1
Кристаллическая решётка языка подразумевает ясность: Ю. Давыдов, мастер сюжетного повествования и исторических лабиринтов, был верен глубокой объёмности языка, его симфоническому реализму.
Шерлок Холмс русской революции В. Бурцев предстаёт со страниц романа Давыдова «Бестселлер» ошеломляюще новым: разоблачитель Азефа, пропитанного самой субстанцией провокации, он пытался привлечь к суду большевиков, настаивая на германских связях – разумеется, поплатившись за это: став одним из первых политзаключённых новой России…
Потом развернулась эмиграция.
Потом развернутся широкие, многопёстрые ленты повествования Давыдова: совмещающего увлекательность и языковое пиршество.
На определённых этапах текста Давыдов своеобразно отдельно выводит язык, делая его универсальным персонажем человеческой сути.
Комедии и трагедии людской – соединённых алхимически в царстве литературы.
«Бестселлер» - глобальный палимпсест: параллельно ведущееся повествование о том, как и из чего строился текст захватывает в не меньшей мере: равно – и своеобразные эссе, варьирующие собственный лагерный опыт писателя, интересным коллажем входящие в действительность романа.
Романа – тяготеющего к метафизическим небесам через отгадки языковых тайн и – психологических тайн людей.
Давыдов много писал о моряках и революционерах: тяготел не только к письму, но и к действию: этапы которого приводят его в заключение: антисоветская агитация била тяжело…
Но книги о флотоводцах и моряках держались романтическим порывом не унывающего человека, не знакомого с отчаянием; и молодая бодрость высокого и ясного повествования оставалась характерной для Давыдова всегда.
2
Опыт достойных жизней, их логика и развитие; опыт, прослеженный художественной прозой, и, точно преобразованный ею в пример; жизни стального высверка великолепно блещущей сабли, исполненные мужества и чести, скромности и достоинства…
Писателя Юрия Давыдова интересовали яркие судьбы: они становились поводом для его книг, серьёзно выстроенных, лишённых скуки, кропотливо перебирающих сочные, колоритные детали судеб Головина, Нахимова, Фердинанда Врангеля, О. Е. Коцебу…
Его интересовали перспективы, выводящие с векторной силой к значительному результату – и оттенки морских волн в не меньшей степени; его интересовали зеленовато-сине-салатовые напластования огромной солёной воды, и волновая череда, идущая гармонично, как удачные дни жизни; узоры ряби, в которой прочитываются письмена безвестного языка.
Курсант Выборгского военно-морского училища, принимавший участия в боевых действиях Северного флота, Юрий Давыдов не мог быть равнодушен к стихии, столь щедро тронувшей его жизнь.
Она грозная и яростная, яркая и умиротворённая – стихия эта; притягивающая вновь и вновь, множащая образы, подходящие большой литературе.
До определённой поры Давыдова интересовали образы сильных судеб – и он был занят поиском их в истории; в дальнейшем ему замерцали горизонты историософских обобщений.
…и то, что Давыдов оставался закоренелым пессимистом, представляя историю своеобразным врагом человечества, компенсировала яркость людей, которым были посвящены его яркие книги.
