Басня — жанр словесного творчества, построенный на приёме системной аллегории. Жанр очень древний, чья история насчитывает (если считать с легендарного Эзопа) уже больше двух с половиной тысяч лет, и распространённый по всему миру. Поэтому славный юбилей великого русского баснописца тоже хорошо бы отметить при помощи какой-нибудь аллегории помощнее да поострее. Тем более, известное дело, попытка — не пытка.
Так вот, у русского народа, скорого и меткого на язык, за всё известное историческое время, помимо сказочного Деда Мороза (полгода зимы, снега и льда — не шутка!), только два человека удостоились прозвища «дедушки»: сам Иван Андреевич Крылов и Владимир Ильич Ленин. Хотя, казалось бы, ни снаружи, ни внутри ничего общего между создателем классических басен и вождём Великого Октября нет. Но, поди ж ты, оба они для нас, оказывается, — «дедушки». И ничего особенного, парадоксального тут нет: у всякого нормального, «из полной семьи», человека или народа, один дедушка должен быть по «материнской» линии, другой — по «отцовской». А больше и не надо, больше — это уже «перебор».
Продолжая эту, на грани — или даже немного за гранью — риска аналогию-аллегорию, следует заметить вот что. Поскольку «отцом народов» у нас, по праву и несмотря ни на что, считается Иосиф Виссарионович Сталин, который всегда настаивал на своём «сыновстве» по отношению к Ленину, то понятно, что Владимир Ильич может быть только дедушкой по отцу. А Иван Андреевич, в таком случае, — не кто иной, как дедушка по матери. Ну, а родная матушка наша, в таком случае, — кто? Конечно же, Родина-Мать, Россия-матушка, в триединстве своём: по почве (Мать-Сыра Земля), по крови (тут комментарии не нужны) и по Слову, то есть, в этой ипостаси своей, — сама русская Словесность (в крещении — Литература), получается так…
Следовательно, вопрос в данном контексте ставится очень просто: а можно ли считать Ивана Андреевича Крылова — хотя бы аллегорически — законным отцом современной русской литературы? Вот этого обжору-добряка-лентяя, многими чертами которого наделил впоследствии Иван Александрович Гончаров своего Илью Ильича Обломова, прожившего целых 75 лет (редкость по тем временам) и ушедшего в лучший мир после годившихся ему в дети или даже во внуки Грибоедова, Пушкина и Лермонтова?
Ответ на этот, вроде бы сложный и заковыристый, вопрос оказывается — с читательской, функциональной точки зрения — очень простым. И утвердительным. Да, можно и нужно. Вот часто ли вы вспоминаете сами или читаете своим детям художественные произведения предшественников и современников Крылова: Ломоносова, Тредиаковского, Хераскова, Новикова, Капниста, Фонвизина, Радищева и других — да хотя бы Державина, Карамзина и Жуковского? В 99 случаях из ста, или даже чаще — нет. Может быть, знаете одно-два произведения плюс несколько цитат на каждого. А басни Крылова? «По улицам Слона водили…», «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…», «Попрыгунья-Стрекоза лето красное пропела…», «А вы, друзья, как ни садитесь…», «Когда в товарищах согласья нет…», «Чем кумушек считать трудиться…», «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку…»? Да десятки, если не сотня с лишним подобных цитат давно стали пословицами, неотъемлемой частью нашего «культурного кода»! Уже улыбнулись? То-то же! Здесь он, «дедушка Крылов», — здесь, никуда не делся! Уже двести с лишним лет прошло — а стихи его по-прежнему свежи и остры, какими были в момент их создания.
Первые «настоящие» басни Крылова увидели свет в 1808 году, в еженедельном журнале «Драматический вестник», который начал издавать «с подачи» самого Крылова в бывшей «крыловской» же типографии князь А.А.Шаховской. Они сразу были приняты «на ура» и разошлись по всей читающей России. Грибоедову в том году исполнилось только 13 лет, Пушкину — 9, Лермонтов ещё не родился, в Европе и по всему миру гремели идеи Просвещения на пару с наполеоновскими пушками, уже случились Аустерлиц и Тильзитский мир, до вторжения Бонапарта, сожжённой Москвы и Березины — всего четыре с небольшим года. А Крылову — уже под сорок. К тому времени он — весьма известный литератор (прежде всего, как драматург), журналист, издатель и, если можно так выразиться, видный «патриот-почвенник», неизменный оппонент тогдашних «западников» в лице «профранцузской» партии, даже — в пику тогдашней повальной моде — не член тайных обществ, хотя дискуссии на эту тему не угасли и поныне.
В 1809 году вышло первое книжное издание крыловских басен, которое содержало 23 басни, большей частью написанных на основе заимствованных у других авторов «бродячих», а потому — относительно безопасных — сюжетов, включая такие, как «Ворона и лисица», «Лягушка и вол», «Ларчик», «Петух и жемчужное зерно», «Волк и ягнёнок», «Стрекоза и муравей», «Пустынник и медведь». Характерно, что такой оригинальный шедевр, как «Слон и моська», который завершал «журнальный» цикл его публикаций 1808 года, Иван Андреевич в этот сборник не включил — видимо, она была написана уже после того, как сборник был сформирован и передан для получения цензурного разрешения. В 1811 году увидела свет вторая книга — ещё 21 басня (к последнему прижизненному, в 9 частях, изданию 1844 года их количество выросло до 197, ещё 8 ранее опубликованных Иван Андреевич из этого издания исключил, а ещё 35 написанных и не включал).
К началу Отечественной войны 1812 года Крылов уже был всероссийски известным поэтом. Вторжение Наполеона сделало его поэтом всенародно признанным: он не просто писал историю этой войны в своих баснях — он отчасти и творил её. Едва ли не каждое значимое событие 1812 года находило у Крылова не только аллегорическое, басенное отражение, но и моральную, даже политическую оценку — он впервые для истории России стал «голосом народным», внятным всем сословиям сразу: от крестьян до высшей аристократии и самой императорской династии. Одна из самых известных легенд той эпохи, связанных с творчеством Ивана Андреевича: «Одну из самых знаменитых басен Крылова «Волк на псарне» Кутузов прочитал перед фронтом солдат и офицеров. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед!» — Кутузов приподнял фуражку и указал на свои седины. Громкое «ура!» покрыло чтение этой басни…» Наверное, данный момент и был моментом рождения Русской Литературы (с большой буквы).
Из письма 26-летнего штабс-капитана и поэта Константина Батюшкова, написанного в октябре 1813 года, т.е. в кульминационный момент Заграничного похода русской армии, в канун лейпцигской Битвы Народов: «В армии его (Крылова. — В.В.) басни все читают наизусть. Я часто их слышал на биваках с новым удовольствием». Вот оно, это удивительное свойство: всегда новое удовольствие от чтения уже известных произведений, — которое отличает Литературу (с большой буквы) от литературы (с маленькой буквы, а еще точнее — от беллетристики).
Но, самое главное, — крыловский язык! Этот чудесный, сверкающий, словно снег на солнце, русский язык, который затем мгновенно воспринял, усвоил и развил до полного совершенства Пушкин, выросший, в том числе, и на произведениях Крылова (не только баснях, но и драме «Подщипа»)?! «Во всех отношениях самый народный наш поэт», «истинный представитель духа нашего народа» — так, разными словами в разное время выражалась неизменно высокая пушкинская оценка творчества своего старшего товарища и друга, который уже ему в отцы и почти деды годился. Известно, что Александр Сергеевич обсуждал с Крыловым замысел романа «Евгений Онегин», который начинается парафразом строки «Осёл был самых честных правил» из басни «Осёл и мужик», а рассказы Ивана Андреевича Пушкину о своём детстве, проведенном в Яицком городке, и о восстании Пугачёва — во многом способствовали пробуждению интереса великого русского поэта к этим событиям отечественной истории, что нашло своё выражение и в «Истории Пугачёвского бунта», и в «Капитанской дочке», где образу капитана Миронова досталось немало черт отца Ивана Андреевича Крылова, капитана Андрея Прохоровича Крылова (1736-1778). И Крылов оказался самым последним из тех, кто подошёл к телу Пушкина на его отпевании… «Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил…» А старик Крылов, получается, проводил «солнце русской поэзии» в последний путь…
Впрочем, другие русские писатели-современники Крылова тоже всегда ставили его в первый ряд отечественной литературы и культуры в целом. Н.М.Языков, 1823 год: «Это такой автор, которого нельзя довольно хвалить и который всех настоящих и прошедших поэтов русских умнее». Лицейский друг Пушкина, декабрист и поэт В.К.Кюхельбекер, «Кюхля»: «Мы, т.е. Грибоедов и я, и даже Пушкин, точно обязаны своим слогом Крылову...» Н.В.Гоголь называл крыловское творчество «книгой мудрости самого народа» (и заимствовал имя своего героя Вакулы из крыловской «Подщипы»). П.А. Вяземский, несмотря на давнюю и прочную нелюбовь к Крылову из-за близости к И.И.Дмитриеву, тоже поэту-баснописцу, куда более сановному и куда менее талантливому, тем не менее, в 40-е годы признал, что Иван Андреевич «принадлежит всем возрастам и всем знаниям. Он более, нежели литератор и поэт». И.С.Тургенев в предисловии к третьему(!) английскому изданию крыловских басен 1871 года (а первое французское вышло ещё в 1825 году): «Крылов всю свою жизнь был типичнейшим русским человеком: его образ мышления, взгляды, чувства и все его писания были истинно русскими, и можно сказать без всякого преувеличения, что иностранец, основательно изучивший басни Крылова, будет иметь более ясное представление о русском национальном характере, чем если прочитает множество сочинений, трактующих об этом предмете».
В этом писательском ряду можно выделить А.С.Грибоедова и его великую драму, стоящую в русской литературе как бы особняком — если не учитывать влияние Крылова. Ещё В.Г.Белинский заметил, что «язык «Горя от ума» по своей народности, красочности и меткости восходит к языку крыловских басен. Именно от Крылова идёт эта живая, полнокровная речь грибоедовской комедии, её лукавый, народный юмор, меткость и «пословичность» каждого выражения, каждого стиха». Видимо, не случайно А.С.Грибоедов в 1824 г. первым прочитал новую редакцию «Горя от ума» — Крылову, и тот сразу оценил услышанное: «Этого цензоры не пропустят. Они над моими баснями куражатся. А это куда похлеще! В наше время государыня (Екатерина II. — В.В.) за сию пьесу по первопутку в Сибирь бы препроводила…» Правда, ему, тогда 20-летнему издателю журнала «Почта духов» эта самая государыня в своё время предлагала «подорожную» не в Сибирь, а в Европу, но тоже — в один конец…
Впрочем, крыловская «дедовщина» к тому времени выходила далеко за рамки собственно литературные: он зорко наблюдал и за художниками, и за певцами, и за театром, и за всеми общественно значимыми дискуссиями, изредка вставляя в них своё, всегда своевременное и точное, слово. Не зря Нестор Кукольник на похоронах Крылова назвал его «министром народного просвещения» вместо С.С.Уварова, якобы «писавшего басни в отчётах государю». А ведь Сергей Семёнович Уваров, автор знаменитой формулы «православие, самодержавие, соборность» и, в юности, член «пушкинского» литературного общества «Арзамас» с кличкой «Старушка», был и сослуживцем (начальником), и другом Крылова, многое заимствовав из воззрений Ивана Андреевича — впрочем, тот умел «заговаривать зубы» своим начальникам, как никто другой…
Так что Кукольник был прав. При жизни Крылова его басни разошлись тиражом более 77 тысяч печатных экземпляров, рукописных же копий никто и не считал, более 30 лет он был признанным всем русским обществом, всеми его слоями, патриархом отечественной литературы, о чём бесхитростно свидетельствует, например, его современник, сослуживец по Санкт-Петербургской публичной библиотеке и один из первых биографов М.Е.Лобанов: «К довершению всех благ и радостей, обильно собранных на земле нашим баснописцем, по единодушному согласию всех русских литераторов, положено было торжествовать пятидесятилетие литературной жизни Ивана Андреевича Крылова. Мысль эта быстро пролетела по всему русскому литературному миру, все приняли её с жарким чувством патриотизма, и она мгновенно осуществилась <...> Собрано значительное число денег, достаточное на все издержки, написаны приветствия и устроено пиршество. Эта почесть, воздаваемая в Европе знаменитым талантам, в России оказана была впервые — Крылову… Это было 2 февраля 1838 года…»
Впрочем, довольно! Какие нужны ещё доказательства и свидетельства того, что Иван Андреевич Крылов (1769-1844) всем нам «дедушка» именно по материнской, литературной линии, линии Русского Слова? В этой связи нет смысла останавливаться на множестве подробностей его жизненного и посмертного пути: как реальных, так и легендарных, — «мифологический образ» Крылова в этом отношении не менее интересен, чем образы других гениев русской литературы, но он уведёт нас в частности, в сторону от главной проблемы, связанной с осмыслением уникального «дедовского» статуса Ивана Андреевича. И эта проблема заключается в следующем: если одним из двух главных «корней» и основной энергетической базой нашей великой словесности оказывается жанр БАСНИ, то что из этого следует для всей русской культуры и всей русской цивилизации, как это характеризует и саму её, и её отношения с другими культурами-цивилизациями? Не говоря уже про то, как наследство «дедушки Крылова» пересекается и взаимодействует с наследством «дедушки Ленина» (и про его визит 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь). Всё это — чрезвычайно глубоко лежащее и сверхтяжёлое для исследования «ядро», которое, как это представляется, могло возникнуть только на пересечении пластов евангельских притч, народных сказок и «оксидентальной» гностики (знакомство с тем же «новиковским кругом» и, надо полагать, Радищевым — не шутки, но и святой Амвросий Оптинский, державший в своей келье сборник крыловских басен и постоянно к нему обращавшийся, — тоже). Пришло ли время для того чтобы найти, достать и хотя бы начать изучение этого ядра во всей его полноте, — или пусть оно остаётся, как и прежде, «вещью в себе»? Например, до следующего крыловского юбилея?
двойной клик - редактировать изображение
