Дар напрасный

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
А.С.Пушкин

Недалеко от центрального входа на Лычаковском кладбище во Львове находится могила И.Н.Вагилевича. Но… Это условное место упокоения усопшего: точно никто не знал и не знает: где-то здесь, а, может, и нет…

А накануне у постели Ивана Николаевича Вагилевича стояли немногочисленные близкие и решали за него вопрос: по какому обряду исповедовать. Пишет друг юности Яков Головацкий (1814–1888): «Когда Вагилевич был болен, и я посетил больного, жена его просила меня уговорить его вернуться к отцевой религии. Ей было бы отраднее, если бы он умер не в иноверчестве, и она с детьми имела бы надежду получить пенсию из духовного вдовьего фонда. Я вошел к исхудалому, бледному, с запавшими глазами страдальцу, стал его утешать, вспоминать наши молодые годы, наши надежды… Вагилевич слушал с умилением, но после, махнув рукой, проговорил: „Все прошло, прошло… теперь нужно готовиться туда...“ — и поднял немного правую руку».

Однако готовиться туда ему не давали: пришел поляк Хондзынский, уговаривал согласиться позвать католического священника, но после решительного протеста Вагилевича уступил… Не отступал Головацкий, сообщая далее: «Я подумаю, — сказал Вагилевич. — Оставьте меня в покое." Я передал жене, что Вагилевич склонен возвратиться к своей вере, советуя послать за священником. Но к вечеру больной потерял сознание, и на другой день умер." Споры закончились…

Газета «Галичанин», Львов, 1866 г.

Некий исследователь творчества писателей Галичины метко заметил, что нет ни единого галицко-русского писателя, который бы находился в таких жестоких материальных условиях и испытал столько несчастий и бед, как Иван Николаевич Вагилевич.

Есть еще одна беда: по разным причинам пропало множество работ Вагилевича, есть и незаконченные произведения, к примеру, о славянской демонологии, о славянах Карпат и др. Немало лежит до сих пор в архивах, которыми никто не занимается по сей день. Сборник его стихов издан на польском языке и не переведен на русский. Василий Ваврик (1889–1970), один из лучших исследователей жизни и творчества Ивана Вагилевича, сообщает: «Рукописи Вагилевича написаны густым, битым, чрезвычайно старательным, каллиграфическим почерком; лежат с 1866 года нетронутые, ожидая своего времени и мецената, который вынесет их из сумерков и пыли на свет дня на суд науки, критики и читателей».

И продолжает: «Так печально закончил свою горькую жизнь Иван Вагилевич, который своим дарованием мог принести науке большие услуги, а истратил его на корректуры газетных статей и правительственных распоряжений. Преждевременную смерть его оплакивали отец его, 92-летний старик… и вдова с двумя мальчиками, оставшись без средств к жизни».

Лишь к концу своей страдальческой жизни удалось Вагилевичу избавиться от цепкой многолетней нужды: в 1862 г. он получил должность директора при городском магистратном архиве Львова. Для Ивана Вагилевича и его семьи сносное материальное существование стало обеспеченным. Но для поэта и писателя это оказалось слишком запоздалым: здоровье подорвано, силы покидали, появилась грудная болезнь, мечты исчезли, Муза Поэзии удалилась…

А до этого заработки Ивана Вагилевича были случайны и малооплачиваемы: корректура, переводы, переписка документов. В 1851 г. ему поручили привести в порядок библиотеку Национального Института Оссолинских — польский архивный институт и исследовательский центр государственного значения. Однако не минуло и года, и работы этой он лишился из-за лютеранского вероисповедания. За мизерную плату Вагилевичу пришлось вернуться к корректуре чужих публикаций.

Знаменательное событие в Австро-Венгрии произошло в 1848 г.: славяне этой империи подняли бунт против немецкого засилья, грянула революция. Ничто не могло удержать Ивана Вагилевича в селе: не спрашивая разрешения начальства, он оставил свой приход и присоединился к польским революционерам. Однако Австрии удалось достаточно быстро подавить восстание. Для Вагилевича это обернулось катастрофой: он оказался полностью лишенным средств к существованию и вынужден был просить церковное начальство вернуть ему приход. Ответом было предложение реколекции, на что Вагилевич сначала согласился, но по совету друзей отказался и в знак протеста перешел в лютеранство. Этот шаг он будет оплачивать долго и тяжко…

А до этого жизнь Ивана Вагилевича складывалась вполне сносно. В 1846 г. он был рукоположен в священники, ожидая этого события 7 лет после окончания духовной семинарии в 1839 г., и получил приход в глухом селе Нестаничи. Женился на Амалии Пекарской.

В 1845 г. нужда немного отступила: Национальная библиотека Оссолинских во Львове готовила переиздание польского толкового словаря С.Богумила Линде, и Ивана Вагилевича включили в состав редакторов. После окончания подготовки словаря к изданию Вагилевичу снова пришлось возвратиться к корректуре. Пишет об этом времени В.Ваврик: «Когда-то крепкий, красивый организм изсох, в очах погас огонь жизни, и улетела буйная думка».

Примерно 5 лет после окончания семинарии в 1839 г. судьба Ивана Вагилевича оказалась крепко связанной с польскими литераторами. Пишет галицко-русский историк Филипп Свистун (1844–1916): «Имя его было уже известно в Праге, в Москве и в Варшаве, а так как русские высказывали на него большие надежды, то также польские львовские литераторы приняли его в свои избранные кружки. Вагилевич был весьма полезен Белевскому и другим литераторам польским, будучи для них живою энциклопедиею. Поляки нашли полезным такую личность, льстили ему в глаза, уговаривали его писати по-польски и лучше работати для широкого круга польской литературы, чем для местного русского народа, письменность которого не имеет ниякой будущности. Они говорили ему: «Ведь ты все-таки будешь трудитись для славянской литературы и для славянского дела». Из польского вязкого, вполне обеспеченного, полона Иван Вагилевич все-таки вырвался. Но это отдельное повествование.

В 1837 г. произошло эпохальное событие, значение которого невозможно переоценить: впервые в Галицкой Руси появился литературный сборник на галицко-русском наречии — «Русалка Днестровая». Авторы-составители — студенты Львовского университета Маркиан Шашкевич, Иван Вагилевич и Яков Головацкий. Это были три друга, которые дали слово всю жизнь действовать на пользу своего народа и русской словесности и, чтобы подчеркнуть свою русскость, приняли славянские имена: Маркиан — Руслан, Иван — Далибор, Яков — Ярослав. Они были настолько дружны и неразлучны, что их прозвали «Русская Троица». Руслан составил альбом «Зоря Русская», куда студенты вписывали свои стихи и замечания на родном языке, народные песни, переводы со славянских языков. «Зорю» готовили к изданию, но вмешалась полиция — планы рухнули. Однако в скором времени родилась дивная «Русалка», предисловие к которой написал Далибор: «Были и у нас певцы и учителя, но нашли тучи и бури, все занемело, а народ и словесность надолго задремали; однако ж язык и хорошая душа русская была среди Славянщины, как чистая девичья слеза… Не журися, Русалочко с по-над Днестра, что-сь не прибрана, в наряде от природы и добродушного и добросердного народа твоего появилась и стала перед твоими сестрицами. Они добры, отзывчивы, примут тебя и приукрасят».

(События, связанные с изданием «Русалки Днестровой» были отнюдь не простыми, но об этом, может быть, в иной раз).

В «Русалке», кроме народных песен, собранных Далибором, появились и две его баллады: «Мадей» и «Жулин и Калина».

Нам сейчас возможно ли понять и прочувствовать глубинное значение и огромную важность появления «Русалки Днестровой»? Но 184 года тому назад именно с «Русалки» началось в Австро-Венгрии национально-культурное возрождение гибнувшей Галицкой Руси. С выходом этого сборника с очевидностью было доказано, что русские галичане прекрасно и неоспоримо могут использовать в литературе не только мертвый церковно-славянский язык, но и живое галицко-русское наречие.

Коротко упомянем еще одно важное событие в жизни Далибора: в 1835 г. вместе со своим другом Яковом Головацким (Ярославом) отправился он в путешествие по Карпатам. Они намеревались собрать народные песни, притчи, сказки галичан изучить языковые особенности местного населения. А также открыть доисторические памятники и постройки и рунические надписи, что, по слухам, все еще сохранились в Карпатских горах. Романтический склад ума и души Далибора вел его всю юность.

А в 1830 г. Иван Вагилевич представил отличные учебные аттестаты и был принят во Львовский университет на философско-богословское отделение на полное казенное обеспечение.

До университета Иван Вагилевич, старший из четырех сыновей приходского греко-униатского священника из села Ясеня, окончил четырехклассную школу в Бучаче с польским и немецким языками обучения, а через 4 года успешного обучения отец отвез сына в шестиклассную гимназию в Станиславове, где Иван стал одним из первых учеников. Быстро развивались его таланты, а, пристрастившись к чтению, он ознакомился с лучшими произведениями польской и немецкой литературы.

Село Ясеня, где родился И.Вагилевич. Современный вид

2 сентября 1811 года в туманном голубом далеке возникло сияние новой Звезды и озарило Небеса. Яркий свет этой Звезды полыхнул над селом Ясеня, где в этот день родился Иван Вагилевич. Перед ним открывалось блестящее будущее одного из лучших поэтов Галицкой Руси…

Наталия ГАТТАС

*

НЕКОТОРЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ИВАНА ВАГИЛЕВИЧА
(Переводы Ирины Данилюк)

ИЗ ЦИКЛА «ДУМЫ»

ДОБРИЛОВ

Налетели два черных ворона из Поморья, от белого города Цареграда, от песиголовцев турок, из султанского шатра. И кружились широко-далеко у подгорья земли Галицкой. Упали-сели в городе Добрилове на главную башню. Никто не видел этих зловещих птиц, кроме ангела-хранителя Добрилова. Тот, увидевши, изрек: «Горе тебе, град Добрилов, наступил твой последний день! Горе тебе, град Добрилов, на черные злодеяния осуждена голубиная невинность, на смерть и поругание. Горе тебе, град Добрилов, мои мольбы бог не услышал. Погибнешь со своими печалями и радостями».

И ангел заплакал. Тоскливо стало в городе Добрилове, ибо печаль ангела передалась горожанам, и затосковали их души.

Накрыл туман город Добрилов. Река Прут на порогах кипела, как будто надгробно стонала. Туча турок ударила по городу ливнем стрел, бряцанием мечей, громом оружия. А в криках войска были слышны стенания матерей и плач детей. Наконец все стихло. Клубы дыма стелились над пылающими домами.

О, распусти крылья, ангел-хранитель Добрилова, чтобы город твой уважили похоронами!

И смотри — над клубами дыма взвился сокол. Кружится под тучами и, кружась, долго и печально клекочет. То похоронные песни.

«О, сокол-ангел, где конец человеческим страданиям?»

Сокол-ангел указал на землю.

«О, сокол-ангел, где награда за человеческие страдания?»

И сокол-ангел исчез в облаках.

*

ДНЕСТР

— О, река Днестр! Где твои суда с жидачевскими (административная единица львовской области — прим. сост.) солярами?

— Корабли я вынес в Черное море. Чудесно им было танцевать с ветрами, соляры были рады, когда голубые волны, плескаясь, желали им доброго пути.

— О, река Днестр! Где твои лодки-носады (плоскодонное судно с одной мачтой и парусом — прим.сост.) с галицкими воинами?

— Лодки-носады с множеством железных копий берегом Черного моря привел я к брату Днепру. Трогательной была наша встреча, давно не виделись, едва помнили друг друга.

Сказали мы себе: «Согласны!»

— О, река Днестр! Где же теперь жидачевские соляры?

— Ветер, гуляя по Черному морю, нагнал туч лохматых на небо — потемнело кругом. Ночью лодки наткнулись на скалы, разбились и стали гробами соляров.

— О, река Днестр! Где же теперь галицкие воины?

— Есть в степи гниловодная Каяла-река. Там была страшная суета и неразбериха. Лишь свистели заточенные стрелы, бряцали мечи и ржали кони. Из-под пыли струились потоки горячей крови. Там воинов было без счета. Победители отрезали уши побежденным. Часть побежденных рассыпалась по степи, другие лежали в крови на щитах — в правой руке обломок меча, глаза застила кровавая пелена. Храбрые галицкие воины полегли возле своего знамени. На лицах улыбка, ибо погибли они на поле славы, ибо погибли за землю Русскую. Там кружилась тьма воронья, они не каркали, а хлопали крыльями. И волков набежало множество — волки выли. Чудилось, что хлопанье крыльев воронья — то колокольный звон, а волчий вой — похоронные рыданья.

— О, река Днестр! Где ж твоя былая слава?

Ничего не сказал Днестр.

*

Так началась беседа между батькой Днестром и дочкой Липою (приток Днестра — прим. сост.).

— О, батько Днестр! Где престол златокованый галицких славных князей? О, могучие князья Галича в борьбе за край русский и веру мечами искали славы! На их совете выступали мудрые бояре, на их молитву собирались верующие владыки, их города населяли воины — оружие в руках, песня привычная на устах; их поля покрывались ревом волов и ржанием коней. Княжеская гридница была увешана копьями и знаменами: едва позовут трубы — и встаёт войско в тысячу тысяч.

— О, дочка Липа! Старые времена прошли и уже не вернутся. Отчий престол князей галицких ныне в Кракове у польского короля. Польская шляхта завладела землею Русскою; латино-католическое духовенство молится за поляков — не за русских, и оружие польское — лишь для поляков. А на Русь набегают татары: угоняют скот на ярмарку, хватают в плен людей на работы.

— О, батько Днестр! Всегда ли Кракову быть столицею, а польскому королю повелителем Руси?

— О, дочка Липа, молчи!..

*

К Л***

Ах, мой друг, прошли те годы,
Когда благие дни с тобой веселья
Текли неспешно, и были мы как братья.
А ныне судьбина злая нас разделила.
Потемнело небо, и зашло уже солнце,
Ветры повсюду гуляют по лесу,
Сильные громы пугают погоду,
А мысли мои так часто к тебе улетают.
Где ж те минуты — чудесные и благие,
Где ж те минуты — веселье без забот?
Ах, сколь дорогими мне они были,
Но доля мало нам их дала.
1830

*

ПЕЧАЛЬ

Ах, чего ж, душа моя, трепещешь в забытье?
Отчего сердце и немо и глухо,
Закрыто в тоске и печали?
Ветер листья сорвал с калины — желтеет повсюду.
Весна жизни прошла в суете и веселье.
Когда-то как сокол кружил я высоко,
Туч касаясь крылами, парил в синеве.
Глаза мои сияли светом.
А ныне крылья мои слабы, темнеют глаза:
Не зрят они солнца во тьме равнодушья,
Уж не парит высоко сокол… Когда ж в душе
Проснутся сны былые, то холод убивает их.
Тоска и грусть на сердце: льдом оно покрыто.
О, мерзни, бедное сердце, пока не проснешься,
Печалься, тесная душа — до возрожденья вновь!
1838

*

«С нашим миром соседствует мир мечты со своими правилами. Этот мир непобедим».(И.Вагилевич)

*

ВАСИЛИЙ ВАВРИК ОБ ИВАНЕ ВАГИЛЕВИЧЕ

Когда внимательно разберем литературные труды Вагилевича, то придем к заключению, что то был талантливый человек, который упорно боролся за свою личную свободу, совесть, мысль и дело. На него смотрели как на фантазера, однако в настоящее время было бы несправедливо, если бы мы промолчали о заслугах его в галицкой словесности. По совести мы должны признать, что в самом деле некоторые его работы были плодом буйной фантазии, но опять некоторые являются примерами ценных научных исследований на заре галицкого возрождения.

Фольклор занимает первое место в сочинениях Вагилевича; правду говоря, он умел добыть клад среди гуцулов и бойков, сознавая, что прокладывает путь для своих преемников.

Продолжительное время трудился Вагилевич над своею грамматикою — «Грамматика Малорусского Языка».

Наконец, мы должны отметить поэтическое дарование у Вагилевича, которое чувствуется не только в его стихах, но и в ученых работах.

Сухой материал никогда не мог удовлетворить его живой души: из архивной пыли добытый им документ в его руках перевоплощался в картину, полную деятельной жизни с чудесными верованиями, хороводами и песнями древних славян…

Иван Вагилевич не только передовой писатель галицкого возрождения, но и один из выдающихся зодчих галицкой философии и этнографии. Разбирая его жизнь и произведения, находим много интересного материала из области этих предметов, узнаем старину Прикарпатья и душу русского народа, ибо все, что им написано даже польским языком, тесно связано с его историей.

Как ни один из галицких писателей Вагилевич заплатил щедрую дань романтизму: едва окончил 6-й класс гимназии, а уже пошел в народ искать в его толще пищу для души, и тут она под влиянием чистой природы и живой поэзии проснулась… «Да, и быть может, что эта величественная древняя коляда со своим чудесным миром, разцветив мое воображение, пробудила мою душу из просонков. Даже быть может, что она дала мне перо в руки» (Из письма И.Вагилевича М. Погодину от 27 октября 1843 г.).

Вагилевич написал всего две баллады. Первая из них под названием «Мадей» в стихах коломыйки рассказывает о романтическом подвиге карпатского опричника, который собрав на Черной горе тысячу смелых товарищей-легиней, готовится к налету на поместье:

А ватажко, сивий Мадей,
Зморщив густи брови,
Чорни очи заблищали
Та жаждою крови.

Вторая баллада «Жулин и Калина». Некоторые места целиком взяты из народной словесности: на Днестре глухая ночь. Бурные волны клекочут грозою. В темноте ходит Жулин, зовет милую, по его вине утонувшую девушку. Однако является другая, красавица Калина, которой Жулин вызнанет свою любовь. Вдруг из воды выходит страшная ведьма — первая любовь Жулина, и приглашает его в свои палаты на дне Днестра. Юноша отворачивается от нее, и та мстит им обоим: на рассвете найдены на берегу два трупа…

(В.Р.Ваврик «Жизнь и деятельность Ивана Николаевича Далибора Вагилевича». Львов, 1932 г.)

*

Село Ясеня, недалеко от места рождения Ивана Вагилевича

И закончим мы наше повествование словами польского писателя Павла Свенцицкого (1841–1876): «В лице Вагилевича теряет славянство человека, который стоит возле ее светочей, наша земля действительного жреца при алтаре соплеменных святостей, и долго, быть может, придется ей дожидаться, пока опустевшее по покойнике место займет ему подобный работник».