Олег Дмитриевич Бакланов — человек блистательный, светлый, прозрачный для светового луча, воплощение русской космической мечты. Мы познакомились с ним в последние годы перестройки. Мне захотелось увидеть воочию всемогущего секретаря ЦК, я попросил его о встрече, не надеясь на согласие. Но был приглашён на Старую площадь. В просторном кабинете мы сидели, обменивались суждениями, я записывал его неторопливые ответы, а вокруг нас кружил фотограф, делая снимки. С этого повелась наша дружба.
Он приглашал меня в уникальные поездки, где я видел то, что неведомо было советскому писателю и журналисту. В закрытом городе под Томском я видел, как механические руки лепят из боевого плутония "снежок", который потом помещается в термоядерное взрывное устройство. На Урале Олег Дмитриевич показывал мне оборонное производство. И на собрании директоров, этих умудрённых, маститых технократов, я высказал своё дурное предчувствие о том, что настанет время, когда их великие предприятия будут закрыты и над всей великой советской техносферой нависнет мгла. Мне не верили, чуть ли не улюлюкали, обвиняли меня в нагнетании тьмы.
Мы были с Баклановым в Кабуле, встречались с Наджибуллой, и тот сетовал на прекращение поставок из Советского Союза топлива и танковых масел, что остановило наступление афганской армии, обрекало государство на поражение. В Западной группе войск в Берлине, когда была сломана Берлинская стена, мы с Баклановым шли через Бранденбургские ворота в Западный Берлин, касались руками золочёных валькирий, стоящих на берегу Шпрее, выслушивали горькие исповеди разведчиков Штази, упрекавших Советский Союз в вероломстве. И было видно, как тяжело Бакланову, как горестны и тяжки его предчувствия. Он говорил, что слушает космос и принимает оттуда дурные вести.
Триумфальной была наша с Баклановым поездка на космодром Байконур, где взлетала ввысь грандиозная ракета "Энергия" с космическим челноком "Буран" — детищем Бакланова, который, возглавляя министерство, управлял всем колоссальным процессом создания этой космической пары. Управлял сотнями заводов, лабораторий, научных центров, сводил воедино усилия многих тысяч людей. И когда ракета в грохоте белой плазмы ушла в космос, а потом через несколько часов на землю опустился белоснежный, как голубь, челнок, и конструкторы, генералы сошлись вокруг этого челнока, ликовали, славили его создателей, я тронул эту горячую, пахнущую космической гарью чешую "Бурана". Каждый раз, встречаясь с Баклановым, я вспоминаю это прикосновение.
Наша поездка на Новую Землю, где обсуждалась проблема открытия нового ядерного полигона после того, как был закрыт полигон в Семипалатинске. Наши беседы с ним среди негасимого полярного солнца, ощущение близкой катастрофы, когда мы смотрели на морскую воду и видели, как по ней медленно плывут доски разбитого корабля, имя которому — Советский Союз.
Когда случился ГКЧП и одного за другим арестовывали его членов, я отправился к Бакланову на Старую площадь, виделся с ним за несколько часов до его ареста. Мы обнялись на прощание. Я ушёл, унося с собой горестные признания Олега Дмитриевича, имена тех, кто, по его мнению, привёл ГКЧП к поражению.
После ареста Бакланова, когда газету "День" называли газетой путча, а меня — его архитектором, я опубликовал в газете все те десять снимков, которые сделал фотограф во время нашей первой с Баклановым встречи. Я хотел показать, что газета не страшится насильников, что мы живы и будем биться, и Бакланов, заточённый в тюрьму, по-прежнему является символом нашей советской Родины.
Теперь, когда я вижусь с Баклановым, восхищаюсь его мечтаниями. Он рассказывал, что в детстве мама выносила коляску, где он младенцем лежал, в сад под звёзды. И он, ещё почти бессознательным ребёнком, видел над собой мириады пылающих звёзд, которые посеяли в нём космическую мечту — мечту, которой он служил и служит по сей день. Он мечтает, чтобы его, уже глубокого старца, отправили в космос, он хочет приблизиться к тем заветным звёздам и оттуда, от звёзд, посмотреть на нашу голубую матушку-Землю.
