Сообщество «Коридоры власти» 00:00 30 мая 2012

Битва за историю

<p><img src="/media/uploads/22/karpets_thumbnail.jpg" /></span></p><p>В этих словах — самая суть восточно-христианского, православного понимания соотношения Церкви и Царства, их "догматического союза", как называл его в своей ранней статье (1948) протопресвитер Александр Шмеман. В отличие от западного, с его центральной фигурой Папы, "первосвященника".&#160;</span></p>

В 1393 году Патриарх Константинопольский Антоний в послании к Великому князю Московскому Василию Димитриевичу, раскрывая значение Вселенской Православной Империи, писал: "Святой Царь занимает высокое место в церкви; он не то, что другие, поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во всей Вселенной; Цари собирали Вселенские Соборы; они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят божественные и священные каноны о правых догматах и о благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей; наконец, Цари вместе с Соборами своими постановлениями определили порядок архиерейских кафедр и установили границы митрополичьих округов и епископских епархий. За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в Церкви… Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга"

В этих словах — самая суть восточно-христианского, православного понимания соотношения Церкви и Царства, их "догматического союза", как называл его в своей ранней статье (1948) протопресвитер Александр Шмеман. В отличие от западного, с его центральной фигурой Папы, "первосвященника". 

Так было не всегда. Идеологи христианской демократии имеют некоторые основания выводить свои посылы из настроений раннехристианской общины с ее "духовной демократией". Однако это возможно лишь при абсолютном соблюдении Христианского идеала — девстве, полном нестяжании и непрестанной молитве, то есть, в иночестве. Во всех остальных случаях собственно христианское быстро "выветривается" и оборачивается чистым либерализмом или социализмом. Идеи христианской демократии суть отрицание всего зрелого Православия со времен Вселенских соборов. В той же самой статье "Догматический союз" говорится: "Император причисляется к лику святых именно как император, как богопомазанный возглавитель христианской империи. Но святость эта не того же, так сказать, порядка, что святость личная или монашеская. Святость личная, мы видели, достижима и мыслится только в уходе от мира. Но у мира остаются великая религиозная задача, великая цель и подвиг — сохранить в первой чистоте "безценный бисер" истинной веры, догматическую акривию. Император и есть прежде всего символ и носитель этой православной миссии империи".

Заметим, не Папа, не Патриарх, не епископ, а именно Православный Царь, Император. Отсюда проистекают древние, даже еще и "староримского" происхождения предания о Христианстве как тайном императорском культе, "Легенда о тайно обратившемся императоре, — пишет французский исследователь Жильбер Дагрон в книге "Император и священник" (перев. М., 2010), — которая протоптала себе тропинку в истории, ставшую впоследствии широкой дорогой историографии, напротив, стараясь показать, что имперский Рим изначально был внутренне христианским и что обращение Константина — это не что-то начинаемое с чистого листа, но лишь важный момент, когда в мире сем, в своей первозданной чистоте, "Августу единоначальствовавшему на земли", проявился предвечный план Божественного домостроительства". Согласно Дагрону, это было "стремлением совместить христианское время с началом Империи, а не с ее христианизацией", то есть онтология Церкви в известном смысле предшествует ее "миссии". Дагрон приводит примеры, в частности, легенды об Августе, которому Пифия открыла, что она потеряла свой пророческий дар с рождением таинственного Младенца, о Нероне, бывшем восторженным свидетелем победы апостола Петра над Симоном-волхвом, а затем велевшем казнить Пилата за то, что тот предал Исуса июдеям, о Веспасиане и Тите, которые исполнили пророчество Ветхого 3авета, разрушив Иеросалимский храм, и, наконец, легенда о Домициане, тайно обращенном Иоанном Богословом. Конечно, многое здесь относится не к "позитивной", а к "символической" истории, но можно вспомнить, что писал А.Ф.Лосев о тождестве "полноценного символизма" и "полноценного реализма".

Согласно канонам, патриарх в Византии не просто избирался, но возводился в свое достоинство императором из трех кандидатов, представленных Синодом, после чего его интронизация совершалась собором митрополитов в Святой Софии.

Московская Русь не только полностью восприняла византийское понимание соотношения Церкви и Царства, но и дополнила его твердым принципом династического преемства, не порушенном, в конечном счете, ни Смутным временем, ни эпохой переворотов XVIII столетия. Однако в эпоху раскола епископат, уже тогда лелеявший папистские мечты о "церковной свободе", прекратил приношения за Царя и Царствующий дом (отказ от "седмипросфория" ), лишив тем самым Царство "евхаристической опоры", а затем и исключил Царство из церковного поминовения — уже в 1917 году, поддержав революцию — в точном соответствии с требованиями революционеров. Когда террориста Нечаева ((1847-1882) спросили, сколько Романовых надо будет убить, он ответил (по мнению Ленина, "гениально"): "Всю Великую ектенью". Всё было исполнено в точности — сначала "февральским духовенством", а затем и богоборческой властью. Все последствия такого "христианско-демократического переворота" хорошо известны.

1.0x