Авиационные парады в Тушино
Часть третья
Еще одна неприятность свалилась теперь уже на головы муромских понтонеров. Но ее вряд ли можно назвать трагической – скорее, комической.
Дело было так. В Тушино с завода «Красное Сормово», что в «городе Горьком, где ясные зорьки», доставили красно-бело-синий катер на подводных крыльях проекта 343 (речной вариант), носивший имя «Волга». Он был оснащен двигателем в восемьдесят «лошадей» и развивал до шестидесяти километров в час на тихой воде. Выпускался он также под именем «Стрела», а в народе его прозвали «Крылатка». Ясное дело, этого речного скорохода отдали в пользование не одесским и не киевским, а входившим в московский военный округ муромским понтонерам - все-таки свои ребята.
Представительское скоростное плавсредство с сиденьями из светло-зеленого вспененного каучука предназначалось для генерала Заболоцкого, командовавшего военно-инженерными войсками МВО. Бравый генерал доводился дальним или близким родственником жене зампотеха Георгия Федоровича Милиуса - коренного одессита, служившего под началом Генкиного отца. Генерал Заболоцкий чем мог всячески помогал и содействовал более провинциальным и более обиженным судьбой, нежели одесситы (о да!) и киевляне (о да, да!), муромцам и по мере сил и возможностей лоббировал их скромные интересы – провинциалы, особенно муромские, тоже весьма смахивают на людей, не правда ли?
Дабы избежать накладок в день парада, катер на подводных крыльях должен был проходить ежедневную проверку, тщательное техническое обслуживание и обкатку. Доставили его на берег канала на мощном трейлере, а уже на следующий день, ближе к вечеру, вывели в первое, испытательное, плавание. Встречать Заболоцкого в день парада, приветствовать высокопоставленного покровителя «засадного» муромского полка и прокатить его с ветерком на виду у тысяч и тысяч москвичей предстояло в том числе и Генкиному отцу. Поэтому Василий Ерофеев тоже забил себе местечко на красно-бело-синем красавце, дабы загодя освоиться с норовистой «водной лошадью» - так учился гарцевать на белом коне «товарищ Жуков» и привыкали к зиловским парадным кабриолетам полководцы, его сменившие, буде не ударить в грязь лицом на выдраенной до блеска Красной площади.
Отец снова предложил Генычу прокатиться, твердо пообещав, что на сей раз поездка будет весьма приятной, поскольку буксируемых плотов на канале имени Москвы и на Москве-реке в данный момент не наблюдалось.
Катера на подводных крыльях были тогда в диковинку. Никто, кроме специально приданного понтонерам водилы, еще ни разу в жизни не катался на таких, поэтому от желания «купить билет на Титаник» не было отбоя. Рулевой припустил с места в карьер - проминающий задницами вспененный каучук народ, включая бывшего на седьмом небе от счастья Геныча, одобрительно загудел. Легко обгоняя снующие по водной глади тихоходные моторки и глиссирующие катера, буксирующие редких в те времена водных лыжников, трехцветный «летучий карапь» с наслаждающимися поездкой муромцами летел над освещаемой клонящимся к закату солнцем Москвой-рекой точно на зюйд - то есть на юг, ежели кто не знает.
Для первого раза опытный кормчий преложил не заплывать слишком далеко от «порта приписки», а, в меру налюбовавшись вечерней жизнью реки, повернуть назад, немного не доезжая до юго-западной оконечности образовавшегося после прорытия канала Хорошевское спрямление искусственного острова, на котором находится Серебряный Бор. Но катер летел как на крыльях ( а как же иначе?!), и аппетит пришел во время быстрой езды. Кому-то в продутую встречным ветром голову пришла идея пронестись на всех парах перед киевскими понтонерами, раскинувшими свой бивуак на берегу озера Бездонное, которое протоком сообщается с Москвой-рекой. Впрочем, с тех пор утекло так много воды, что точное место дислокации киевского понтонного полка Геныч мог запамятовать.
Кормчий оказался заводным, амбициозным парнягой. Он не стал выкобениваться и набивать себе цену, а развил и углубил плодотворную идею, самолично вызвавшись прокатить честную компанию аж вокруг острова и при этом щегольнуть не только перед одесситами или киевлянами, а перед теми и другими.
На том и порешили.
Ставший патриотом Мурома Георгий Милиус, на правах зампотеха включенный в «судовую роль», тоже был не прочь блеснуть яркой трехцветной звездой перед бывшими земляками-одесситами и их, одесситов, извечными соперниками и конкурентами - киевлянами.
- Настоящий одессит никогда не скажет «Одэсса», - в сотый, наверное, раз просвещал он сослуживцев. - Одесса, через «е», - только так, чтоб я так жил!
Муромские понтонеры дежурили у парадного во всех смыслах подъезда и не имели права обустраивать свой бережок, который должен был сохранять первозданный вид, а не бросаться в глаза бытовками и просушиваемыми солдатскими портянками членам ЦК КПСС и советского правительства, обязательно приезжающим к месту проведения парада. Киевляне же и настоящие одесситы, которые через «е», существовали в более приватной обстановке, «вдали от шума городского», поэтому в течение нескольких лет прекрасно обустроили ежегодно (ежелетне) посещаемое местечко. Киевляне, например, установили на берегу пляжные раздевалки, обрудовали мостки и вышку для ныряния, огородили бонами купалку. В отличие от муромских понтонеров они вели более цивилизованный образ бивуачной жизни - может быть поэтому большинство женатых киевских офицеров приезжало в свое условное Тушино, располагавшееся к югу от настоящего, с женами и детишками. (Ныне это район Хорошево-Мневники).
Было время вечернего, разжигающего аппетит перед ужином, купания. Киевский, вовсе не дикий, брег был густо усеян братским украинским народом - в основном офицерскими женами, их близкими родственниками обоих полов и многочисленными чадами. Вскормленные на киевских котлетах и знаменитых киевских тортах сдобные хохлушки в распираемых мощными телесами новеньких купальниках «дывылись» на проплывающий мимо их мирной гавани с подлинно лебединой грацией диковинный «карапь» - настоящий летучий голландец с российским гюйсом и опознавательными знаками. Кормчий нарочно сбавил ход: пусть «украинская диаспора» разнообразит свой «вечерний видпочинок» любованием на чудо-лодочку с идеальными обводами дюралюминиевой фигуры, будто наряженной в трехцветный красно-бело-синий купальник (между прочим, цвета нынешнего российского флага); а он, рулевой, и счастливые муромцы, находящиеся на положении мещанина во дворянстве, на самом малом вперед пускай вдоволь насладятся созерцанием выставленных на показ полуобнаженных женских прелестей.
Двигатель заглох именно в тот момент, когда катер оказался точнехонько на «траверзе» деревянного пляжного сортира, любовно возведенного знающими толк в еде киевлянами.
Это был полный Перл Харбор.
Охвативший пляж и «жемчужную гавань» гомерическо-сардонический хохот отдыхающих поднял на воде уютного затона мелкую рябь.
Сидевшие в сразу сделавшимся похожим на старую дырявую галошу катере обескураженные муромцы не сговариваясь подумали, что заглохший двигатель никогда уже больше не запустится. И угадали.
Начались судорожные попытки сохранить лицо. Но два имевшихся на борту багра оказались бесполезными. Катер лег в унизительный дрейф – наказанным Господом Богом за непомерную гордыню муромцам казалось, что они купаются голыми под насмешливыми взглядами аппетитных хохлушек. В тихой заводи течение обтекавшей остров Москвы-реки почти не ощущалось, и катерок с «подрезанными» подводными крылышками и поникшим кадиллаковым «хвостом-плавником» болтался на виду у потешающихся киевлян и киевлянок как обыкновенное дерьмо в банальной проруби.
Бестолковое орудование баграми не помогло подвести катер даже к близкому, обустроенному украинцами плацдарму, с которого их женушки намеревались яростно атаковать московские универмаги и продмаги. Пришлось вступать с киевлянами в длительные унизительные переговоры. Поскольку мегафон впопыхах забыли, кормчий орал на всю ивановскую, пытаясь втолковать приглашенному дамами на бережок туповатому дежурному офицеру, чтобы тот срочно связался с муромским понтонным полком.
Мобильников тогда не существовало в природе, а вот рации и телефоны были. Но киевляне не стали засорять эфир «воплями Видоплясова» о помощи, а спустя всего лишь какой-то несчастный битый час (специально, черти, помариновали муромских гордецов на траверзе сортира!) подогнали к лежащему в дрейфе катеру рабочую лошадку - табельный буксировочный катер, в точности такой, на котором чуть ли не до тошноты накатался Геныч во время сумбурной и плохо организованной речной операции «Шлейф».
Отлетавшийся «летучий голландец» взяли на насмешливый украинский буксир, и сдавшийся врагу крылатый «гордый Варяг» со скоростью похоронной процессии был препровожден в «порт приписки». Замутившие воды затона киевские пацаны еще долго провожали улюлюканьем и свистом понуро, как знаменитая яхта «Беда» капитана Врунгеля, плетущуюся на мягком буксире злосчастную посудину.
Катер на подводных крыльях - не самолет: его заменили еще более «мгновенно», чем разбившийся неделей ранее истребитель. Ремонтировать двигатель не оправдавшего ожиданий и надежд «водного коня» не стали - следующее же утро окрасило «нежным светом» не только «стены древнего кремля», но и выехавший на берег трейлер с новеньким катером. Этот экземпляр, фактически однояйцевый брат-близнец вышедшего из строя катера, оказался на редкость живучим, так что носы одесситам и киевлянам муромцы все-таки утерли.
Окончание следует
