– Были демоны, – мы этого не отрицаем.
(«Иван Васильевич меняет профессию»)
Ой, чё видел позавчера!..
Это, в общем, типа театральная постановка. Но под музыку.
Значит так. Представьте себе, что на сцене – зрительный зал. То есть там выстроена дюжина рядов с креслами для зрителей. И стоят капельдинерши – в служебных костюмах. Под музычку раскрываются декорационные двери, и тот – «сценический» – зал заполняет публика. Рассаживаются. Два места нам высвечивают прожектором. Там – парочка, они обнимаются. Затем свет начинает помелькивать – это типа отблеск экрана на который смотрят те, сценические зрители. То есть это, похоже, кинотеатр.
Вдруг зрители начинают петь хором! Слов не разобрать, хоть они и поют по-русски. Потому что оркестр из ямы грянул во всю мощь: перекрыл их потуги. Но есть монитор, на нём воспроизводятся слова. Поют какую-то ахинею: «Опять живит нас солнца луч, лазурью небеса сияют…»
Начинаешь подозревать, что это не просто кинотеатр, а единственный в поселке клуб, в который поселяне и поселянки приходят пообщаться, попеть… А кино им делать это не мешает: они его сто раз уже видели. Эта догадка вскоре частично подтверждается: прямо в зрительный зал на мотоциклете въезжает пацанчик в черной косухе и в шлеме. И нагло так между рядов останавливается. Наверное – поселковый хулиган.
Вот он останавливается и решительно так, но нараспев заявляет: «Проклятый мир!» Типа – ненавижу вас всех и презираю. Капельдинерша не стерпела и к нему – тоже с песней: «Не кляни, а люби». Тогда тебя Бог простит. А байкер не унимается: нет, я свободы хочу.
И уезжает.
Но зрители (которые на сцене) не расходятся. Вроде как там то ли перерыв между сеансами, то ли что другое, но они снова дружно поют веселую песенку – что-то про воду и кувшин. Особо выделяется одна (которая в самом начале обнималась-целовалась): она попоет – хор отвечает.
Тут в зал снова въезжает на мотике тот самый хлопчик в шлеме, но его типа не замечают. Поселянки продолжают сидеть как сидели и петь, как пели. Долго поют… Что-то про ожидаемую свадьбу, жениха и невесту.
Если я буду и дальше пересказывать это трёхчасовое сценическое действо с двумя антрактами, мне придется много раз повторять одно и то же: зрители сидят и поют, иногда выходят, потом снова заходят. Некоторые иногда встают и «делают ласточку», а иные в задумчивости бродят вдоль рядов, делая замедленные движения как в китайской гимнастике. Оркестр при этом звучит не умолкая, а кроме мотоциклиста, девушки и капельдинерши, появляются другие зрители-персонажи: какой-то согбенный старик с палочкой и тот чувак, с которым девушка целовалась. Его, кстати, там, прямо в зале вскоре и пришили. Непонятно как: к нему вообще никто не прикасался. Сидел себе, пел, потом – раз – и окочурился. Старик с палкой потом сказал, что «пуля засела глубоко» – значит, втихаря пристрелили во время сеанса. Потом там появляется ещё один дядька – отец девушки. Он тоже прямо тут, в кинотеатре поет, – тем более, зрители так и не расходились. Поет про то, что сейчас здесь же, в зале будет свадьба этой самой его дочери и ее жениха. А то, что жениха-то уже убили, ни папаша, ни невеста и вообще никто ещё не знает. Как так получилось понять невозможно: все же тут неотступно сидели! Но это ж спектакль… Театр… И не какой-то там театр, а – Большой. И это не просто спектакль, а премьера оперы А. Рубинштейна «Демон», состоявшаяся 22 декабря 22 года.
Я не люблю писать «отрицательные» отклики. Потому что мне всегда жалко исполнителей-вокалистов. Остальных создателей спектакля – не жалко, а вокалистам я сочувствую. И это – максимум той доброты, на которую я способен после увиденного-услышанного.
Очередной очень слабый оперный спектакль Большого театра призывает к разговору о том – что же там, в оперной части Большого театра происходит? Почему постановки поручают бездарям? Почему вокалисты часто с трудом справляются со своими партиями? Почему сценографов никто не остановит на уровне обсуждения эскизов? Почему, наконец, оперная труппа Большого театра так долго – много-много лет – деградирует и превращается в заштатный провинциальный театрик? И это при том, что нет ни одной причины, по которой Большой театр не был бы лучшим оперным театром мира.
Но эти вопросы – не для реплики в связи с премьерой.
Не для реплики в связи с премьерой ещё две темы. Первая – «о демоне вообще» (с философской, социально-религиозной точки зрения) и его воплощениях в искусстве. Вторая – об опере Рубинштейна. Скажу лишь, что хоть эта опера и стала самой долгоживущей из 13 им написанных, но и она – более чем слабая работа. При том, что музыкальная ткань оперы – замечательна, в ней много хорошей, очень хорошей и прямо-таки звездной (романсы Демона) музыки. И основа оперного либретто – поэма Лермонтова – шедевр. Но опера – жанр требовательный и даже жестокий. Одного хорошего – музыкального и драматургического – материала мало. Есть иная – доступная талантам и ускользающая от посредственностей – «движущая сила», заставляющая зрителей слушать затаив дыхание, обливаться слезами и испытывать счастье. В опере Рубинштейна этого нет. Я думаю, что сейчас её лучше исполнять в концертном варианте, но Большой театр взялся за иное. И с треском провалился.
Убожество мысли и внутреннего мира Владиславса Наставшевса (режиссер-постановщик) не новость: недавно – этой осенью – смотрел его стряпню в том же Большом театре («Искатели жемчуга» и «Маддалена. Испанский час»). Если вам надо с помощью визуального ряда тотально разрушить музыку – зовите его (а с ним приедет и его партнерша «режиссёр по пластике» Е. Миронова). Вдвоем они обломают что угодно, применяя один и тот же приёмчик: пустая или почти пустая сцена (Наставшевс ещё и сценограф), обезличивающие костюмы и – главная фишка: какие-то люди будут медленно бродить по сцене вне всякой связи с музыкой и содержанием действия, доводя до воплощения фразу-анекдот из «12 стульев»: «Одновременно с этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе. Кружки Эсмарха загремели».
Спектакль невероятно скучен. Отсутствие сколь-нибудь увлекательного действия на сцене усугубляется статичной бессодержательной декорацией. Скука смертная, нудьга немыслимая. Эмоциональная драматургия отсутствует полностью, сопереживания героям не возникает. Мой ёрнический пересказ в начале отклика – куда интереснее того, что вымучивалось на сцене. И зрители не выдерживали: после первого антракта ушли многие. После второго – ещё больше…
Тревожит настойчивость, с которой в Большом театре стремятся воплощать на сцене что угодно, если на это можно навесить шильдик «contemporary»: Сontemporary dance, Contemporary directing и, тем самым, оправдать кормление бездарей, присосавшихся к благодатному источнику…
Почему именно в опере так много режиссёров-проходимцев? Не только «по блату», но и потому что музыка часто спасает всё. Если опера хорошо или хотя бы прилично спета, то – чёрт (он же демон) с ней, с режиссурой и сценографией: нашу культуру терзают ещё и не так. В опере, в конце концов, можно глаза закрыть и слушать. Но вчера нельзя было воспользоваться и этим приемом. Оркестр играл или плохо или неважно, солисты пели или плохо или посредственно. Не хочу давать более подробные оценки исполнителям, но по убывающей – от «неплохо» в сторону «похуже» – «ещё похуже» и т.д., я бы выстроил такую последовательность: Алина Черташ (няня/ангел), Василий Гафнер (гонец), Андрей Валентий (Князь Гудал), Василий Гильманов (старый слуга), Илья Селиванов (Синодал), Василий Соколов (Демон), Анастасия Щеголева (Тамара). Хор, как всегда, был хорош, но оркестр, где мог (в начале – особенно) заглушал и его (дир. А. Абашев). Что-то можно было бы списать на несыгранность при первом показе, но это же Большой театр! В нём такого быть не должно. Но было бы несправедливо говорить, что оркестр от начала до конца играл плохо: это не так. Многое удалось, но восприятие музыкальной составляющей оперы было бы куда более приятным, если б не совершенно неуместная, разрушающая музыкальную драматургию возня на сцене.
И ещё об одном. Я давно восхищаюсь превосходными буклетами, которые готовит театр к каждой премьере. Это всегда очень добротный и музыковедческий и культурологический материал. Но не в этот раз. По форме – похоже, по содержанию – под стать спектаклю. Работа над буклетом была поручена Алексею Парину (редактор-составитель) и он «не подвёл», выдал то, что и может выдать: два убогих интервью. Одно – с дирижёром Абашевым, другое – с режиссёром Наставшевсом. Два разговора провинциального глупого, но самодовольного и претенциозного журналиста с не очень умными собеседниками. И это было, быть может, единственным гармоничным (по уровню собеседников) явлением в связи со спектаклем.
«Демон» А. Рубинштейна в постановке 2022 года не стал достижением театра ни в каком смысле. Одна надежда остается: когда-нибудь, какой-нибудь очередной плохой оперный спектакль Большого театра переполнит чашу чьего-то терпения и что-то начнет меняться. Яснее выразиться не могу, но «людишек перебрать» давно надо.
Илл. Большой театр
