В предыдущей колонке мы говорили о старорусском копном праве. Надо иметь в виду, что в целом оно было "дхармическим", а не "авраамическим", то есть сама правовая норма звучала как "хорошо бы, если бы", а не так, как сейчас: "если — то — иначе". Использовалось так называемое желательное наклонение (оптатив), знакомое по "Законам Ману". "В санскритском языке — пишет автор предисловия и комментариев к памятнику Г.Ф. Ильин, — оптатив применялся в тех случаях, когда давалось предписание или рекомендация, когда подчёркивалась условность действия и т. д. Предложения с применением оптатива точнее всего переводятся на русский язык выражениями "надо сделать то-то", "пусть поступает так", "если случится то-то, ему следует действовать так-то" и т. д. Этим подчёркивается желательность или необходимость того или иного действия, но не его обязательность, установленная в законодательном порядке" (М., "Наука", 1992). Легко видеть, что перед нами совершенно не "средиземноморское" правовое мышление. Оно же было унаследовано и славянской копой.
В копу входило несколько сёл, сходатаи которых собирались в особом месте, становившемся постепенно городом (отсюда "мещане"). Это были оседлые главы семей и родов (судьи копные, мужеве, обчие). Решения чаще всего выносили на основе уже некогда ранее принятых, как и в англосаксонском "общем праве". То есть право по преимуществу было прецедентным, а толковали его также присутствовавшие на копе, но не имевшие решающего голоса старцы. Также обязательно приходили волхвы, а после принятия христианства — священник. Как мы уже писали, любое решение могло быть принято только единогласно.
Численность копы была от 100 до 300 человек. Собиралась она в месте, именуемом коповищем или капищем, под звон била или подачей светового сигнала от костра. При уголовном деле копа вела "распрос", а также искала преступника, устанавливала его "лик" (от этого происходит слово "улика"). Поощрялось индивидуальное прощение пострадавшими обидчика, а также всенародное раскаяние преступника. Обязательно учитывалось прощение смертельно раненого и его последняя воля, которая считалась законом.
Копное устройство сформировало и структуры, так или иначе связанные с верховной властью будущего русского, затем российского самодержавства. При этом "распределение взвеси" шло и снизу вверх, и сверху вниз. "Если в Киеве и подобных ему больших городах X века родовые союзы хранили ещё столько цельности и силы, что были в состоянии поддержать политическое значение своих старейшин при дворе киевского князя, то ещё большей крепостью должны были отличаться роды, не попавшие в большие города, рассеянные по сёлам, где было больше возможности обособиться, жить "с родом своим на своём месте", — писал В.О. Ключевский в знаменитом труде "Боярская дума Древней Руси". В свою очередь уже при складывании Московского царства все высшие органы государственной власти, начиная с "Государева верха", действовали и распоряжались по копным началам, в том числе "Государь указал, и бояре приговорили". Земские соборы (Советы всей земли) были в свою очередь продолжением "Государева верха" во все стороны этой земли — по "землям" и по сословиям. И Боярская дума, и Земские соборы принимали решения единогласно.
Копа никогда не была институтом республиканским (как и "республиканство" сугубо "копного" Новгорода — в значительной степени легенда XVII—XVIII вв.).
Применительно же конкретно к копному праву, которое, да, уже к XIV—XV вв. стало лишь одной из нескольких "правовых систем" — как, кстати, и "общее право" в Англии, но здесь надо иметь в виду: проф. Н.Д. Иванишев говорил о сохранившихся около 400 000 актовых книг в таких городах, как Киев, Вильно, Луцк, Витебск, Житомир и других, в которых запротоколированы тяжбы землевладельцев и городов с копой. Этот материал и сейчас достоин изучения.
В советские годы много говорили о "самодеятельности" и "живом творчестве масс". Это было совершенно правильно. Но именно это и не удалось. Почему? Прежде всего потому, что правившая "партия" мыслила его "неаутентично", "несродно", в духе политической и идеологической активности левых движений Запада (справедливо при этом опасаясь ея разрушительной стороны для Востока — России). Родившееся же на нашей почве сельское самоуправление, товарищеские суды, даже "нравственный контроль" самих партийных органов были не только не всеобъемлющими, но оставались почти в зачаточном состоянии.
Сегодня речь вовсе не идёт и не может идти о копировании собственного прошлого, тем более "по книге". Речь идёт об открытости нашего отношения к нему. И, соответственно, его отношения к нам. О "сродности" и "живой матрице". Не о данном, но о заданном. А ключ к этому прост — "жить с родом своим на своём месте". И с государем как общим главой общего русского рода и связанных с ним коренных на‑родов России.
