С владыкой Иннокентием, архиепископом Нижнетагильским и Серовским, я познакомился в Екатеринбурге на "Ильинских чтениях", которые проводил священник отец Александр Меняйло. Когда мы открывали памятник Ильину, встали двумя рядами у красной ковровой дорожки, ведущей к основанию памятника. На дорожке появился владыка в тёмном облачении, седобородый, с посохом, в золотой епитрахили, шёл вдоль рядов, а, поравнявшись со мной, благословил и, целуя, произнёс негромко: "Всё у нас получится". То ли утвердительно, то ли вопросительно... И я, наблюдая, как он служит молебен, кропит святой водой памятник, всё думал, что бы могло означать это его изречение.
Через несколько дней в Тагиле, когда я готовился к походу на Уралвагонзавод, к моему крыльцу подкатил упругий джип, из него поднялся владыка Иннокентий, приглашая меня совершить вместе с ним путешествие. И мы целый день колесили по окрестным городкам и селениям. Заходили в храмы, беседовали с народом, в деревне Усть-Утка, на берегу реки Чусовой, в сельском доме ели длинных копчёных рыб, беседуя с хозяевами о походе Ермака, уральской породе русских людей, в которых соединился православный казак и местный язычник-вогул, рудокоп и сказочник, отважный воин и просветитель.
А потом отец Иннокентий привёз меня к излучине Чусовой, на Омутов камень, откуда открывался божественный вид: невероятной красоты светящаяся лесом гора, вокруг которой струилось серебряное кольцо Чусовой, стояли могучими изваяниями гранитные столбы, у горизонта волновались лесистые горы. И казалось, здесь, у Омутова камня, соединились несколько пространств, несколько миров, несколько лучистых энергий. Душа ликовала и пела. И мы с владыкой крестились на эти восхитительные дали, казавшиеся серебряными иконостасами.
Владыка Иннокентий родом с Сахалина. Жил в городах Сибири, осел во Владимире, занимался живописью, читал журнал "Наш современник" и газету "День". А когда случилось несчастье — он потерял любимую жену — то постригся, принял сан и служил во Владимирской епархии под началом архиепископа Евлогия, чьими трудами возводился из праха московский Данилов монастырь, а потом утверждались и крепли владимирские монастыри и приходы.
Неожиданным было приглашение в Москву к патриарху, когда святейший объявил свою волю и направил на служение на Урал, где большая екатеринбургская епархия была поделена на три части. И его, Иннокентия, поставили архиепископом в самую отдалённую вновь образованную епархию, уходящую по Уральскому хребту на север чуть ли не до Новой Земли. Велика была честь, велико было доверие патриарха, но и велика, почти непосильна ноша, которую возложил на себя вновь явленный епископ во вновь созданной уральской епархии.
Замысел патриарха, который делил огромные епархии и метрополии, совпадал с новыми веяниями церковной политики, получившей название миссионерства. В результате этой политики церковь, которую долгие десятилетия изгоняли из русской провинции, лишали монастырей и приходов, теперь вновь возвращалась в духовно опустевшие места, духовно беспризорные углы русской провинции, куда не дотягивалась длань прежних архипастырей. Если Путин объявил о новой индустриализации России, взамен утраченной индустриализации советских сталинских лет, то церковь начинала вторую христианизацию Руси, возвращая православный дух в омертвелые части России.
Владыка Иннокентий стал миссионером, приступил к строительству храма на Уральском камне. Ни епархиального хозяйства — ни помощников, ни жилья, ни связи с властями… С чего начать свою проповедь? Как обратиться к людям, многие из которых впали в отчаяние, в уныние, в беспросветное горе, глухоту, немоту? Он снял для жилья полдома у тагильского священника, и прежде чем разворачивать епархиальное хозяйство, обзаводиться секретариатом, решил поехать к городским бомжам — к этим несчастным, потерявшим человеческий облик. Привез на вокзальную площадь горячий суп и кашу. Владыка сам черпал половником суп, наливал бомжам в тарелки. Все наедались, оттаивали, а потом разбредались кто куда, не испросив благословения, не произнеся слов благодарности.
Снова и снова устраивал владыка эти кормления, пока постепенно бомжи стали принимать из его рук не только горячую мясную похлёбку, но и молитвослов. И некоторые из них стали появляться на богослужениях.
Он основал общество трезвости среди беспробудного пьянства. Начал проповедь, убеждающую женщин отказаться от абортов. В итоге на свет появилось два десятка русских младенцев. В пасхальную ночь он провёл на улицах Тагила крестный ход — там, где в прежние годы проводили лишь первомайские демонстрации и парады. На крестный ход пришло немало людей: кое-кто из званых чиновников, много любопытных соглядатаев, смотревших, как через город танковых заводов и металлургических комбинатов двигался озаренный свечами и лампадами крестный ход, колыхались хоругви, мерцала в ночи золотая книга.
Оглядевшись на новом месте, владыка стал объезжать ближние и дальние приходы, знакомясь с батюшками, каждый из которых в своих редких приходах среди таёжных гор был подобен робкой свечечке, мерцающей в глухой ночи. Каждый из этих батюшек, брошенных на произвол судьбы, был сам себе голова, служил, как мог, читал проповеди, как мог, перебивался с хлеба на воду в своих облупленных нетопленных храмах. Церковная утварь для этих безденежных дальних приходов, церковное облачение и книги, закладка новых храмов, обучение в духовном училище будущих дьяконов и священников — всё это досталось владыке, который сам крутил баранку своего джипа, разбивая его о выступы гранитных камней. А где не проходила машина, там проплывала его моторка, в которой он преодолевал перекаты и камни Чусовой.
Труды, в которые погрузился владыка, были бесконечны, а результаты этих трудов почти не видны. Усталость, подступающее уныние были искушениями, с которыми встретился здесь владыка. В борьбе с искушениями помогал пример апостолов и первохристиан, что несли не ведающим истину народам слово божье.
Однажды, когда на вновь возведённый храм сажали главу, разразилась гроза, и буря свалила кран. Лил ужасающий дождь, ревели громы, сыпались молнии. Строители вместе с клиром руками удержали церковную главу, посадили её на место, укрепили, и теперь глава с золотым крестом сверкает над уральским посёлком.
А что делать с городками, селениями, которые десятками вымирают в предгорьях, где прежде добывали золото и платину, а теперь — немота, люди потеряли работу? Кто разбежался, а кто непробудно пьёт. Что делать с этими умирающими русскими поселениями, до которых нет дела властям? Новые толстосумы ставят среди бедных городков свои барские хоромы, обносят их стенами, заводят собак, на внутренних дворах этих барских усадеб сооружают домовые храмы, а рядом с ними лепят свои прижизненные памятники.
Владыка верит в русское возрождение, в пасхальное воскрешение, в исцеление больной земли и народа. В молодости, когда он занимался живописью, ставил мольберт перед каким-нибудь пейзажем, чудным лесом, который был изуродован безвкусным, дурно возведённым зданием. Он не пускал на холст это уродство, рисовал пейзаж в его первозданной красоте. Ему казалось, что он, художник, таким образом исцеляет природу, побеждает зло, своей волей, своей любовью воскрешает умерших. Он говорит, что невозможно индустриальное возрождение Урала, создание новых машин, конструирование совершенного русского оружия без духовного возрождения. Владыка подтверждает мою мысль, что современной России нужна не столько политическая реформа, свистопляска выборов и партий, сколько оборонные заводы в сочетании с алтарями и православными приходами. Россия будет крепнуть великими трудами, техническим разумом, космическим порывом и творчеством, а также сильной и светлой верой, от которой отступят любые враги и козни. В Нижнем Тагиле, в этом танковом городе, он мечтает построить храм. Этот храм духовно одарённый художник расписал бы сюжетами, где русские танки — это святое русское оружие — сражаются на всех рубежах, на которых родина подвергалась опасностям. И светоносные ангелы несутся над колонной танков, направляя их к русской победе.
Я провёл с владыкой целый день, наслушался его рассказов, посещал вместе с ним храмы и крестьянские избы. Теперь, вспоминая об этом чудесно проведённом с владыкой дне, я понимаю смысл его фразы. Да, владыко, у нас всё получится!
