Всего полвека тому назад многие явления были немыслимы. Несмотря на холодную войну невозможно было присуждение нобелевской премии по литературе Светлане Алексиевич, потому что не утратившая тогда еще веру в силу искусства художественная интеллигенция не согласилась бы поставить Алексиевич в один ряд с Буниным и Шолоховым. Несмотря на гонконгский грипп невозможен был всемирный комендантский час, унизительное ношение масок и напоминающая массовую эвтаназию иммунизация, потому что не утратившая тогда еще веру в силу знания научная интеллигенция не согласилась бы участвовать в этом зловещем цирке. Несмотря на набиравшую силу инфантилизацию общества невозможно было выступление Греты Тунберг в ООН, потому что не утративший тогда еще веру в здравый смысл политический класс не согласился бы заигрывать с подростком, изрекающим обличения «космического масштаба и космической же глупости». Сегодня все это возможно. Это и многое другое. Возможно глобальное увлечение теорией плоской земли или локальное увлечение теорией Украины как колыбели человеческой цивилизации. Вскоре, надо думать, станут возможными, и даже необходимыми, регулярные проверки населения Земли на детекторе лжи в связи со вторжением инопланетных перерожденцев. И сомневающиеся в целесообразности столь радикальных мер будут начинать свою речь, как внутренне сломленные «ковид-диссиденты» сегодня, с жалких оправданий, вроде: «Я не отрицаю самого факта инопланетного вторжения, но…».
Наука, политика, экономика, социальные институты — все, что составляет цивилизацию, основаны на вере и доверии. Экономика работает потому, что покупатели, продавцы, взяточники и грабители банков верят в ценность купюр. Стоит утратить эту веру, и деньги превращаются в мусор, а экономика — в воспоминание. Пациенты выполняют рекомендации врачей, потому что верят, что назначение медицины состоит в сохранении их здоровья и жизни. Но если они утратят эту веру, почувствовав, что задача глобальной медицины состоит в извлечении прибыли и ликвидации бесполезного населения, они обратятся к лекарям, и система здравоохранения рухнет. Любознательный гражданин берет на себя труд прочесть скучную историческую монографию, потому что верит в то, что ему расскажут правду о прошлом, благодаря чему он сможет понять свое место в настоящем и наметить цели в будущем. Но если он поймет, что ему рассказывают сказки, то от чтения скучных научных сказок о прошлом перейдет к чтению увлекательных фэнтезийных сказок, и историческую науку заменит альтернативно-историческая романистика.
В некотором смысле эрозия исторического знания более катастрофична чем обрушение экономики и медицины. Общество переживало катастрофы не раз, но возрождалось и продолжало осмысленное движение благодаря вере в исторические предания, служащие картой, на которой люди прокладывают маршрут из прошлого в будущее. Сначала в силу удивительно натренированной памяти хранителей предания, затем в силу распространения письменности исторические знания оказались невероятно устойчивыми. Цифровизация позволяет менять историческую карту по мере выхода из обращения бумажной книги и замены ее электронной. Когда этот процесс завершится, наступит тот самый тщательно подготавливаемый «эффект Манделы», когда память о прошлом вступает в конфликт с документальными свидетельствами прошлого.
Я провожу мысленный эксперимент, воображая, будто загружаю из интернета какое-нибудь пособие по истории, скажем, учебник Е.Ю. Спицына «Полный курс истории России для учителей, преподавателей и студентов», кн. I «Древняя и Средневековая Русь IX – XVII вв.», нахожу стр. 389 и читаю: «Б.М. Хмельницкий заявил … что ныне он, малый человек, ставший по воле Бога «единовладелец и самодержец украиньский», выбьет «из руськой неволи весь украиньский народ» и отныне будет «воевать за нашу веру, потому что Русьска земля згинет, а Украйна будет панувати». Я точно помню, что в бумажном учебнике читал: «из лядской неволи весь руський народ», … «воевать за нашу веру православную, потому что Лядская земля згинет, а Русь будет панувати». Однако память современного человека ненадежна, а, чтобы подтвердить или опровергнуть воспоминание, нужно найти бумажную книгу. Сколько человек захотят и смогут ее найти? Но, допустим, я нашел. Смогу ли я доказать, что Хмельницкий считал себя русским, что украинского народа в XVII веке не существовало, что украинцы — это русские, сторонникам идеи древней украинской цивилизации, например, (по)читателям Владимира Пилата, который в трактате «Бойовий гопак» утверждает, что «мифологическая сущность корня-слога „го" скрывает в себе огромный пласт информации, которая подтверждает мысль, что именно Украина была колыбелью человеческой цивилизации»? Мне могут возразить, что автор, на которого ссылаюсь я, исказил или придумал источник, а автор, на которого ссылается тот или иной украинствующий оппонент — добросовестный историк. Ведь изобличает же историк Герман Артамонов во лжи Льва Гумилева, который в 1977 г. в журнале «Дружба народов» написал, будто Александр Невский одержал победу в Ледовом побоище благодаря отряду татарской конницы. Попутно замечу, что выдумки Гумилева возможно дискредитируют его как историка, но не умаляют его достоинств как философа истории, поскольку, что бы там не говорили академические историки, идея «пассионарности» прижилась, и прижилась потому, что «это работает». По-видимому, историческая наука и философия истории питаются из разных источников, причем, что примечательно, при отборе, оценке и структурировании исторических фактов, прикладная историческая наука зависит от философии истории, а не наоборот.
Но вернусь к гипотетическому оппоненту, полагающему, что правильное чтение: «единовладелец и самодержец украиньский», выбьет «из руськой неволи весь украиньский народ». Чтобы проверить или опровергнуть подлинность источника, мне нужно будет получить доступ к архивам. Довольно затруднительное действо даже в нынешних условиях остаточной свободы, а что уж говорить о «прекрасном новом мире» после «великой перезагрузки»? Но самое главное — мне это ничего не даст, потому что в обществе постфактической информации придется проверять в архивах каждую сноску любого исторического труда, на что у ответственного читателя просто жизни не хватит. Вообразим однако, что несколько историков-подвижников объединились в борьбе за историческую правду, распределили между собой задачи, проводят в архивах целые дни, чтобы изобличить фальсификаторов и отстоять авторитет серьезных ученых. Удастся ли им донести до мыслящей общественности правду? Нет, не удастся. Во-первых, потому, что общественность к тому времени, скорее всего, перестанет мыслить, а во-вторых, потому что пресловутое научное сообщество, т.е. коллеги этих самых подвижников, в большинстве своем поддержит фальсификаторов. Если медицинское научное сообщество в вопросе об эффективности ПЦР-теста взяло сторону, по-видимому липового, доктора Кристиана Дростена, а не многократно доказавшего свой профессионализм и приверженность научной этике (особенно при разоблачении постановочной эпидемии «свиного гриппа») доктора Вольфганга Водарга, то чего можно ожидать от историков, научность науки которых вообще обосновать довольно сложно?
Общество рушится вместе с верой в свои идеальные основы. Языческие цивилизации пали после того, как элиты перестали верить в мифы и богов. Христианская культура начала рушиться, когда элиты утратили веру в воскресшего Христа и вечную жизнь. Современный мир, основанный на вере в научное знание, тоже рушится вместе с этой верой. В эпохи неверия мотивация поступков властителей дум и подвластных им умников и умниц сводится к жажде хлеба и зрелищ — panem et circenses (в переводе на современный российский жаргон: «бабло побеждает зло»). Ради хлеба и зрелищ литератор готов опошлить литературу, ученый — фальсифицировать науку, президент, премьер, депутат — профанировать политику, в которую он все равно уже не верит.
Процесс разрушения современной цивилизации необратим, но, усугубляя хаос, управляющие им творцы «прекрасного нового мира» приближают свой собственный конец, а вместе с ним, вероятно, начало новой цивилизации, для которой они могут оказаться непригодны. Надвигающееся варварство обнажает идеальные основы культуры, одной из которых является историческое знание.
В сущности, что нам до того, какой именно народ и из какой именно неволи собирался выбивать Хмельницкий? была или не была Украина колыбелью человеческой цивилизации? решил ли отряд татарской конницы исход Ледового побоища? Если этих людей с их замыслами и страстями давно уже нет в живых, а может и вообще никогда не было, какое нам до них дело? При столь радикальной постановке вопроса мы начинаем ощущать, что речь идет вовсе не о них, а о нас — о нашем настоящем и, в еще большей степени, о нашем будущем. Человек Русского мира содрогается от отвращения при мысли, что вот это украинство на службе у этого американства и этого европейства претендует на будущее. Доказывая, что сам Хмельницкий и его народ — русские, человек такого склада утверждает, что Русский мир должен оставаться русским, и скорее уж Европу следует интегрировать в Евразию, но никак не наоборот, а если и строить глобальный мир, то не Pax Americana, а Pax Russica.
История суть наше самоощущение, наше чувство собственного достоинства, система распознавания «свой – чужой», наши страхи и надежды, спроецированные в прошлое. История есть способ мышления о будущем. Поэтому ядром истории является миф. Миф — не ложь, а идея, которую невозможно рационально ни доказать, ни опровергнуть, но в которую общество верит.
До появления исторической науки существовали только мифы и легенды. С появлением истории миф никуда не делся. Миф как был, так и остался основой мировоззрения, просто оброс более или менее достоверной информацией, которая в значительной степени заменила собой легенды. Но информацию эту историки все равно отбирают и структурируют в соответствии с требованиями мифа. Какой факт важен, а какой — нет, какое событие следует считать определяющим, а какое — второстепенным, какие поступки отражают сущность религии, народа, государства, а какие используются врагами для того чтобы оклеветать религию, народ, государство — решается с опорой на миф. Миф — это компас, ведущий в будущее, замаскированный под прошлое.
Ускоряя конец истории, упадочные элиты лишь расчищают место для будущих мифов, вокруг которых объединятся новые пассионарии, в том числе потомки нынешних господ мира, чтобы вырваться из атмосферы декадентского прожектерства своих отцов и дедов.
Примерам несть числа. О событиях 64 г. н. э. Корнелий Тацит писал: «И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. (…) … подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев». Через триста лет «это зловредное суеверие» стало государственной религией Римской империи. В начале VII века н. э. никто не смог бы предсказать возникновение исламского халифата, который разгромит великие державы — Византию и Персию. В 1206 г. мало кто обратил внимание на провозглашение Темучина великим ханом монголов на курултае, а всего через сорок лет монголы перекроили карту Евразии. В 1921 г. Н. Е. Врангель так закончил свои мемуары: «Мой сын с остатками своей армии находится в Константинополе, его дети во Франции, а мы, старые люди, сами по себе. Печально глядим мы на гибель нашей родины… Миллионы людей убиты, миллионы умерли от голода, миллионы скитаются на чужбине. Жизнь заглохла. Поля зарастают бурьяном, фабрики не работают, поезда не ходят, города вымирают, на улицах столицы растет трава. Недавняя житница Европы уже не в силах прокормить себя. Голодные, озверелые люди, как волки, покидают свои логовища и в поисках за пищей набрасываются на соседей. А в активе? … легенда, красивый миф о богатыре Илье Муромце, который после вековой спячки воспрянет и будет творить чудеса? Увы! С таким активом едва ли Россию восстановить. (…) А тем не менее — вопреки очевидности, вопреки здравому смыслу — верую... Россия будет!» Что объединяло Врангеля Старшего с его врагами, строителями красной России, так это вера в миф вопреки очевидности, вопреки здравому смыслу. И миф оказался сильнее очевидности и здравого смысла, трансформировав реальность, в очередной раз перекроив историческое знание. Христианство, ислам, идея Чингиз Хана о необходимости прорваться к «последнему морю», марксизм Ленина — все это далеко не самые изящные исторические концепции, если рассмотреть их с точки зрения академического педанта. Это мифы, которые сработали, мифы, к которым историческим концепциям пришлось приспосабливаться.
Допустим, что нынешний режим в нашей стране пал, а это более чем вероятно. Допустим, что НАТО и Китай не сумели взять под полный контроль территорию бывшей РФ, а это до некоторой степени вероятно. Допустим, что территория РФ не распалась на отдельные квази-государства, а это представить себе практически невозможно. Сделав все эти допущения, нам придется представить себе, что вновь, как и в 1921 г., «миллионы людей убиты, миллионы умерли от голода, миллионы скитаются на чужбине. Жизнь заглохла. Поля зарастают бурьяном, фабрики не работают, поезда не ходят, города вымирают, на улицах столицы растет трава. Голодные, озверелые люди, как волки, покидают свои логовища и в поисках за пищей набрасываются на соседей». При этом территория Северной Евразии остается сказочно богатой и весьма заманчивым призом для пассионариев, которые рискнут и попытаются «вернуть эту землю себе». Какая идея, какой миф объединит их разноплеменные ватаги? Миф о социализме? «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа…» Миф о русском национальном государстве? Эта идея достаточно проста для усвоения, но ее не примут массы мигрантов с юга, которые к тому времени станут значительной силой. Идея исламского халифата? Тоже довольно простая доктрина, но ее уже не примет ослабленная, однако все еще влиятельная масса русских.
Было бы желание объединить под своей властью огромный кусок суши и пассионарность, а миф возникнет. Привидится во сне новому вождю, отыщется в «древних книгах», будет «неопровержимо доказан» великими учителями всех времен и народов. И кого тогда будет занимать вопрос о существовании татарского отряда в Ледовом побоище или о том, случился или не случился на самом деле симбиоз между Монголией и Русью в XIII веке? Главное, что наконец-то есть не только ненавистные «они», но теперь есть и «мы», которые «их» искренне ненавидим и даже презираем. Миф рождается из ощущения собственного превосходства над противником, из осознания целей освободительной или завоевательной борьбы. Многотомные исторические исследования, снабженные обширным научным аппаратом, рождаются из примитивного возгласа пассионариев, ощутивших себя единым целым:
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы, —
С раскосыми и жадными очами!
И пусть доказывают себе на здоровье знатоки, что глаза у скифов раскосыми не были. В миниатюре нечто подобное почти случилось в том же 1921 году, которым заканчиваются воспоминания барона Врангеля Старшего. Другой барон, потомок тевтонских крестоносцев, отличавшийся нечеловеческой жестокостью и почти сверхчеловеческой храбростью, Роман Федорович Унгерн-Штернберг, методами террора, не уступавшего красному, создал в Монголии многонациональное мультирелигиозное теократическое государство на основе очень простой идеи, в которую верил фанатично:
«Я знаю, что лишь восстановление царей спасет испорченное Западом человечество. Как земля не может быть без Неба, так и государства не могут жить без царей. (…) Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии, хотя бы не своего государства, а другого. (…). По моему мнению, каждый честный воин должен стоять за честь и добро, а носители этой чести — цари. (…) Наивысшее воплощение идеи царизма — это соединение божества с человеческой властью…».
Безумие? Конечно. Дело в том, что в темные века утонченные идеи не приживаются, накал борьбы выдерживают лишь простые и работоспособные мифы, еще не покрывшиеся нежным гумусом исторической науки. «Он верит, — записал большевистский протоколист во время допроса обреченного на казнь Унгерна, — что приходит время возвращения монархии. До сих пор все шло на убыль, а теперь должно идти на прибыль, и повсюду будет монархия, монархия, монархия». «Он верит» — вот ключевая фраза, лежащая в основе всякого мифа, легенды и, в конечном счете, истории. Такая монархия и такая держава, о которой грезил Унгерн-Штернберг не привидится в страшном сне ни одному современному монархисту, националисту и государственнику, не говоря уже о социалисте или либерале. Кажется, однако, что в 2021 году действительно идет на прибыль нечто такое, что в 1921 г. все еще шло на убыль. Уничтожая прежнюю историю, декадентские элиты приближают торжество новой истории, имеющей вырасти из легенды, в которой им будет отведена роль порчи человечества. Во всяком случае, до сих пор дело обстояло именно так.
Как бы то ни было, но люди Русского мира могут творить свой миф и свою историю, чтобы уверенно двигаться в будущее, невзирая на историографический саботаж конструкторов периферийных национализмов «прекрасного нового мира».
Ну а ответ на вопрос о том, действительно ли пассионарность человечества упала до столь низкой отметки, а искусственный интеллект достиг столь высокого уровня, что появление новых цивилизаций более невозможно, даст ближайшее столетие. Ждать осталось совсем недолго.
