нужны немного на иные цели… И вдруг в этот год открывают, если хотите, духовное учебное заведение. Значение такого поступка трудно переоценить. Война еще идет, а страна уже заботилась о будущем.
— Владимир Николаевич, вы учились у Свешникова в консерватории.
— Это потом. А сначала, я сам-то ленинградский, сначала поступил в детскую хоровую школу при капелле. Был 1937 года. С началом войны школу вывезли в эвакуацию в Кировскую область, в село Арбаж; это от станции Котельнич сто километров. А 4 марта 1944 года нас перевезли сюда, в Москву. Хоровой школе дали особняк на Большой Грузинской улице, дом 4.
— Что за человек был Свешников?
— Самое главное, нужно отметить его подвижнический труд на ниве хоровой культуры России. Во-первых, это создание им хорового училища, во-вторых — создание Государственного хора русской песни и Всероссийского хорового общества. Свешников создал этот хор в 1942 году, и это было, безусловно, актом патриотическим. 1942 год, один из самых тяжелых. А Свешников создает Государственный хор русской песни. Ему власть способствовала, в хор даже с фронта мужчин забирали.
— Это Свешников, как деятель. А как человек?
— Личность он был незаурядная. Скажем так. В нем сочетались разные качества. Строгость его была, ну, просто высочайшая. Но было еще при этой строгости такая человеческая требовательность: «Ну что ж ты не можешь сделать профессионально что-то? » И здесь сквозило порой унижение человеческого достоинства. Можно это оправдать? Возможно, и нет. Но я для себя оправдываю тем, что фанатичная преданность Свешникова своей профессии не подразумевала, чтобы кто-то мог относиться иначе к этой профессии, чем относится он.
— Владимир Николаевич, верно ли, что популярность, широкое распространение хоровых коллективов в советское время тем объяснялось, что советские люди еще не утратили связь с землей, с деревней?
— Вы правы в вашем посыле. Большинство населения составляло крестьянство. Я хорошо знаком с сельской жизнью. Что я помню? Редко, в лучшем случае раз в год, к нам приезжала какая-нибудь халтурная бригада. Показывала она ерунду всякую, клоунаду проще говоря, развлекала. А помимо развлечений, есть какие-то душевные потребности, внутренние потребности человека. И народная песня была, конечно, единственным средством их выражения. Кроме того, в советские годы партия демонстрировала хорами массовость нашей культуры. Хоровое пение оказывалось своего рода витриной. Сводные хоры, в которых было человек пятьсот-шестьсот, начинали и заканчивали правительственные концерты.
— Разве это плохо?
— Нет, конечно, как витрина — это замечательно! Но со временем все меньше обращалось внимание на качество пения. Массовость начинала довлеть, и все эти песни про Ленина, про партию становились казенными, совершенно неискренними. Через хор стали воспитывать такой, я бы сказал, внешний патриотизм.
— СМИ тиражирует ваше высказывание о том, что в советское время хор воспринимался как масса серостей, бездарностей. Это так?
— Конечно, так! Ведь хоровое пение еще со школьной скамьи не считался предметом ценностным. На хор загоняли!
— Ну, сегодня уже не загоняют.
— Да, и хоры существуют благодаря энтузиастам-одиночкам. В прошлом году, например, я был председателем жюри на фестивале хоров мальчиков и юношей в городе Дубна. Так, коллективы приехали из разных-разных городов России, из Конакова, Нижнего Новгорода… Я думаю, что государство не осознало еще, что в воспитании патриотизма, в воспитании любви к своей Родине, в том числе, необходимы хорошие хоры. Я вам приведу пример. В 1913 году, в год празднования 300-летия дома Романовых, в Пермской губернии 300 крестьянских хоров пели музыку из оперы Глинки «Жизнь за царя». О чем это говорит? О воспитании посредством хорового пения… Сегодня же в культуре мы оказываемся свидетелями вещей, которые не укладываются в нашем сознании. Мы пожинаем плоды нашего бездействия, в том числе и в области хорового воспитания.
— Владимир Николаевич, сегодня возможно ли создать хор с нуля? Как вы это сделали в 1972 году?
— Думаю, возможно. Если есть страстное желание и есть единомышленники.
— Какова была ваша мотивация создания хора?
— Внутренняя мотивация — оппонирование официальному казенному пению. Я хотел разговаривать с человеком, который приходит в зал на концерт, на каком-то сердечном языке. Более интимном. Отсюда название хора — камерный.
— Вы первым стали включать в программы духовную музыку?
— Нет, первый Юрлов привнес в советский хор исполнение духовной музыки. А потом уже я. В 70-е годы я был убежден, что никакой, даже самый высокопоставленный чиновник, не имеет права росчерком пера запретить целый пласт русской музыкальной культуры.
— Вы были диссидентствующим?
— Нет, я не был диссидентствующим. Я был убежденным в своей правоте. Просто делал то, во что верил.
— У вас есть понимание аудитории, к которой обращаетесь сегодня?
— Есть скорее чувствование. Если говорить о Москве… то не устал ли сегодня человек от пустословия, от грохота и трескотни, от музыки, которая звучит в машине, а слышна на улице? Человек хочет чего-то другого. Вы были свидетелем «Реквиема» Моцарта. Казалось бы, эта музыка не имеет отношения ни к политике, ни к нашей жизни… но люди приходят. И зал полон. Что двигает человеком? Мне кажется, помимо интереса к музыке Моцарта, к легенде Пушкина о Моцарте, есть какое-то желание постичь нечто более высокое, чем то, что встречает человек в обыденной жизни.
— Как вы работаете с артистами. Как добиваетесь сегодня моцартовского звучания?
— Не могу ответить на ваш вопрос. Это процесс воспитания, а изложить воспитание в какой-либо формуле невозможно.
— Тогда так. В чем сложность руководства хором, где музыкальный инструмент — каждый артист?
— Самое трудное — убедить исполнителя в твоей трактовке. Если ты убеждаешь — он будет отдаваться музыке. Не сумеешь убедить, будет формально выполнять твои требования. Должно быть доверие. Артист хора доверяет твоему профессионализму, а ты доверяешь артисту в его стремлении с тобою вместе работать. Если хотите, это добровольное подчинение.
— Добровольный абсолютизм. Кстати бы, тут вспомнить имена великих русских композиторов Свиридова, Гаврилина, с кем вы работали, кто посвящал Вам свои сочинения.
— Вы знаете, появление крупной личности не только в музыке, но и в литературе, в живописи, в любом виде искусства — это, конечно, время. Мне так кажется. Вот Свиридов. Он родился в 1915 году, расцвет его творчества пришелся на середину 50-х. Значит, надо было найти ему сначала свой язык, а потом этим языком выразить то, что от него жаждали услышать люди. Он пишет «Патетическую ораторию», «Поэму памяти Есенина», такие крупные сочинения, которые, конечно, всколыхнули душевный мир людей. Гаврилин. Он писал замечательные эстрадные песни, романсы, и рядом с этим — симфония «Перезвоны», которая тоже, кончено, оказала влияние на слушателей. Открыла ему, слушателю, не только строй мыслей русского человека, но и жизненную позицию шукшинского героя. И Свиридов, и Гаврилин говорили не лозунгами. Они говорили глубоко прочувствованным и омузыкаленным словом.
— Может быть, вспомните какой-либо частный эпизод?
— Свиридов был человеком необычайно многогранным. Он мог вдруг разбушеваться — и через минуту быть необыкновенно трогательным. Как-то он позвал меня на рыбалку. Я вообще-то не рыбак, но предложение принял с удовольствием. Приехали мы в местечко Ново-Дарьино, это под Москвой, Георгий Васильевич взял удочку. «Вы отойдите в сторонку чуть-чуть, — говорит он мне. — А то не дай Бог задену». Начал он забрасывать удочку, и крючок впился мне в переносицу. Что было со Свиридовым?! Вот этот громогласный, такой достаточно объемный, скажем так, человек, он, я не знаю что с ним случилось?! Он побелел весь! «Владимир Николаевич! Владимир Николаевич! » — повторял. «Да не беспокойтесь, — говорю я ему, — ерунда». Я отрезал ножницами леску, сел в машину и в медпункте, рядом был научный городок, мне вытащили крючок, залили йодом, залепили пластырем. Я приезжаю на речку, а Георгий Васильевич всё продолжал переживать.
— Владимир Николаевич, если не рыбалка, то какие ваши увлечения?
— Гуманитарные. Я с удовольствие читаю книги, увлекаюсь историей.
— И какая вам эпоха, какой персонаж близок?
— Вы знаете, по более молодым годам, конечно, мне нравился Петр I. Благодаря роману А.Н. Толстого, благодаря кинофильму с Симоновым. Это эпоха героизма, это становление русского флота, и флот для меня, как для ленинградца, — любованье его красотой и мощью. А вот сегодня чаще думаю об эпохе Екатерины. Какие были государственные мужи!
— Какой бы город вы предпочли сегодня для концерта?
— Я очень люблю русскую провинцию. Там живут люди, в которых есть еще вот эта сильная потребность, стремление к духовному совершенству.
— Вы приезжаете в незнакомый город первый раз. Что выбрали бы для открытия концерта?
(задумывается)
— Всё же русскую народную песню. В этой песне есть всё, на что отзовется сердце русского человека.
— Владимир Николаевич, русский хор и хор итальянский. Или немецкий. В чем отличие?
— Я доподлинно не могу вам сказать о культуре хорового пения на Западе, доподлинно. Я имею в виду историю.
— Но вы же слышите!
— Я слышу последствия. Но я не могу сказать, что было в XVI веке на Западе в этой области. Я могу судить о происходящем только по нотам. И для меня западное пение — это искусство композитора и искусство хора. В русской традиции, хоровое пение — не только искусство. Это выражение эстетических и нравственных идеалов. Народная песня как одна из составляющих русской профессиональной музыки вообще, была выражением идеалов. Особенно лирическая песня. Или былина. Недаром Горький говорил, что русская песня сопровождает русского человека от колыбели до смерти. Это потому, что вся русская жизнь была пронизана либо церковным пением, в церковь человек ходил обязательно, либо пением на так называемых календарных или семейных обрядах. И вот именно это я не могу сказать по поводу западного пения. У меня нет сведений, что оно сопровождало европейского человека всю его жизнь.
— Владимир Николаевич, в советские годы ваш хор часто давал гастроли на Западе. Можно сказать, «Советские сезоны» продолжили «Русские сезоны» Дягилева. Случались ли курьезы?
— Помните инцидент с корейским самолетом? 1980-й год. Так вот, мы выступали в это время в Испании, гастролировали по разным городам. Из Мадрида в аэропорт мы возвращались под охраной. Нас сопровождали военные с автоматами… Да, а в разгар дела Натана Щеранского, 1978 год, мы давали концерт в Америке. На первых трех рядах сидели люди в арестантской одежде. Они демонстративно бойкотировали наше выступление. Ну мы ведь как устроены! Закончился концерт тем, что последующие все ряды встали с места, и такие овации устроили! И первым пришлось подчиниться, тоже поднялись.
— Ваше кредо?
— Хор — это высочайшее искусство. Это катарсис души слушателя.
— Выступаете в храме?
— Когда владыка Феодосий возглавил Омскую и Тарскую епархию, он пригласил наш хор. Мы пели в соборе.
— Могу представить, что было тогда с людьми в храме!
— Да, что-то необыкновенное.
— Можно сказать, торжество вашего кредо!
Материал подготовила Марина АЛЕКСИНСКАЯ
