Отрывки из книги
Зубков Е.В. «Житие инженера». Опыт бытописания середины ХХ века в трех частях с отступлениями. М., Издательский дом МЭИ, 2011г., 399[17]с. илл. (заказ книги по ссылке: www.alib.ru/bs.php4?bs=FINIST)
Дед, которого я не знал. Шильников Михаил Иванович (1875 – 22.08. 1937)
Мама умерла в канун пасхи, 3 апреля 1991 года, в ночь на "павловскую" реформу. Телефон зазвонил утром, в начале шестого. Я знал, что скоро он зазвонит так. Было неопределенное ощущение, о котором не хотелось думать, и откуда-то знание, что зазвонит ночью или утром. И сразу же, поднявшись с постели и неожиданно ощутив свое сердце, снял трубку.
– Приезжай, – рыдающим голосом сказал отец.
Это нависало уже с полгода. Смерть необратима и всегда неожиданна, потому что – все! – грань перейдена, и уже никогда не будет так, как было раньше. И жизнь приобретает новое качество. От монолита твоей души откалывается часть. Время обкалывает монолит, и ты начинаешь внутренне уменьшаться, делаешься все более хрупким и непрочным (остеопороз души, если хотите).
Сухое и холодное утро. Однотонная, равномерная серость неба с холодной синевой на нижней кромке. Вдоль дорожного бордюра валики пыли вперемешку с оставшимся после зимы песком.
Весь промежуток времени с момента, когда я встал, а потом умылся, оделся, добрался до гаража, завелся, поехал и приехал, отсутствует в памяти. Я не ехал, «как в тумане», просто в сознании включился процесс (как ни пошло это звучит) перестройки, подготовки к той новой, безрадостной, с мрачными перспективами жизни. Никакой паники. Всего лишь осознание грядущей реальности. За спиной захлопнулась дверь. Там осталась прежняя, стабильная, ровная и безбедная жизнь. И не стало опоры в доме и во всем нашем слабо разветвленном корне. Смерть мамы выбила одну из опор, и конструкция потеряла устойчивость. Стабилизирующую и цементирующую дом и три наши поколения роль матери я стал осознавать по мере того, как холодное серое утро, когда раздался звонок, стало отдаляться, стираться и уходить все дальше в прошлое. Устойчивая ячейка «мать-отец» создавала дополнительное качество жизни. Вокруг ячейки существовало некое поле, и у тех, кто захватывался полем, появлялись дополнительные, «наведенные» положительные свойства, ставшие слабеть и исчезать, когда ячейка разрушилась.
А за окнами разваливалась страна. Всё разом.
…Отец открыл дверь, махнул рукой и, плача, отворачиваясь, сел, обрушился на диван. Мама лежала в большой комнате, у дальней от окна стены. Лицо ее было спокойно, строго и чуть укоризненно, как будто хотела сказать: «что ж опоздал, не успел приехать». Этот угол, казалось, всасывал в себя звуки или, наоборот, излучал тишину.
Косо сдвинутый впопыхах стол. Марлевые тампоны, обрывки бинтов на полу, на столе, на краю дивана. Посреди комнаты алюминиевый таз с обломками ампул, кусками пластиковых трубок. Запах медицины. И на светло-желтых обоях над диваном косая прерывистая полоска подсохших капель крови как автограф неумолимой судьбы. «Поле битвы, проигранное медициной» – внезапно возникло в голове.
*****
У моего деда со стороны матери, Михаила Ивановича Шильникова, было восемь детей: Лидия, Нина, Мария, Калерия, Клавдия, Вера, Леонид, Виктор. Самая младшая - Вера Михайловна (1919 – 1995), немного постарше – Виктор. Мама, Клавдия Михайловна (1910 – 1991), была по старшинству третьей «с конца».
Лежат передо мной несколько старых поздравительных открыток: к Пасхе, Рождеству. На них адрес: г. Котельнич Вятской губернии, торговый дом Ивана Афанасьевича с сыновьями Шильникова. Иван Афанасьевич – мой прадед. У него было четверо детей: Надежда, Афанасий, Михаил, Николай.
Котельнич. Маленький уездный город. Пристань на Вятке, железнодорожный узел на пересечении Северной дороги и линии Нижний Новгород – Вятка (Киров). Вятская губерния – место довольно глухое, сюда в ссылку отправляли Александра Ивановича Герцена, Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина и других менее известных людей. В Советском энциклопедическом словаре [1] о Котельниче несколько строк: известен с 1143 г., статус города получил в 1780 г.
К началу XX века город жил неброской самодостаточной жизнью как экономической, так и культурной. У мамы хранилось несколько почтовых открыток: черно-белые, с репродукциями картин и фотографиями сцен мхатовского спектакля «На дне». Открытки, по-видимому, местного производства. На обороте наклеены отпечатанные на тонкой бумаге программы Котельнического музыкально-литературно-драматического кружка. Спектакли: «Дядя Ваня» 07.10.1912 г., «На дне» 22.07.1912 г., «Огни Ивановой ночи» (трагедия Г. Зудермана) 17.06.1912 г., «Чучело» (комедия-шутка В.В. Билибина) и «Страничка романа» (шутка в одном действии А.А. Берникова) 26.05.1914 г., программа лекции В.С. Спиридонова о Л.Н. Толстом «Путь Л.Н. Толстого к правде», намеченной к прочтению 31.08.1912 г. [2]. Я не занимался историей города, но могу назвать, по крайней мере, двух известных людей следующего поколения – это дети тех, кто ставил спектакли и кто ходил на спектакли и лекции: писатель С.В. Рахманов, автор сценария известного в свое время фильма «Депутат Балтики», автор книги «Люди – народ интересный» [3], и Анатолий Скурихин – известный советский фотограф. В небольшом городе судьбы тесно переплетаются: дядя Леня, Леонид Михайлович Шильников (1907 – 1988), и Рахманов учились в одном классе. Тетя Лида, Лидия Михайловна Шильникова (1903 – 1995), была замужем за Скурихиным и после развода сохранила его фамилию.
В мае 1927 г. Котельнич «прославился» пожаром, уничтожившим большую часть города (деревообрабатывающая промышленность: склады готовой продукции, стружка, опилки, а тут жара необычайная и ветер в придачу). В старом Котельниче существовала, видимо, граница города (не в виде забора, конечно) – «ограда», но приходили новые люди, селились, «починали» строиться за «оградой». Так, по-видимому, возник «Починок Заоградный». В метрике тети Лиды я впервые увидел в записи о ее родителях: «житель Починка Заоградного».
О родителях мама говорила скупо и неохотно. Я знал только, что дед получил десять лет без права переписки. Братья и сестры тоже старались не поднимать эту тему, по крайней мере, при мне. Они боялись засветиться как «дети врага народа». Для дочерей выход – уехать, затеряться в Москве, выйти замуж и сменить фамилию. Для сыновей – тоже уехать куда-нибудь, но не в Москву. До войны дядя Леня жил в Александрове, там же жил и мамин дядя – Афанасий Иванович, скончавшийся в 1946 году.
После маминого ухода, казалось, оборвались все концы, и мне захотелось что-то сделать, узнать про деда, поднять этот пласт, хотя бы в память о матери. Осенью 1993 года я поехал на Лубянку и подал заявление в Комиссию по розыску и реабилитации. Система сработала. В марте следующего года пришло письмо из Управления ФСК (Федеральной службы контрразведки) по Ставропольскому краю с приложенной справкой из краевой прокуратуры. В справке говорилось, что Шильников Михаил Иванович, 1875 года рождения, уроженец города Котельнич Кировской области до ареста 28 июля 1937 года работал переплетчиком в городе Ворошиловске (теперь опять Ставрополь). Постановлением тройки при УНКВД СССР по Орджоникидзевскому краю от 12 августа 1937 года за проведение контрреволюционной деятельности (ст. УК РСФСР не указана) подвергнут расстрелу. На основании ст.1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий…» постановление отменено, дело прекращено. Михаил Иванович Шильников по этому делу реабилитирован.
В Московском городском паспортном столе мне выдали свидетельство о смерти. Дата: 22 августа 1937г. (через 10 дней после вынесения постановления), причина смерти: расстрел. Деда омолодили на 10 лет – указали возраст 52 года. И еще один нюанс (невинное случайное совпадение или подарок): свидетельство о смерти выписано в день моего рождения.
В письме также говорилось, что я могу ознакомиться с архивными материалами, т.е. с делом. После длительных телефонных переговоров мне назначили день. Я приехал в солидное здание сталинской постройки, на котором не было никаких вывесок. На первом этаже меня провели в пустую комнату и корректный и молчаливый молодой человек принес дело, такую книгу формата А4 в картонном переплете, и на вопрос, могу ли я делать выписки, ответил утвердительно. Я провел в той комнате более трех часов. Меня не трогали и не торопили. Вышел на улицу в тепло майского полдня переполненный впечатлениями. «Дело» достойно отдельной повести, но я не «акула пера»; если и писал, то научно-технические тексты, а это «дело» – «посильнее «Фауста» Гете». Теперь же тема деда плавно встраивается в мое повествование.
Итак, ближе к «делу», «Делу контрреволюционной группы (КР) Новоселова». Вот она, «боевая» пятерка контрреволюционеров, пятерка, угрожавшая хрупкому здоровью первого в мире государства рабочих и крестьян, контрреволюционеров, выходцев из крестьян, в возрасте от 46 до 62 лет (ордера на арест выписаны подряд с №95 по №99):
Новоселов Андрей Федорович, 54 года, заведующий ларьком Сталинского сельпо (на рынке); Целищев Михаил Дмитриевич, 54 года, счетовод-делопроизводитель в музее г. Ворошиловска; Белых Иван Васильевич, 46 лет, сборщик утильсырья; Коврижный Яков Михайлович, 46 лет, заготовитель сельпо; Шильников Михаил Иванович, 62 года, кустарь-переплетчик.Вот они, бывшие «купцы, фабриканты и заводчики» крестьянских корней. Образование согласно орфографии протоколов допросов «нисшее» – от трех до шести классов. «Главный интеллектуал» (по анкетным данным), который мог бы претендовать на роль «мозгового центра» КР группы, имел 6 классов городского училища и специальность техника-птицевода. Как издевательски записано в протоколе допроса в графе «профессия, социальное положение» – «птичник-яичник». Что ж, у дознавателя свой юмор.
Все пятеро земляки, из Вятской губернии, а Новоселовы, Целищевы, Шильниковы, так уже и успевшие породниться. Представители пореформенной генерации крестьян, продукты естественного отбора, яровые всходы на осторожно вспаханной реформами Александра II ниве российского крестьянства, во втором, третьем поколении основавшие и державшие свое дело. Изготовление рогож, смолы, древесного угля, кожевенное производство, кожевенные мастерские и кожевенная торговля, производство ржаной, пшеничной, овсяной муки, производство и выделка льна, производство пихтового масла, бакалейная торговля в селах, в глубинке. Узок круг их интересов, зато как близки к народу. Генерация новых русских в первозданном, девственном смысле этого понятия. Нынешние «новые русские», во-первых, не новые, а во-вторых, в большинстве и не русские.
И возникает в памяти картинка, обретающая через десять лет аллегорический смысл. Иду как-то на работу июльским предолимпийским утром восьмидесятого года по своему Химки-Ховрину. Москва опустела, почистилась и похорошела. Иду по омытому, влажному после ночного дождя асфальту, легкий парок поднимается от него под ранним солнышком. На асфальт выползли дождевые черви и черный скворец на розовых чистых лапках, наивное и неиспорченное дитя природы, прыгает и увлеченно склевывает червячков не очень высокой калорийности. А рядом, вплотную к тротуару, выставлены серо-синие мусорные баки, и на возвышающихся кучами ещё не вывезенных отбросах сидят тучные, обожравшиеся объедками, с перьями, запаршивевшими от помоек, голуби-сизари, глобальные посланцы мира.
Все пятеро «контрреволюционеров», списавшиеся заранее или так, понаслышке, один за другим порознь съехавшиеся в хлебный край, где легче прокормиться, после того, как дома реквизировали все. Съехались, унося ноги, как «бывшие» и «лишенцы». Дома – первые кандидаты на случай репрессий, уже «засвеченные» новой властью. Что же представляли собой эти пятеро зрелых русских мужиков, попавших под «красное колесо»? Я располагаю лишь краткими выписками четырнадцатилетней давности из того дела.
Начну со старшего по возрасту. У прадеда и деда был в Котельниче торговый дом, такая вертикально интегрированная структура, куда входили: кожевенный завод, где работало около 25 человек, кожевенная мастерская (тоже 20 – 25 человек) и кожевенная торговля. В отдельные годы число работников доходило до сотни. Полный цикл – от обработки сырья до готовой продукции. Предки не гнали за рубеж шкуры КРС[1] на валюту. Все производилось и расходилось на месте, в России. После 1917 года – полная реквизиция. В 1921 году деда на две недели арестовывала местная ЧК по подозрению в перевозке оружия. Мама рассказывала об этом следующее. Одна ветвь власти обложила обывателей гужевой повинностью и зимой, в мороз, куда-то направила с обозом, а когда те вернулись, другая ветвь власти, не будучи в курсе, заподозрила их в перевозке оружия (куда это вдруг зимой, в мороз, отправились). Во время НЭПа, с 1924 по 1929 год, дед заново открыл кожевенную торговлю в Вятке (с тем же конечным результатом плюс лишение избирательных прав). В конце концов в 1931 году он перебрался в Ставрополь (Ворошиловск) с женой и младшими детьми, школьниками, Верой и Виктором. С тремя классами образования, да еще на седьмом десятке, устроиться на работу – безнадежно. И дед занялся переплетным делом. Недавно я где-то прочел, что в конце XIX века переплетное дело было в моде как вполне респектабельное хобби. Видимо, деду это ремесло было знакомо и стало источником заработка.
Когда на допросах заходила речь о делах в той, прежней жизни, мужики не скрывали гордости за свое дело, за то, чего они добились.
Пожалуй, наиболее яркая и значительная фигура из всей пятерки – Андрей Федорович Новоселов, боевой офицер. Недаром он стоит первым в списке фигурантов («дело Новоселова»). Уроженец деревни Новоселово Котельнического уезда Вятской губернии. Отец, Новоселов Ф.В., основал торговый дом, где трудилось от 20 до 50 человек, занимался торговлей льном и хлебом, имел две водяные мельницы. Лен шёл на экспорт. Сын окончил четырехклассное училище и работал в торговом доме отца бухгалтером. С началом войны (1914г.) был направлен во 2-ю Московскую школу прапорщиков, а затем в 209-й запасной полк. С августа 1915 по октябрь 1916 года воевал на Западном фронте. Произведен в поручики, награжден орденами Анны 4-й степени, Станислава и Владимира. По состоянию здоровья в 1916 году откомандирован в тыл. После 1917 года его, как бывшего офицера, стали «прессовать»: аресты в 1918 г., 1922 г. В 1924 – 1925 г.г. судим за нарушение закона о труде и оправдан. В 1931 году судим за невыполнение плана льнозаготовок. Ему приходится часто менять место жительства: Котельнич, Вятка, Свердловск, Мурманск и, наконец, в 1934 году – Ворошиловск.
Его шурин Целищев Михаил Дмитриевич (женат на Нине Фёдоровне Новоселовой) уроженец деревни Брагичи Орловского уезда Вятской губернии, из крестьян, образование три класса городского училища. Отец имел мануфактурный магазин в селе Песчаном, кроме того, занимался производством рогож, смолы, древесного угля. В 1910 году Михаил Дмитриевич выделился из семьи отца. У него газогенераторная мельница с суточной производительностью 600 пудов (почти тонна). В 1914 году построил овсяную парилку и организовал производство овсяной муки и толокна (поднимите руки, кто его ел или хотя бы знает, что это такое) с суточной производительностью 80 пудов. А брат Михаила Дмитрий Дмитриевич имел в Вятке шесть заводов по производству пихтового масла с годовым объемом около 1000 пудов. (Пихтовое масло в Париж продавали). Д.Д. Целищев приходился зятем моему деду.
Иван Васильевич Белых, уроженец села Сервижно Котельнического уезда Вятской губернии, из крестьян. Работал у отца приказчиком: имели бакалейную торговлю. В 1910 году разорились. Позже работал приказчиком у купца Родыгина в Кукарке (между прочим, слобода Кукарка – родина В.М. Молотова). С 1916 по июнь 1917 года воевал в составе 13-й Финляндской стрелковой дивизии. Позже служил в УГРО, откуда в 1921 году уволен по болезни.
И, наконец, Яков Михайлович Коврижный, уроженец села Кузьминское Котельнического уезда Вятской губернии, из крестьян. У его отца было две коровы, одна лошадь и четыре десятины земли (около 4,4 га). Окончил шесть классов городского училища и позже курсы по специальности техник-птицевод. Работал в торговых домах Окмана и Колбина в качестве специалиста по яичному делу (яйца шли на экспорт в Англию!). С середины июня 1918 года по 1921 год – начальник хлебно-фуражного отдела волостного комиссариата. В 1930 году Я.М. Коврижный подвергался аресту за вредительство - «известкование куриных яиц». Просидел больше месяца. Оправдан. На одном из допросов Яков Михайлович, желая расположить к себе следствие, показал, что подвергался обыску полицией в 1910 году (далее цитирую по тексту протокола) «за игру подпевания на гармонии песни Марсельезы». Но и это ему, увы, не помогло.
Так в чем же так тяжко провинились пожилые мужики, вчерашние крестьяне, перед Советской властью, что всех их надо было непременно убить и как можно скорее? В чем выражалась контрреволюционная деятельность? В деле есть ответ на вопросы:
«в культивировании друг у друга контрреволюционных настроений (убеждений); в проведении контрреволюционной агитации; в озлоблении населения к существующему строю».Могу себе представить, как проводилась «КР агитация» и «культивирование». Ну, встречаются мужики после работы, зашли один к другому, посидели, поговорили, может быть, и выпили. Или встретились, скажем, на базаре («разговоры на базаре» в деле фигурируют), обменялись накипевшим, наболевшим. Вот, например, показания Я.М. Коврижного о заготовке яиц.
Покупает государство в лице заготовителя Коврижного у колхозника яйца по цене 2 р. за десяток. Колхозника интересует, в первую очередь, мануфактура, которую просто так за деньги не купишь. Государство «отоваривает» мануфактурой из расчета 50%. Принес три десятка яиц на 6 рублей, – вот тебе один метр мануфактуры по 3 р. за метр, а вот – 3 р. деньгами. На базаре яйца в свободной продаже по 3 – 4 р. десяток. Идет колхозник сдавать налог «по яйцу». Своих яиц не хватает, покупает на базаре три десятка по 3 р., всего на 9 р., сдает за 6 р. Три рубля получает обратно и один метр мануфактуры обходится ему в 6 р. «Я говорю заведующему заготовками т. Пожидаеву про этот круговорот яиц в природе, а он отвечает: «В центре это известно. Надо выполнять план по заготовке яиц, а не нравится работать – уходи». А раньше один метр мануфактуры стоил 15 коп, а десяток яиц – пятачок».
Вот и вся контрреволюция. И еще позволял себе высказываться гражданин Коврижный. Цитирую: «Поставленная коммунистической партией задача быстрого построения бесклассового общества, социализма и коммунизма теми темпами, которые проводятся, неизбежно приведет к катастрофе».
«В 1934 году Коврижный с Новоселовым приходили к общему контрреволюционному выводу о том, что колхозник в колхозах экономически не обеспечен, и в этой части проводится неправильная политика».
И признаний подобных этим – на семидесяти страницах. Вот то, что касается деда (что он там наагитировал). Цитирую по протоколам:
«Вот смотрите: товаров нет, везде очереди, народ голодает. Раньше, в старое время, мы этого и не видели».
«…восхвалял царский капитализм и доказывал невозможность существования социалистического строя, который при существующем правительстве и существующем положении не в состоянии обеспечить благосостояние народа».
Дед не открестился от своих товарищей: «Да, контрреволюционные суждения Новоселова А.Ф. и Белых И.В. я полностью разделял и участвовал в таковых».
Еще до ареста оставалась в то время у дедов наивная надежда вернуться к своим настоящим делам: «Нам бы только пережить, а там мы себя еще покажем». Нет, дорогие мои, незнакомые мне деды, это вам не НЭП, «это всерьез и надолго». Не суждено было вам себя «показать». Это вам показали. Быстро и беспощадно. Даже статьёй УК не озадачились. Достаточно было двух доносов под псевдонимами Чернов и Крылов.
Не знали деды, что попали в план. По приказу наркома внутренних дел №00447 от 20.07.1937 г. разнарядка по Орджоникидзевскому краю по первой категории (под расстрел) составляла 1000 человек [4].
*****
Михаил Иванович подписал обвинительное заключение, где на него навесили КР агитацию и КР деятельность. На нижней половине листа, над его подписью, несколько крупных, расплывшихся и высохших капель. Дед понимал, чтò подписывает.
Их арестовали 28 июля, расстреляли 22 августа 1937 года. За семь месяцев до моего рождения.
Советский энциклопедический словарь. М., «Советская Энциклопедия», 1980 г., 1600с. Е.В. Зубков. «Свидетельства театральной жизни уездного города Котельнича» // М., «Филателия», №10, 2008 г., с. 17-19. С.В. Рахманов. «Люди народ интересный» Автобиографическая повесть. Л., «Советский писатель», ЛО, 1981 г., 496с. «Новое время» (The New Times), №10, от 16.04.2007 г., стр.22 – 26.
[1] КРС – крупный рогатый скот
