Авиационные парады в Тушино
Часть первая
Если Тушино - не город, значит, Волга – не река.
Нынче, используя сервис Яндекс.карты, можно виртуально прогуляться не только по улицам Москвы, но и по Москве-реке. И я, стартовав от канала Карамышевское спрямление, с замиранием сердца совершил речной хадж почти до шлюза №8 знаменитого КИМа – канала имени Москвы.
Стрелка на слиянии рек Химка, Москва-река и канала оказалась покрытой буйной растительностью. На западном берегу, напротив Щукинской набережной, у самого уреза воды протянулась почти до шлюза цепочка грязных щитов с разноцветными граффити: «ЦСКА Москва. Строгино», «Локомотив», «Москва – территория Спартака».
А на другой, восточной, стороне обосновалось, огородилось, обособилось, как вещь в себе, элитное «гетто» - сумеречная зона, территория толстосумов. «Алые паруса» называется, но вряд ли в тамошних пентхаузах обосновались романтики. Между прочим, охраняется построже, чем стратегические объекты, к каковым относятся и шлюзы. Тихий ужас.
Увидел бы всё это мой отец - привыкший к чистоте, порядку и, главное, к социальной справедливости, профессиональный военный…
Не увидит уже никогда – «он спит в земле сырой».
А я еще жив. Как Ленин – еле-еле вечно живой. И помню, как всё здесь выглядело много-много лет тому назад. И сейчас хочу рассказать тем, кому это будет интересно, о проходивших в Тушино военно-воздушных парадах. Вернее, о том, что оставалось за кадром и происходило не в небе, а на земле и на воде. Увиденное, так сказать, наивными глазами мальчишки, будущего понтонера, теперь уже понтонера потомственного. Несколько необычный, непривычный ракурс, не правда ли?
Почнём же, братие!
Летом 1954-го года Генычу довелось уже во второй раз побывать в Москве (впервые мать провезла его через столицу в двухмесячном возрасте). Возрождалась добрая традиция проведения военно-воздушных парадов на Тушинском аэродроме. Аэродром располагался на острове, омываемом реками Москва и Сходня, так называемым деривационным каналом и каналом имени Москвы, связывающим Москву-реку с Химкинским водохранилищем. Муромскому понтонному полку как входящему в Московский военный округ было отведено для дислокации самое лучшее, почетное место – напротив деревни Щукино, на береговой полосе от стрелки до шлюза №8 (это приблизительно метров пятьсот). От Тушинского аэродрома бивуак муромцев находился тоже довольно близко.
Одесский и киевский понтонные полки располагались обычно ниже по течению – где-то в излучине Москвы-реки.
Муромским понтонерам предстояло обслуживать «направление главного удара» - навести понтонно-мостовую переправу через неширокий, но глубокий канал немного южнее шлюза №8. Ось моста, предназначавшегося для пропуска зрителей к месту проведения парада, находилась примерно на продолжении нынешней улицы Авиационной. Как уже упоминалось выше, сейчас на этом месте, на землях бывшей деревни Щукино, высятся громады жилого комплекса «Алые паруса», в одном из корпусов которого недавно сорвался с тросов и упал в шахту лифт – не намек ли на то, что социальные лифты в нынешней России работают из рук вон плохо? Наверняка намного хуже, чем в далеком 1954-м году.
На пути в Москву Генка угодил «вместо штаба в прачечную»: выдал железнодорожному ревизору свой истинный возраст (целых пять лет!), чем весьма смутил и расстроил своих родителей, везших пятилетнего несмышленыша без билета. За наивную попытку юного Геныча «жить не по лжи» родители вынуждены были раскошелиться на двадцать пять тогдашних рублей. Практичная мамаша всучила ревизору разорванную пополам купюру (пусть помучается!), и тому пришлось долго-долго склеивать денежку папиросной бумагой - в те времена скотч (как виски, так и липкая лента) еще не имел хождения на Святой Руси. За десять с половиной часов, которые требовались зеленому, как солдатское х/б, паровозу для преодоления жалких двухсот девяноста километров, разделяющих Муром и Москву, можно было успеть подлечить все изношенные банкноты Советского Союза.
Мост пока не навели, и Генка с родителями форсировал канал на табельном военном катере. Солдаты разбили для командира с женой и ребенком большую армейскую шатровую палатку прямо на крутом западном берегу канала.
На следующее утро Генка поднялся с петухами и выбежал на берег. По каналу с севера на юг шел речной трамвайчик - симпатичный, домашний, уютный. Синее небо чистотою соперничало с незапятнанной пока гуттаперчевой душой мальчугана; отдаленно шумела еще пятимиллионная в те времена Москва; и в самом деле где-то неподалеку в деревне Щукино наперебой орали петухи, на родные места которых уже неумолимо накатывался девятый урбанистический вал второй половины ХХ-го века; умиротворяюще бликовала под солнцем вода; на трамвайчике, несмотря на очень ранний час, увлеченно пели люди. Было так хорошо, словно всё было отлично. Малолетний Геныч даром что едва возвышался над ночным горшком - всеми фибрами души ощутил это простое и вместе с тем высокое счастье.
Приближался день парада – понтонеры наконец навели мост.
В пятидесятые годы ХХ-го века для наведения понтонно-мостовых переправ армией СССР использовался так называемый ТПП - тяжелый понтонный парк. Свое название перевозимый на «сто десятых» ЗИЛах парк полностью оправдывал. Достаточно сказать, что только один элемент настила, из которых формируется проезжая часть, тянул, дай Бог памяти, аж на семьдесят пять килограммов нетто. Окованную полосовым железом дощатую панель по уставу полагалось переносить к месту укладки двоим солдатам, причем перемещаться с этой дурой при наводке мостовой переправы они должны были так называемым понтонным шагом: примерно семь-десять километров в час – фактически бегом.
В конструкции парка ТПП имелась масса завертываемых вручную крепежных элементов. Иногда на учениях из желания перекрыть нормативы и посрамить конкурентов какой-нибудь излишне бравый командир потихоньку просил понтонеров особенно не усердствовать в «заворачивании гаек» - и первый же въехавший на собранную кое-как переправу танк камнем шел на дно, подмачивая, а то и навсегда топя репутацию небрежного военного мостостроителя.
Отец Геныча по жизни был большим аккуратистом и педантом - среди минеров и саперов (а Василий Ерофеев в Отечественную был именно сапером) безалаберные обалдуи не приживаются. После наводки моста он обычно садился в простую плоскодонную лодку и в полном одиночестве прямо с воды скрупулезно проверял правильность постановки и надежность затяжки крепежных элементов. Доверяй, но проверяй – иначе опозоришься на весь белый свет: это еще мягко сказано. Как правило, на Тушинском параде присутствовало высшее руководство страны, и лопухаться даже пребывающим на вторых, а то и третьих ролях понтонерам усиленно не рекомендовалось.
В этот раз Василий Ерофеев проверил крепления дважды – мост должен пропустить к месту проведения парада десятки, если не сотни тысяч москвичей, жаждущих отведать хлеба из бесчисленных летних буфетов, как грибы после дождя выросших вокруг аэродрома, и, само собой разумеется, от души вкусить незабываемых зрелищ.
В утро парада Генку разбудил глухой шум. Отец, кажется, и не ложился: ночь напролет он провел с мостом - под мостом и на мосту. Над Москвой еще не до конца рассеялась ночь, солнца не было видно. Брезжило утро, день ожидался пасмурный.
Глазам малыша предстала потрясающая картина: в створе понтонного моста на противоположном берегу канала скопилась колоссальная толпа. Как и Генкин отец, люди, вероятно, не ложились спать в эту ночь, чтобы успеть занять наиболее удобное для созерцания военно-воздушного парада местечко вблизи лётного поля. При взгляде издали бесчисленные фанатики авиа-шоу сливались в сплошную черно-серую массу - жутковатое зрелище. Над толпой поднимался легкий туман - пот, дыхание и желудочно-кишечные газы многих тысяч людей даже изменили микроклимат в районе канала и немощеной улицы деревни Щукино.
Милиция, в том числе и конная, и солдаты-понтонеры с трудом сдерживали подпираемый сзади авангард плохо управляемой толпы, в нетерпении ожидающей открытия пропуска на мост. Обе стороны извелись ожиданием, и вот наконец прозвучала команда поднять шлагбаум.
Народ устремился на мост не красной, как вулканическая, а черной, но столь же горячей и раскаленной лавой - неудержимой, сметающей всё на своем пути. С крутого бережка впечатляющая картина была видна Генычу как на ладони. Толпа заполнила первые метров двадцать настила - и мост вдруг начал ощутимо проседать. Крепежные болты были закручены как надо - просто парк ТПП в принципе не переносил таких запредельных нагрузок. Народ валил валом – так не терзали мост даже тяжелые танки.
Вновь прозвучала через мегафоны отрывистая суровая команда: милиция и военные отдали приказ немедленно приостановить движение толпы. Конные милиционеры с помощью солдат принялись оттеснять успевших взойти на мост «счастливчиков» обратно на бережок. Из-за непрекращающегося подпора вновь прибывающих зевак вытеснить первопроходцев оказалось не так-то просто - процесс вытеснения затянулся минут на двадцать. Сбивающаяся с ног милиция разделила бурный поток на несколько мелких рукавов, военные подняли шлагбаум, и мост опять затрещал по швам - пуще прежнего. Черный язык толпы то вытягивался, то втягивался, то вытягивался, то втягивался. Лишь с третьей или четвертой попытки чудом сумевшей отрегулировать людской поток милиции удалось наладить безопасное движение.
Наверное, еще задолго до начала собственно парада множество людей получили травмы, скорее всего были и смертные случаи, но в те времена подобные вещи обычно замалчивались. Разумеется, пятилетний Геныч ничего еще не знал о Ходынском поле, находившемся, кстати сказать, сравнительно недалеко от Тушино, и воспринимал увиденное как откровение. В те времена ему «были новы все впечатленья бытия»…
Напрасно трудились возглавляемые Василием Ерофеевым солдаты, размечая в своем летнем лагере пешеходные дорожки, выставляя указатели движения и огораживая запретные зоны гирляндами красных флажков. Люди шли напролом, не обращая внимания на предупредительные флажки, сбивая поставленные для их же удобства указатели и оставляя после себя разнообразный мусор, окурки и даже лужицы мочи. Неудержимый поток стекающихся на авиа-шоу зрителей не удалось направить кружным путем, и к началу военно-воздушного парада летний лагерь муромских понтонеров выглядел так, как если бы через расположение части прошел хан Мамай.
Командование полка хорошо понимало, что худшее еще впереди: под руководством санинструкторов и военврачей солдаты готовили перевязочные материалы, нашатырь, брезентовые носилки и кислородные подушки.
Опасения полностью подтвердились. Обещавший быть пасмурным денек неожиданно выдался солнечным и жарким. К окончанию авиационного парада многие зрители перегрелись на солнце и были до предела измотаны. Они дочиста опустошили бессчетные летние буфеты, киоски и ларьки, освобождать же переполненные мочевые пузыри и кишечники было в общем-то негде и некуда. С аэродрома к створу понтонного моста измочаленные духотой и долгим стоянием на одном месте люди возвращались, как отступавшая из пределов России армия Наполеона: по старой смоленской дороге - то бишь опять через расположение воинской части. Одуревший и вызверившийся от духоты народ игнорировал звучавшие из мегафона призывы к соблюдению порядка.
Василию Ерофееву было в создавшейся ситуации не до сына, а мать временно выпустила Геныча из поля зрения. Минут десять пятилетний мальчонка был предоставлен самому себе. Его едва не затоптали, но потом он спрятался за штабелем все тех же элементов мостового настила и из этого импровизированного укрытия наблюдал за далеко не крестным ходом обезумевшей толпы. Мальчика особенно поражали и пугали падения женщин в обморок – вероятно, следствие солнечного удара. В перегретом воздухе витали ароматы человеческого пота, мочи и нашатыря. Одна дамочка в кровь разбила голову, споткнувшись о растяжку армейской палатки и затем ударившись о заботливо уложенные и побеленные солдатами кирпичи; другая бальзаковских лет особа билась в тяжелом эпилептическом припадке, обильно делая прямо в показываемые всему белу свету трусы; третья женщина, повиснув на руках у солдат, безутешно рыдала о пропавшем кошельке, наручных часах и ключах от квартиры, где когда-то лежали деньги: на авиационные парады в Тушино обычно стекались все «щипачи» (так на жаргоне называются воры-карманники) Москвы и Московской области.
Киевские и одесские понтонеры были далеко от центра главных событий, а впервые попавшие в «боевую, кипучую бучу» тушинского парада новобранцы муромской понтонной части получили жестокий урок.
Продолжение следует
