Кто же это, что и ветер, и море повинуются Ему?
Евангелие от Марка, глава4, стих 41
– Мух, давай поженимся! – Лю поймала Муху за тонкую мушиную талию. Грудь Мухаббат колыхнулась так, что поднялся ветер и, перебирая морские волны, как гусли, пригнал стадо серых облаков.
Грянул гром, закапал дождь. Чёрная мокрая Муха виновато жужжала на берегу. Лю отряхнула отяжелевшие от воды Мухины крылья и спряталась под ними от разгулявшегося ненастья.
– Добре пани! – прозвучал мужской голос с мягким польским акцентом.
Лю поднялась из своего укрытия, точно змея, услышавшая флейту факира. По грозовому небу блеснула молния и осветила юношу прекрасного, как Зевс-громовержец: кудри цвета яичного желтка, африканский рот на бледном фарфоровом лице, на груди геральдическое тату: три охотничьих трубы в центре рыцарского щита – герб Радзивиллов.
«Шляхтич!» – с восхищением прошептала Лю. Муха поморщилась, разглядывая его девичью шею и острые мальчишеские коленки: «У мужчины должна быть толстая шея и короткие ноги!», и метнула взгляд на его приятеля. Железный истукан стоял рядом, вогнав голову в плечи и широко расставив свои поленья.
«Настоящий кузнец!» – подумала Лю. Демонстрируя удаль, он одной рукой вырвал из земли гигантский гриб солярия и поднял его над головой, как зонт. «Мы – из охраны!» – произнёс Кузнец и сплюнул… Получился душ Шарко для всех желающих и не желающих похудеть.
I
«Шляхтич» и «Кузнец» оказались студентами-художниками, охранявшими виноградники во время летних каникул. Изучая знаки и символы исламского орнамента, они разрисовали сторожевую башню и так увлеклись, что превратили её в Мечеть Омара… Лю и Мухаббат, затаив дыхание, переступили порог величественного голубого храма, увенчанного полумесяцем.
Стены, своды и арки покрывала мозаика из кусочков мрамора, золота и перламутра. Мухаббат машинально сняла туфли и пробормотала: «Лала иль Алла, Магомет халиф Алла!». Шляхтич намотал на голову полотенце и, держась за мочки ушей большим и указательным пальцем, дважды прокричал нараспев: «Аллах акбар!».
Мухаббат расстелила мусульманский коврик для чтения Корана, повернулась лицом на Восток и похолодела от ужаса, заметив священную татуировку «Муай Тай» на чугунном торсе Кузнеца: там был нарисован грозный Хануман – Бог обезьян:
– Вы чемпион по тайскому боксу – стократный убийца?
Кузнец заиграл мускулатурой:
– Я на «Скульптуре» учусь ваять надгробия!
Он описал в воздухе несколько «хуков» и для придания им веса… сплюнул… Мелкий дождь перешёл в ливень, побежали ручьи, началось наводнение и затопило виноградники. В распахнутые окна ворвался терпкий аромат свежего винограда, дурманящий, как хорошо выдержанный портвейн. Охмелевшая Муха взмахнула крыльями и грациозно завертелась в восточном танце. Кузнец неуклюже приплясывал рядом, переступая с ноги на ногу, будто дрессированный медведь.
– Он хошет её… как это па-полски? – стала подтрунивать Лю.
– Пшекнуть! – подсказал Шляхтич.
Кузнец зарядил сторожевое ружьё виноградными косточками и нацелил на Шляхтича, тот, защищаясь, бросил во врага надкусанный гранат. Развязалась война… «Огонь!» – скомандовала Лю. В воздух взлетели носки, подушки, одеяла и взорвались самодельными бомбами. Кузнец исчез под юбкой Мухаббат, отстреливаясь из окопа виноградными очередями. Муха заревела, как боевой винтокрылый самолёт времён Второй мировой… Войско Польское было вдребезги разбито.
Изгнанники укрылись в шалаше из виноградных лоз. Лю заглянула в хрупкое лицо горе-воина, словно написанное прозрачной акварелью – одно неловкое движение, и краски смажутся, изображение исчезнет!
– А Вы на каком отделении?
– «Керамика»!
Она прикоснулась к нему с трепетом антиквара… Шляхтич зажёг старый фонарь – почудился голос Джинна: «Слушаю и повинуюсь, мой господин!». И они поплыли в сказочные страны с коралловыми скалами, серебряными водопадами и перламутровыми спинками форелей…
Ледяная громадная, как дом, волна накрыла Лю и Шляхтича. Несчастные захлебнулись в потоке воды, а когда, сморкаясь и кашляя, вынырнули – увидели Кузнеца, прячущегося за дулом пожарного ствола. От возмущения Шляхтич не смог проронить ни слова, закрыл глаза и замер, не подавая признаков жизни...
Лю сделала ему искусственное дыхание – Шляхтич не шелохнулся, только позеленел и стал похож на утопленника. «Пшеку пшечья смерть!» – изрёк Кузнец и сплюнул… Разбушевался ураган, загудел, завыл на крыше мечети-сторожки, и принёс с далёкого турецкого берега высокий голос муэдзина, призывающего всех молиться.
Чёрные крылья под кофтой Мухаббат закрутились, как два пропеллера и понесли её к морю. Визжа от страха, она с трудом приземлилась на краю высокой скалы... Услышав зов о помощи, Шляхтич очнулся и побежал спасать Муху. Он карабкался вверх по острым камням, рискуя сорваться в пропасть, и норовил поймать летунью огромным сачком, который смастерил из унесённой ветром Мухиной юбки.
– Казанова! – крикнула ему вслед Лю, вложив в этот возглас всё своё ревнивое презрение.
Лю затаила план мести: разыскала строительную рулетку, подошла к Кузнецу и замерила его шею, мощную, как ствол столетнего баобаба:
– Хотите я Вам фартук сошью?!
Со стороны Турции над морем загромыхал оружейный салют, донёсся рёв толпы и аплодисменты, как будто в стране произошёл государственный переворот. Мухаббат, изгибаясь под порывами ветра, исполняла танец Беременного Живота. А несметное полчище турок присвистывало и улюлюкало ей в такт.
Следующим был танец Налившейся Груди. Трепыхаясь и прыгая, Грудь всё дальше удалялась от тела, и вот оторвалась и заскакала по небу, разгоняя тучи.
С воем утробного плода из турецкого порта выскочила быстроходная эскадра, с каждой минутой приближаясь… Погрозив кулаком турецким воинам, Шляхтич изловчился, накрыл Муху сачком и бережно опустил на землю. Сам взобрался на скалу, занял горную вершину и произнёс проповедь:
– Грянет час и закончится тысячелетие Рыбы, позорное для славянского народа. Настанет светлая эпоха Водолея – время чистых славян, длинноголовых, без вредоносных примесей питекантропов и синантропов. Славяне возродят нашу землю, отбросят религию стада – христианство, и вернутся к язычеству – вере всех древних культур!
У подножия горы собралась толпа зевак, жаждущих евангелического чуда. Странные пророчества посеяли среди них недоверие и ропот…
– А ты, случайно, не ширнулся?
Шляхтич проигнорировал оскорбление черни, спустился с нагорной трибуны, подошёл к заброшенной бочке с выцветшей надписью «Квас», взломал ржавый замок и торжественно открыл кран: «Кто хочет выпить за эру Водолея?». В протянутые кружки полилась тёмно-красная жидкость, распространяя пьянящее благоухание… Вопль оглашённых потряс набережную – то был настоящий французский кагор! Повеселевший народ принялся качать Шляхтича.
Герой отклонил почести, в награду попросил покататься на водных лыжах. Вечерело, катера угнали на стоянку, не нашлось ни одного на ходу. Шляхтич велел принести из бильярдной два кия. Когда его желание исполнили, взял их в обе руки «наклейками» вниз, встал на лыжи, оттолкнулся и пошёл по воде под всеобщее изумление и ликование.
В сгустившихся сумерках не было видно ни лыж, ни бильярдных палок, только таинственно светился силуэт человека, быстро бегущего по волнам… Как зачарованная, Лю взирала на это божественное видение с высокого пирса, и вдруг разбежалась и прыгнула за ним в тёмную воду.
Шляхтич узрел её в фонтане брызг и радостно поплыл навстречу… Слитые в объятиях мокрые тела плотно облепил сверкающий зеленоватыми искрами планктон. Биолюминесценция была такой яркой, что Лю стала тушить клейкие огоньки.
Шляхтич прижал её к себе:
– Это безобидные крошечные морские организмы, ими питаются все, даже киты! Смотри, они уже мертвы!
На языке горечь – трупный яд.
– Я хочу умереть, как они!
Подсвечивая море, простейшие представители жизни струили изумрудное сияние: цветущие одноклеточные водоросли ноктилюки, горящие звёздочками веслоногие рачки. Мерцающие жёлто-синими цветам медузы. Лишённые мозга и сердца, они размножались делением…
Па-де-де маленьких медуз, их щупальца для захвата пищи были обуты в невидимые пуанты… Прячется ли среди них Медуза Горгона?.. На мгновение Лю и Шляхтич увидели её голову с копной гремучих змей и окаменели от чудовищного света…
– Руки вверх! – прогремел Кузнец, едва удерживая в руках пограничный прожектор, похожий на станковый пулемёт.
Он был в парадном, хорошо отглаженном, ладно сшитом фартуке и зелёной фуражке пограничника. Страж порядка приложил руку к козырьку:
– Прапорщик Кузнецов. Вы арестованы за нарушение дозволенных границ!
Луч прожектора ослепил насмерть перепуганную Муху, дрожащую перед лицом закона:
– Бежим! – крикнула она Лю. – Иначе угодим в тюрьму!
От негодования Шляхтич остолбенел, его будто контузило ударом световой волны. Он лежал, запрокинув голову, и был похож на ангела, упавшего с обломка облака. Лю старалась привести его в чувства: щекотала, щипала, била по щекам – голый Пророк оставался неподвижен. Он застыл на холодной земле, превратился в гипсовое изваяние – памятник эпохе Водолея.
II
С раннего утра беспокойная, рассерженная Муха атаковала Лю ревнивыми вопросами. Лю пробовала говорить с ней на языке мух:
– Он похож на оленёнка с хрупкими тонкими косточками!
– Оленёнок – этомаленький лось? – во время приступов зоофилии Муха мечтала о хищных животных – от ягуара до питона, но всегда доставалась старым паукам.
Лю не желала ссориться с подругой:
– Мы вчетвером на диком пляже, вокруг – ни души, только голые мухи! Шляхтич там рисует, а Кузнец – куёт…
– Скорее – плюёт! – с раздражением гудела Муха, отряхивая свою одежду, всю, как ей казалось, заплёванную.
Лю с мольбой повторяла «нагорную проповедь» Шляхтича:
– Скоро конец веку Рыбы – гнусному времени, где крупные глотают мелких, те – моллюсков, а травоядную морскую корову съели 200 лет назад!
– А мы в этой иерархии, наверное, планктон? – шутила Муха, но оставалась непреклонной: – Завтра у нас поход в игорный клуб!
…Вытянутый нос, скошенный подбородок и характерный серпообразный рот склонились над карточным столом. Другие лица – мелкие, плоские, невыразительные принадлежали рыбам-прилипалам, которые сопровождали акулу на охоту, доедая за ней остатки пищи.
– Уступите дамам место! – приказал Главный из своего кресла.
Свита нехотя подвинулась. Лю растерянно залепетала:
– Я умею только в … «Акулину»!
Раздался хищный гогот. Рот-серп вместо смеха издал скрежещущий звук, его усилили акульи зубы, посаженные в четыре ряда… Мухаббат захохотала от души, полной Грудью. Раскачиваясь из стороны в сторону, подобно маятнику, Мухина Грудь вновь устремилась в небо и набрала заоблачную высоту… На этот раз её заметил бог Солнца, лучезарный Гелиос, взмахнул рукой из своей золотой колесницы, и с неба посыпались зелёные бумажки… Мухаббат кинулась их ловить, шепча, как заклинание: «Муха по полу пошла, Муха денежку нашла…».
К забившейся в угол Лю подсел Кит, большой, синий, усатый, и протянул ей глянцевое меню:
– Что будем есть?
– Рыбу! – выпалила Лю и опрокинула стакан. Через минуту она вытаскивала Мухаббат из-под стола, где та ползала по-пластунски, набивая купюрами лифчик.
– Мне нравится вон тот, в жёлтом – он похож на Шляхтича! – и Лю указала на белокурую официантку с перманентной завивкой.
– Больше не пей! – предупредила Муха. – А знаешь, кто на тебя запал? – она нагнулась, чтобы сообщить Лю нечто важное. Но Лю перестала её понимать, только слышала «ж-ж-ж»…
– Эх, ты Акулина! – последнее, что вспомнила Лю, когда, пьяную, её затолкали в машину… «Акулина» тоже от слова «акула» – мелькнуло у неё в подсознании.
III
Мухаббат радела о спасении души и воздавала молитвы Аллаху, потом надувала использованные презервативы, туго перевязывала их верёвочкой и подвешивала к спинке кровати… Со временем резиновых шаров набралось такое количество, что кровать оторвалась от пола и повисла в воздухе, преодолев земное притяжение. Установив «рулевое колесо», на ней можно было лихо гонять по комнате…
Лю на нетрезвую голову врезалась в стены и давила «гостей». Мухаббат быстро освоила вождение и, не отрываясь от «работы», приспособилась заниматься домашним хозяйством: мыть посуду, стирать, гладить и даже готовить плов.
Она отважилась «съездить» в магазин, но гаишники сразу оштрафовали и строго-настрого предупредили больше не садиться за такой «драндулет»... Кровать-самолет поставили на место, а, чтобы больше не взлетала, нагрузили тяжёлыми подушками – Мухаббат хранила в них пачки зелёных купюр.
...Шли дни и толстые подушки набивались всё туже.
– Когда они лопнут по швам, устроим себе каникулы и слетаем в Польшу к твоему Водолею! – обещала Муха.
Как-то раз, сильно перепив, Лю провела долгую ночь в ванной.
– Лей больше воды и станешь Водолеем! – скаламбурила Мухаббат и, не дождавшись подруги, уснула...
Лю открыла все краны на полную мощь и забралась на кровать, не желая будить мирно сопевшую Муху. Когда лавина воды залила спальню, Лю быстро свалила на пол несколько пузатых подушек и распахнула окно… Ворвавшийся ветер подхватил «драндулет» с воздушными шарами, разогнался и поднял его высоко над домом…
Свесив голову, Лю с упоением наблюдала, как мощная струя просочилась на тротуар и соединилась с соседней канавкой. Улица стала исчерчена сетью ручейков и арыков, они сливались, образуя водоёмы. Появились лодки – сначала редкие резиновые, но вот взревели моторные и понеслись по водному шоссе, обгоняя друг друга и образуя «пробки».
Лю устремила мечтательный взгляд в небо:
– Пусть начнётся Вселенский Потоп и наступит эра Водолея!
Чтобы набрать должную высоту, Лю принялась избавляться от набитых деньгами подушек… Мухаббат безмятежно спала, подложив под голову самую большую – Лю потянула её к себе… Муха тотчас проснулась, посмотрела вниз на наводнение, затопившее город, и, как ужаленная, вскочила:
– Куда летим?
– В Польшу… ты же хотела… – промямлила Лю.
Муха бросилась к «штурвалу»:
– Нужно срочно рулить на Восток, в Турцию – успеть забронировать места в гостинице «Арарат»!
– Ты же клялась с «чёрными» ничего не иметь! – Лю залилась слезами.
А когда Муха, распоров уцелевшую подушку, пересчитывала оставшиеся деньги, Лю срезала со спинки кровати связку воздушных шаров, привязала их к поясу, зажмурилась и прыгнула…
Она очнулась распластанной в небе, шары шумно трепыхались у неё за спиной, словно стрекозьи крылья. Лю «по-собачьи» засучила руками и ногами, и сделала последний рывок. Воздушный поток подбросил её вверх, и она поплыла, раздвигая облака… навстречу эпохе Водолея.
Источник: Hi-Hume Journal
