Конец июня и начало июля ознаменовалось появлением в западной прессе нового термина. «Мегазасуха», по словам журналистов, мучает не только США, на которые навалилась ещё и эпидемия пожаров и взрывов на зернохранилищах и фабриках переработки пищи. Во-первых, прошедший январь стал самым засушливым на западе Штатов за последние 38 лет. Во-вторых, чрезмерно сухой климат в 2022–2023 сельскохозяйственном году даже по самым оптимистичным прогнозам поубавит урожай американской озимой пшеницы с 35 миллионов тонн до 33. Засухой охвачена и Южная Америка, где два сельскохозяйственных гиганта: – Бразилия и Аргентина – бьют тревогу и не могут гарантировать сохранения объёмов экспорта зерна. Температурные рекорды ставит индийская жара, в результате чего Индия, планировавшая занять доли рынка, освободившиеся после выдавливания с него России, объявила об ограничениях вывоза. Разумеется, усиленная раскрутка темы засухи в самых разных уголках мира не имеет ничего общего ни с метеорологическими наблюдениями, ни с беспокойством о судьбах рынка продовольствия – всему причиной желание добавить несколько новых кирпичей в фундамент очередного антироссийского нарратива.
Тем не менее в отрыве от политических нужд прессы и сиюминутных желаний пропагандистов всё более очевидным становится тот факт, что чем дальше в кризис, тем чаще самые глобальные проблемы современности сводятся к удовлетворению простейших нужд. Пока газ и нефть в очередной раз шатают рынки и становятся причиной политических перетасовок, в рейтинге ресурсов, определяющих государственные повестки, примелькалось химическое соединение куда элементарней – вода. И, строго говоря, от утоления жажды до насыщения почв средства проще и действенней ещё не обнаружилось. Однако при этом пресная вода на наших глазах становится ограниченной и лимитированной драгоценностью. А вместе с тем ещё и действенным рычагом международных отношений.
Доступность пресной воды – это явный показатель способности стран сопротивляться засухам. Несмотря на открытие технологий опреснения воды, только богатые страны Ближнего Востока могут позволить себе экстенсивное строительство соответствующих заводов (которые вырабатывают высокосоленый рассол, выливающийся затем в моря и океаны и буквально удушающий до смерти подводную живность). К слову, преуспели в использовании данной технологии и страны тихоокеанской Азии, но в остальном мире межгосударственное распределение пресной воды в бассейнах рек продолжает быть отдельной статьёй дипломатии.
Политэкономия водных ресурсов с начала двадцатых годов XXI века поссорила многие страны-соседи, ведь, по разным оценкам, около 40% населения Земли проживают на берегах рек, протекающих в границах нескольких государств. Наглядным примером того, как портятся отношения стран, делящих между собой единое речное пространство, могут послужить напряжения на Ближнем Востоке. С 1980-х годов Турция посредством гидроэлектростанций контролирует истоковые части рек Тигр и Евфрат. Расположенные же ниже по течению Сирия и Ирак находятся в прямой зависимости от того, как работают турецкие дамбы. В последние годы установленный с тех же 1980-х сход воды по реке Евфрат в количестве 500 куб. м. в секунду стал заметно снижаться. В то время, как Анкара оправдывается глобальным потеплением, сирийские курды по другую сторону границы уличают соседей в опосредованной политической расправе.
В ретроспективе 2021 год стал для северо-западной Сирии годом тяжелейшей за последние 70 лет засухи. Старинные хозяйства, занимавшиеся выращиванием оливок, лимонов и винограда, потеряли более чем половину своих угодий. По данным Организации Объединённых Наций, до 5 миллионов сирийцев в 2021 году утратили доступ к воде, а спуск по реке Евфрат упал до антирекордных 215 куб. м. в секунду. К чему может привести лишение общечеловеческого права на воду и разорение миролюбивых хозяйств?
За примером далеко идти не надо: не так давно нехватка водных ресурсов остро ощущалась в другом государстве Ближнего Востока – в Иране. 9 ноября 2021 года в Исфахане, городе центральной части страны, прошли протесты в связи с дефицитом воды. Пока официальные лица пытались доказывать, что ограничение были вызваны экологической обстановкой, рядовые иранцы обвиняли власти в халатности и плохом управлении. В результате недовольство переросло в насилие, и иранскими органами правопорядка были задержаны 67 протестующих. Всего, по разным оценкам, на «Восстание томимых жаждой» вышло до 3000 иранцев.
Заметным событием 2019 года стал пакистано-индийский конфликт в спорном регионе Кашмир. Тогда, 14 февраля, террорист-смертник пакистанской исламистской группировки Джаиш-е-Мухаммад (выступающей за отделение Кашмира в отдельное государство) протаранил и взорвал автобус индийских силовиков, в результате чего погибли 45 полицейских. На следующий день Нью-Дели ввёл экономические ограничения в сторону Исламабада, а ввозные пошлины на товары из Пакистана увечились на 200%. Чуть позже, 21 февраля, Нитин Гадкари, министр водных ресурсов Индии, объявил о том, что любые поставки воды в Пакистан прекращены. Ожидаемо, это вылилось в новый виток обострения отношений, который привёл к полномасштабной операции индийских ВВС в спорном Кашмире. Тогдашнее громкое заявление, а вместе с тем и ограничение поставок водных ресурсов, было использовано Индией как сознательная карающая мера.
Другой вариант отношений между соседями демонстрирует Китай и Камбоджа. Обе этих страны делят общую реку Меконг: истоковая часть за Пекином, центральная дельта – за Пномпенем. Резкий экономический скачок Китая привёл к росту спроса на электричество и, как следствие, к строительству множества дамб в подконтрольной ему части Меконга. В свою очередь, ухудшающаяся экология Камбоджи вкупе с китайскими плотинами привели к обмельчанию озера Тонлесап – рыбной житницы Пномпеня. Так как до 70% белка камбоджийцы потребляют именно за счёт рыболовства в озере Тонлесап, подобный удар бьёт далеко не самую развитую страну наповал. Но проблема данной ситуации не столько в отсутствующем решении (налаживании экологии, более грамотном использовании дамб в истоках и устьях Меконга), сколько в малой толике заинтересованности Пекина в проблемах своего соседа. Китай глядит сквозь пальцы на чудовищную засуху, грозящую Камбодже.
В целом, засуха – понятие для нас, казалось бы, далёкое, однако даже наш сосед Казахстан в мае нынешнего года согласовывал с Таджикистаном подачу 330 млн. куб. м. воды через водохранилище Бахри Точик в обмен на электроэнергию. Поводом для сделки послужил опыт 2021 года, когда Туркестанская и Кызылординская области Казахстана испытали настоящую засуху из-за дефицита воды в реке Сырдарья и в Шардаринском водохранилище. Тогда вопрос в размере 315 млн куб. м. воды решился бартером техники и горюче-смазочных материалов между Душанбе и Нур-Султаном.
Засуха этим летом гуляет и по Европе. В то время, как температуры в Париже, Турине и Барселоне бьют рекорды, итальянские чиновники размышляют о введении режима ЧС, в Испании бушуют нескончаемые пожары. На фоне страшной жары европейцы гуще закупаются кондиционерами, вентиляторами и холодильными установками. Соответствующее повышение энергопотребления должно привести к подорожанию газа на рынке. И вот постепенный отказ от российского транзита энергоресурсов кажется в этом свете ещё более абсурдным решением. Европейские чиновники отвечают на кризис сельского хозяйства достойным евробюрократов образом – добивают фермеров и дилеров продовольствия новыми ограничениями, связанными с глобальным потеплением, в чьё скорое наступление всё ещё веруют в Брюсселе. В Нидерландах приняли закон о сокращении выбросов азота, что поставило под угрозу банкротства до трети всех хозяйств страны. Фермеры начали протесты, проросшие кое-где в крупных городах, а пресса принялась увлечённо описывать атаки на демократию со стороны работяг на тракторах. К 3 июля Амстердам задействовал в пока что бескровном противостоянии с фермерами военную технику.
По данным ООН, с 2000 по 2019 год число засух увеличилось на 29%. Хотя это явление и составляет примерно 15% от общемировых стихийных бедствий, но на его долю выпадает до 45% смертей, так или иначе связанных с природными катаклизмами. Да, засуха страшна сама по себе, однако если она становится инструментом навязывания политической воли, то её результат шокирует непомерно.
