На днях адвокат Дагир Хасавов сделал на РЕН-ТВ скандальное заявление о том, что, если в Москве не будет шариатского закона, мусульмане «зальют Москву кровью» и «сделают из нее мертвое море». При этом Хасавов не уточнил, имел ли он в виду действие шариатских судов только среди самих мусульман. Провокационными в заявлении Хасавова были также и слова о том, что «это наша (то есть мусульман. — В. К.) земля».
На фоне событий в Египте, Ливии, Сирии, на фоне «болота» и антиправославной «неогубельмановщины» Хасавов выступает как явный агент «мировой революции» — так сказать, «му- сульманского» её спектра, — нарушая при этом сразу несколько статей Уголовного кодекса. Не случайно на следующий день он поспешил «исчезнуть».
Тем не менее, сама проблема не только существует, но вопиет. Речь идет о глубинном несоответствии современного российского права российской почве. О «духе законов», из которого исходить призывал хотя бы такой классик политико-правовой мысли, как Шарль Монтескье.
Древнейшее славянорусское право было основано на праведическом принципе «роты» или мирового закона, «мирового круга». Любое правонарушение понималось как нарушение мирового равновесия, которое требует восстановления, как «обида». Понятие «лихого дела», то есть собственно уголовного преступления, появляется позже, во многом под влиянием Великой Ясы Чингисхана, а также «Каролины» и других европейских кодексов. Слово «рота» означало также и клятву, присягу сторон в исполнении своих обязательств. В дальнейшем «рота» была заменена целованием креста, которое, на самом деле, выражает смысл действия еще точнее, поскольку крест есть «мировое древо» и «хранитель всей вселенной»). На этих основах стояли как «Русская Правда», так и городские судные грамоты, а потом отчасти и царские судебники.
С другой стороны, начиная с IX в. происходит рецепция византийского церковного права. Однако на весь народ оно не распространяется, а только на «Божьих людей» (от епископата до вдов, нищих и странников), кроме брачно-семейных норм. Так на Руси складываются два «сверхсословия»: «государевы люди» и «государевы богомоль- цы». Они живут по разным законам, а «арбитром» над ними выступает только сам монарх (Великий Князь, Царь).
Очень важным здесь было то, что постепенно входившие в состав Русского государства, а затем Российской Империи мусульманские народы, сохраняли, как и другие «коренные инородцы», свою правовую систему — шариат и адаты (обычаи). «Инородческое право» применялось внутри данного народа или общности и не затрагивало общерусского. Это было органично общей парадигме развития.
Такая система в целом пребывала незыблемой вплоть до середины XVII века. Соборное Уложение 1649 г. — рубеж этой сложной и развитой системы, которая, если бы продолжала оставаться основой Русского права, могла бы превратиться в нечто подобное англосаксонской правовой системе, очень жизнеспособной и радикально по сей день отличающейся от романо-германской. Однако случилось иначе. После церковного раскола византийское право в целом стало уделом старообрядцев (включая мирян), а среди никониан право (любое) стало быстро терять сакральное измерение. Вместе с ним «старожильное право» целиком уходило в крестьянскую среду, а дворянство стало быстро усваивать европейско-масонские правовые теории («конституционализм», «гражданское общество» и проч.). Тем не менее, вплоть до Указа 1762 г. о дворянской вольности ситуация была «обратимой».
В XIX веке верность «европейскому праву» и неприятие народных правовых обычаев уже объединяло всю элиту правовой мысли, от М.М. Сперанского до К.П. Победоносцева. На европей- ских основах были проведены реформы 60-х годов, европейское право лежало в основе Уголовного и готовившегося Гражданского Уложений. Тем самым русские «отчуждались» от своего старинного права. А мусульмане тем временем законно жили по шариату.
Большевики не только не изменили ситуацию, но ее усугубили. За основу формировавшегося советского права была взята романо-германская правовая система и в нее включены чисто идеологические положения марксизма, вместе с которыми родилась «химера» (в гумилевском смысле). Это касалось и государственного права, и конкретных отраслей. «Живым правом» были внутрипартийные нормы и собственно идеология (без оценок). Советская система осуждала «правовой нигилизм», но на нем и держалась. Не случайно, когда власть стала буквально выполнять требования диссидентов о соблюдении Конституции, СССР рухнул. И тогда на его обломках пошла уже совершенно открытая рецепция западного права, еще более чуждого народному сознанию, чем «социалистическое право». Но в этом случае хрестоматийный вопрос «Как решать будем, по закону или по понятиям? » не случаен.
Нет ничего страшного в том, чтобы мусульмане России жили по шариату. Разумеется, только между собой — если происходят коллизии, применение шариата исключается. Но необходимо прежде всего восстановление, точнее, всплытие Русского правосознания и его постепенная легитимация — право общин, право корпораций и профессий, офицерские суды чести, суды казачьего круга, церковное право. «Права человека» должны быть вторичны по отношению к правам народа, народов и социальных групп. Конституция провозгла- шает Россию «социальным государством», но ведь оно это и предполагает! В праве, как и в культуре, нужна «цветущая сложность». Разумеется, чтобы государство при этом не распалось, а укреплялось, при всем этом необходима единая и сильная Верховная власть.
