Когда бы я с детства видел вокруг себя теннисные ракетки, клюшки да мячи, наверняка стал бы спортсменом. Но я видел книги и книги. А там, где не было книг - бюстики писателей. Мраморный Маяковский, металлический Горький, полый внутри (хорошо было играть в кукольный театр), фарфоровый Пушкин за столом, с пером в руке. Пушкин, как известно, писал ручкой, я сам видел. Не как он писал, а его ручку, в музее на Мойке. Но с гусиным пером оно, конечно, романтичнее.
Первую свою книгу я написал в 5 лет. Она называлась «Чапаев», и была сделана из «зошита з 12 аркушив» (это «тетрадь ученическая из 12 листов» по-украински). Шикарное, иллюстрированное издание. Не сохранилось.
Периодически я задумывал «бросить всё, и начать богемную жизнь где-нибудь в парижской мансарде», но другая страсть, к этим, как их, а! бабцам, которые не желали мансарды, а хотели всё домов, машин, декоративных собак, и поездок к Яру, всему помешала.
А та фотография, которую мои зоилы выставили на всеобщее обозрение, была показана мной ради одной фразы. Томас Джефферсон, который сегодня является наиболее частым объектом моих критических стрел, сказал нечто, под чем я могу подписаться: «Я не могу жить без книг».
Один американский автор в середине 90-х рассказывал, как работал установщиком кабельного телевидения. Это позволяло ему бывать во множестве самых разных квартир, и даже в таких местах, куда гостей не водят обычно. И во всех этих квартирах он видел только одну, единственную книгу: расписание телепередач.
В тот период я совершенно внял его совету: никто не читает, значит писать не стоит.
Но затем стали происходить удивительные вещи.
Сперва появилась Джоан Роулинг со своим Гарри Поттером. Ой, только не надо про то, как всё ЦРУ писало эти произведения скопом. Цэрэушник - детский сказочник - такая же нелепость, как Андропов - масон. Кунаев и Щербицкий, надо полагать, розенкрейцеры.
Затем мир облетел Дэн Браун со своим «Кодом Да Винчи». В России появился Акунин. И выяснилось, что все себе читают. Когда есть что.
Я себя считаю достаточно интеллектуально честным. Поэтому, когда я читаю Чехова, то не просто осознаю, что «я бы так никогда не смог», но и не очень понимаю, как это устроено. Все ломают себе голову, как удержать внимание читателя. Какие надо делать трюки, как главный герой должен сначала раствориться в серной кислоте, а затем выпасть в осадок. А у Чехова - вообще ничего не происходит, действия нет, а оторваться невозможно.
Одна видная американская писательница сетовала: «У Льва Толстого целые армии легко передвигаются по Европе. У меня три человека, не могу их разместить. То они выходят из машины, то садятся в машину. Опять выходят, и опять садятся...»
Вменяемый человек понимает, что повторить опыт русской классики не сможет.
Но когда я читаю Акунина или Дэна Брауна, во мне просыпается Промокашка: «это я так могу!» А чё? Ерундиция есть, сюжеты придумывать умею.
Вспоминается бедолага Саша Климов: «отчего не Гузель я не Яхина? Стихостилем владею любым...»
И я тоже со “стихостилем” - на ты, а Гузелью так и не стал.
Шо такоэ?
Меня в своё время очень сбил с толку Александр Кабаков, подбросивший на первый взгляд логичную мысль: если не нашёл чего почитать, сам напиши то, что хотел бы прочесть.
Много было потрачено времени и сил, пока дотумкал, что для себя писать невозможно. Это как на вечеринку приглашаешь людей. Думай о том, что они любят, что их интересует, что вкуснО для них.
Недавно Захар Прилепин рассказывал, как ему звонили 20 журналистов, и спрашивали про актрису Бузову (я очень поотстал в своём медвежьем углу, но, очевидно, это какая-то модная актриса или певица из новых, как я понял из контекста, невысокого штиля, может из сериалов). Прилепин им отвечает: "я книгу про Шолохова пишу. Давайте расскажу. Никто не хочет." То же и на трубе: есть Бузова - просмотры зашкаливают. А если какой-то там Есенин, то просмотры, как то «значение аргумента», стремятся к нулю.
Я могу понять успех песен Алёши Дмитриевича в 60е, и Вилли Токарева в 80е. Запретный плод, и «небоскрёбы-небоскрёбы» - хоть какая-то движуха на фоне повсеместной «битвы за урожай».
Поздняя слава Довлатова для меня уже загадка. Вроде на тот момент жизнь в России стала вполне себе событийной.
И тут мы уже подходим к нашей теме.
«Ах, как жаль Довлатова, умер, так и не вкусив славы!» - изрёк Василий Аксёнов. Хочется спросить, а что ты сделал, чтобы он вкусил, когда ты имел все возможности помочь?
С тобой бездушно поступил Бродский, а ты что?
Ну, что Довлатов? Высоцкий не был ни разу зван на слёты КСП. Высоцкий!
Может я уже приводил этот пример, но он стоит того.
Есть такой шахматист, Гарри Кимович Каспаров. Вероятно, сильнейший шахматист всех времён и народов. Человек, который угробил шахматы.
До него чемпионат мира по шахматам был на первых страницах газет, нa первых строках новостного блока. И дело не в политике. Матчи Алёхин-Капабланка привлекали такой же мировой интерес, как политизированные Фишер-Спасский или Карпов-Корчной.
Но когда началось «чемпион по версии такой, чемпион по версии другой» следить за циклом стало невозможно, и интерес был утрачен. Сегодня я даже не знаю, кто чемпион: Карлсон или Марксон.
Русской литературы сегодня нет. Писатели, и довольно сильные, есть. Глуховский, тот же Прилепин. А литературы - нет. Процесс разрушен.
Я создал себе промпт в электронном дневнике, чтоб не лениться его вести: День не записан - день не прожит.
Но без литературы не могут существовать ни государства, ни общности. Если путь не осмыслен в художественных образах, то его и нет. Люди жили напрасно. От них останется статистический справочник. Справочник внуки выбросят в утиль.
Одна из опасностей, которым подвергается сочинительство - политизация. Я не говорю сейчас о взглядах, или гражданской позиции авторов, нет. Речь идёт о совершнно узком, утилитарном подходе: я попишу-попишу, создам политсилу, и пойду в депутаты-делегаты. Это, конечно подрывает доверие, и делает само сочинительство трамплином, чем-то вторичным.
Если говорить начистоту, я и тогда, и сейчас приходил на форум с тайной надеждой на какие-то советы от знающих людей. Вроде бы здесь есть люди пишущие, а то и прямо члены Союзписа, едавшие судачков о-натюрель, и не раз. Но, удивительное дело: как только заведёшь разговор, все сразу отводят глаза, и наступает неловкость. Будто я спросил нечто такое уж неприличное, про их утренний стул или отношения с женой. Такое садистское отношение к приезжему: не покажу, как пройти на Дерибасовскую, сам покрутись-ка, поищи.
Между тем моё положение в жизни даёт мне некоторые преимущества перед другими. Например, я не завишу от «гонораров». У меня есть профессия, работа, да ещё и собственная практика. Я не боюсь «нарушить редакционную политику», что меня откуда-то выгонят, или куда-то не возьмут, поскольку хлеб насущный добываю занятиями далёкими от литературы.
От работы я не бегаю. Но не хочу «мартышкиного труда». Если я над чем-то работаю, я должен точно знать, что это кому-то нужно. Не знаю, как у кого, а у меня после пятидесяти возникло острое чувство времени.
Сейчас передо мной стоит несколько вопросов: что делать с уже написанным по-русски? Надо ли продолжать писать по-русски? И, если да, то о чём?
У меня уже несколько человек просят «очерки из американской жизни». Так и говорят: «Что у вас там происходит?»
Сергей Ужакин перечислил несколько событий, вызывающих, по его мнению интерес в России. И во всех этих событиях я был в самом эпицентре: теракты 11 сентября, ипотечный кризис, ураган Сэнди (мой трёхэтажный домик на Шипсхэд бей был наполовину затоплен), наконец, последние события, с расовыми волнениями, тоже в эпицентре - Сохо.
Но я никогда раньше об этом не писал. Та статья, которую я выложил несколько дней назад - первый раз.
Я работал над большой формой: смесью Жапризо с Юлианом Семёновым. Последнее время начал сочинять «сказки для девочек» (опубликовал отрывок здесь, особого интереса он не вызвал, вероятно неформат, а может из отрывка не проявился замысел).
Но, опять же, пишешь не для себя, а для людей.
Ещё более трудный вопрос: что делать с видеоблогом. Нужен он? Будут его смотреть? И если да, то какой круг тем? Писать в стол ещё можно, но снимать в стол - это чересчур. Со съёмками, редактированием, очень много возни. Не говоря уже о том, что многое связано с поездками. Мне дорог каждый читатель, слушатель, зритель. Мем «верни десять минут моей жизни!» очень точный. Кто-то расходует минуты жизни, уделяя тебе внимание. НО! Если тебя смотрят 100, 200 человек, невозможно ничего делать.
Мне кажется, что в условиях тотальной пропаганды, интеллектуально-честный продукт, не ангажированный ни корыстью, ни идеологическим фанатизмом, не может не быть востребован.
Если кому-то из вас есть что сказать, буду признателен.
