Антисоветский народ

Саркастичность заголовка очевидна, хотя называть советский народ после распада СССР антисоветским — не просто злая ирония, а не лишённая содержательности метафора: именно такой и была идеологическая позиция.

Б.Н. Ельцин в июне 1992 года выступил в Конгрессе США с отчётом о проделанной работе и планах на будущее: "Мир может вздохнуть спокойно: коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, рухнул. Рухнул навсегда. И я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть!.. Россия окончательно сделала выбор в пользу цивилизации, здравого смысла, общечеловеческого опыта… Опыт минувших десятилетий научил нас: коммунизм не имеет человеческого облика! Свобода и коммунизм несовместимы!"

За плечами бывшего коммунистического функционера уже был и выигрыш на выборах президента РСФСР, и подавление ГКЧП, и Беловежский сговор, и распад СССР, и запрет родной партии КПСС, и приватизация… Россия действительно двинулась по антикоммунистическому, антисоветскому пути. Начались изменения в общественном сознании, подвергшемся интенсивной идеологической обработке. То, что происходит перестройка глубинных ценностей, в том числе и на личностном уровне, стало ясно позднее. В обычной жизни люди оперировали другими понятиями и образами. Мы были за или против отдельных персон и политических движений, индикаторами выступали газеты и журналы. Одни читали и почитали "Наш современник" и "День", другие — "Огонёк" и "Московские новости", одних называли "патриотами" и "красно-коричневыми", других — демократами, либералами, рыночниками. За каждым из этих направлений стояли определённые системы ценностей. Среди сторонников тех и других направлений были как те, кто умом и сердцем не принимал крушение СССР, так и те, кто не просто принял, но и испытывал разные формы "радости": одни — от жажды мщения, другие — от надежд на лучшую жизнь. Были и те, кто цинично и расчётливо понимал, что происходящее надо рассматривать не с эмоциональной точки зрения, а как появление возможности сделать карьеру и обогатиться: важно только держаться тех, кто побеждает и окажется "на раздаче".

Советский народ строил коммунизм, а построил криминальный капитализм — стало быть, и эти ценности, и ресурс его построения в народе существовали. Те из нас, кто составлял основу "советского народа", кто разделял многие, в том числе высшие ценности СССР (прежде всего — само его существование), хотели изменений не столько в матрице ценностей, сколько в управленческих моделях, их эффективности. В советской жизни нам не всё нравилось: неоправданные ограничения идеологического и бытового характера, навязчивая догматичность официальной идеологии, расплывчатость ускользающей цели — коммунизма и многое другое. Так что мы — "настоящие советские люди" — перемен хотели и готовы были их поддержать. Были и "не совсем настоящие" советские граждане, которых не устраивали базовые принципы и ценности социализма: запрет частной собственности, ограничение возможности предпринимательства, необходимость скрывать так или сяк нажитое богатство. Не устраивали ограничения выезда за границу и доступа к конвертируемой валюте. Не принималось — ни как идея, ни как жизненная цель — построение общества всеобщей справедливости, коммунизма, а жизнь в "развитых странах" воспринималась как уже достигнутый идеал. Таких людей в советском обществе было немного, но когда инверсия ценностей произошла — их час пробил, и многие быстро оказались в верхнем социальном слое.

Антикоммунизм-антисоветизм стал нормой идеологической и культурной жизни страны, пропитав собой всё: от газет и книжек ангажированных литераторов до школьных программ, телевидения, эстрады и кино. Советский период русской истории подвергся отрицанию, очернению и осмеянию. Три десятилетия трепыхающийся мозаичный ценностный базис российского общества впихивали в сложившийся идеолого-политический тренд. Сегодня мы живём в стране, ценностная структура которой "приготовлена" как целенаправленными усилиями идеологов и социальных инженеров, так и в ходе внутреннего саморазвития общественного сознания.

Обыденный уровень понимания, что такое ценности, при всей его неточности не так уж плох: ценности — это то, чем мы дорожим в мире предметов, качеств, идеалов и представлений. Здоровье, знания и умения, отношения с людьми, жильё, достаток, безопасность, уверенность в завтрашнем дне, ощущение доверия к власти, доступ к образованию и культуре, духовные и политические свободы, гордость за свою страну и свой народ — перечень того, что мы ощущаем как ценность, можно продолжать.

Размышляя об этом, надо помнить, что пространство ценностей многомерно: есть ценности государства, есть ценности общества и его отдельных сегментов, есть ценности личностные. По умам и сердцам отдельных граждан распределена смесь самых разных ценностей, эта субстанция и является тем "материалом", из которого складываются ценностные структуры общества. Структуры являются уже не "материалом", а конструктивной особенностью социума, существенно влияющей на его свойства и цели. Ценностная структура общества проявляет себя в виде сословий, политических партий и движений, религиозных сообществ, этносов и т. п. Одной из общих для всех ценностей является государственность — как важнейшее качество, а его аппарат — как инструмент, с помощью которого каждый из элементов структуры может продолжать существование и быть не только защищён сам, но и подавлять своих соперников.

Обращаясь к языку ценностей, поговорим о ресурсах общественной энергии, которые могут быть вовлечены в текущий процесс выхода из кризиса и дальнейшего развития. Говоря о происходящих сейчас идеологических изменениях, мы не строим иллюзий насчёт базовых принципов, на которых стоит наше капиталистическое государство. Представления о справедливости остаются вполне либеральными, равно как и отношение к богатству и способам его обретения. Распространён взгляд на человека как на социальное животное, стремящееся к личной выгоде. Советское прошлое считается тупиковым путём. В обществе продолжает укрепляться структура социального и имущественного неравенства, формируется сословная иерархия, нарастают разломы по этническим и религиозным линиям. Всё это и многое другое остаётся для нас предметом осуждения и идеологической борьбы. Но текущие — в силу "логики обстоятельств, а не намерений", как говорил в своё время Сталин, — процессы способствуют укреплению государства (такого, уж какое есть, со всеми его недостатками). А это мы считаем благом и готовы способствовать, предлагая поднять уровень влияния дремлющих советских ценностей и сформировать позитивное к ним отношение ради дальнейшего развития России.

Советский народ — это русский и прочие народы Российской империи, жившие в СССР. Говоря о "советских ценностях", надо осознавать неточность этого понятия. С одной стороны — есть некое нормативное описание тех качеств и идеалов, которые должны быть у советских граждан, с другой стороны — есть куда более сложная реальность, существовавшая в умах и сердцах. Советский народ сберёг в себе и передал следующим поколениям собственно русский народ — не только в прямом, биологическом, смысле, но и в более широком понимании. Вспомним некоторые из качеств, сопоставляя их с теми ценностями, которые нам навязывают, формируя из нас антисоветский, во многом — антирусский народ. Далее для краткости буду пользоваться сокращениями типа "а-общество", "а-сдвиг" ценностей и т. п.

Часто говорят о таком качестве, как коллективизм нашего народа. Антисоветские пропагандисты трактуют его как рабскую покорность и единомыслие — что является ложью, опровергаемой всей историей. Уточним смысл понятия "коллективизм" — не для опровержения лжи, она того не стоит, а для углублённого понимания. Наш коллективизм — это чувство единства и готовность к совместным и солидарным действиям: в труде, принятии решений, переживании, осмыслении происходящего. Готовность и стремление к таким действиям — одна из ключевых ценностей нашего мировоззрения. Лишение нас возможности солидарных действий: сходов, собраний, советов, подмена их демократическими процедурами индивидуализированных персон разрушает одну из опор существования нашего народа. Главным в а-обществе является именно индивидуализм, человек должен ощущать и вести себя как атомизированная единица, мотивированная в первую очередь эгоистическими устремлениями. Такие люди в русском народе всегда были, есть и будут, вопрос лишь в том, делать ли их образцами для подражания, "затачивать" ли под них цели и методы общественного развития. Полагаем, что это приводит к ослаблению и разрушению творческого потенциала и созидательной энергии народа.

Одной из базовых ценностей (бывшей в советское время в центре внимания) является отношение к богатству и труду: достаток — результат труда, иные способы обретения богатства вызывают неприятие. Труд воспринимался в широкой гамме: от ручного до творческого. Труд композитора, за минуту "насвистевшего" полюбившуюся людям мелодию и получившего за это много денег, или учёного, за ночь "открывшего формулу", принёсшую ему и славу, и деньги — не осуждался. Спекулянты, перекупщики и им подобные — осуждались и для большинства людей были презираемой частью населения.

Важной особенностью советского менталитета было стремление к всестороннему и гармоничному развитию личности, воспринимаемое и как цель, и как критерий развития не только человека, но и страны. В а-обществе произошла подмена идеи развития творческого потенциала каждого человека ключевой ценностью общества потребления — стремлением к определённому уровню материального достатка. Стремление это было и в советские времена, но тогда "рост материальных потребностей" ещё связывался и был обусловлен развитием личности, теперь эта связь отброшена, так что "уровень жизни" сам по себе — и цель, и критерий. Что касается развития личности, в а-обществе этот аспект стал прагматичной частью качеств, использующихся в конкурентной борьбе.

Базовым положением советской (марксистской) доктрины было представление о том, что человек — творец истории. Человек способен менять и себя, и окружающий мир, его предназначение в этом и состоит. Таковы материалистический подход к пониманию истории и утверждение биосоциальной природы человека. Человек — существо биологическое, продукт эволюции, но в не меньшей мере человек и существо социальное, чем существенно отличается от животных. Этот взгляд находится в противоречии с большинством религий, в которых существование человека, его двуединая (душа и тело) природа и предназначение обусловлены божественным замыслом. Найти социально приемлемый компромисс между научно-материалистическим и религиозными взглядами не так уж сложно. Сложнее "договариваться" политическим и религиозным институтам: в советское время между ними шла бескомпромиссная борьба. Большевики не желали "идти на уступки мракобесию и поповщине", это было обусловлено не "преданностью марксизму", а борьбой за власть в государстве: церковь обладала не только огромным влиянием на народ, но и реальной политической и экономической властью. Дальнейшая борьба с религией и церковью носила неоправданно ожесточённый характер. Инерция вульгарного политического марксизма рождала сковывающие идеологические догматы, а личные качества некоторых советских руководителей лишь усугубляли дело. А-общество терпимо по отношению к религии и церкви, и это не самая худшая его черта. Однако во взглядах на человека и его природу есть тревожная особенность. Соглашаясь с биосоциальной природой человека, либеральная доктрина смещает пропорции: биологического больше, чем социального, человек — животное. Хоть и социальное, хоть и сложное, но его устройство сродни алгоритмизируемым машинам: человека можно "настраивать" и "изготавливать". В этом корни евгеники, нацизма, трансгуманизма и многих других опасных плодов либерального а-сада. Этому следует противопоставить концепцию всестороннего развития личности — похожую на советскую, но сопряжённую как с научным видением природы человека, так и с религиозными взглядами. Что, повторю, в идеолого-политическом пространстве сделать не так уж сложно.

Важной ценностью во все времена было стремление к справедливости. Справедливость — как бы очевидное, но очень противоречивое понятие. Наша история может быть рассмотрена как стремление к справедливости. Однако во все времена шаг к одной справедливости сопровождался порождением другой. Скажем, в лозунге "Земля — крестьянам, фабрики — рабочим!" и в его реализации одновременно рождались справедливость по отношению к одним и несправедливость по отношению к другим. "Утешительной" формулой должен был служить классовый подход, предлагавший одной части населения не особо переживать о страданиях классово чуждой его части. Последующее развитие в какой-то мере залечивало раны: общенародная собственность проявляла себя как форма справедливости, отвечающая чувству общинности. Но её век оказался недолог. Причём вовсе не желание уврачевать допущенную некогда несправедливость в отъёме имущества стало тому причиной, а алчность приватизаторов 90-х. Образ справедливой России должен состоять не только из описания того, как что должно быть "по справедливости", но и того, что сейчас воспринимается как несправедливость, в чём её причины и как их следует устранить. Делать это придётся, поскольку позитивные социальные изменения возможны только как результат целенаправленной деятельности.

Целенаправленная деятельность предполагает наличие образа цели — в данном случае образа будущего. В советское время образом желанного будущего был коммунизм. Он описывался в самых общих чертах: справедливое бесклассовое общество свободных тружеников. Коммунизм представлялся как высший этап развития общества, который пока ещё нигде не существовал, но считался достижимым — как результат планомерного и научно обоснованного процесса его строительства. Этот образ был одной из базовых ценностей советского общества, однако его значимость постепенно снижалась — как потому, что заявленные сроки его достижения откладывались, так и потому, что многие ожидаемые по ходу движения к коммунизму признаки улучшения жизни не наступали. Образ всё больше казался утопией, но и в этом качестве продолжал играть роль социально значимой ценности и цели. А-общество с первых дней своего появления объявило коммунизм "идолом, наводящим страх" — как заявил в цитированной выше речи Ельцин. От "идола" избавились, но нового образа желанного будущего не предложили. Да он пришедшим к власти мародёрам и не был нужен, поскольку пришли они не строить, а мстить, грабить и вывозить награбленное в страны, бывшие для них образцом уже построенного там идеального общества. Им какой-то новый образ не нужен, вполне достаточным казалось копирование всего, что понравилось за границей. Есть и прагматичные предприниматели, которые планируют деятельность исходя не из образа будущего, а из интересов и перспектив развития своего бизнеса. Сумма таких подходов, естественным образом замешанных на экономических критериях, и стала основной моделью строительства нашего общества и государства. А-общество живёт в модели ситуативного поведения с краткосрочными целями. Сейчас, надеюсь, наступает период нащупывания исторической инициативы, важным элементом которой должен быть образ будущего. Возможно, стремление к модели многополярного мира послужит катализатором рождения политически значимого образа будущего для России. В этой связи представляется важным не только его описание, но и корректировка ранее заявленного. Надо бы отказаться от проклятия образа коммунизма: сотрудничать с Китаем или Вьетнамом сложнее, если лозунг "коммунизм не имеет человеческого лица" не снят с повестки. Полагаю, что необходима переоценка коммунизма как идеи, рассмотрение её как одной из моделей построения общества справедливости, а советский опыт — со всеми его удачами и неудачами, прозрениями и заблуждениями, приемлемыми и неприемлемыми методами и прочим — осознать как важнейший и единственный для нас ресурс, отталкиваясь от которого можно и нужно продолжить движение.

Универсальный солдат любой идеологической армии — идея свободы. Её — и как путеводную звезду, и как орудие разрушения — можно вбросить в любое общество, повести за собой людей и оправдать последующие действия. Свобода — как философская и политическая категория — лишена самодостаточности, то есть определённого смысла без сопоставления с какой-либо несвободой. Сперва должны возникнуть запреты и ограничения, преодоление которых будет ассоциироваться со свободой. Запреты и ограничения — инструмент и условие, без которого не существует ни одно государство. Таким был СССР, такова и современная Россия. Поговорим, однако, не о запретах как таковых, а о сдвиге ценностей и их эмоционально-чувственном восприятии. В советском обществе были как те, кто болезненно ощущал ограничения, так и те, кто их практически не чувствовал. Позитивные эмоции воспринимаются легко и незаметно, в то время как негативные вовлекают человека в их переживание. Так и со свободами: мы их не замечаем, ощущая как естественное свойство среды обитания, а вот ограничения чувствуем и испытываем дискомфорт. Ценностный сдвиг, осуществлённый при а-переходе, даровал свободы, которых ранее не было: расширение свободы слова, передвижений по миру, предпринимательской активности, публичной сексуальности и др. А утрата многих прежних свобод стала осознаваться не сразу. Речь идёт о базовых советских ценностях: свобода выбора профессии, свобода от платы за обучение, свобода от страха перед будущим, от угрозы войны (идеологи о ней говорили, но на эмоциональном уровне реальная угроза не воспринималась) и многое другое.

В а-обществе "свобода" наполняется злободневной конкретикой: свобода от советской цензуры, от "партократов", от законов, удушающих развитие экономики. Дробилкой "свободы" разрушались многие базовые устои: коллективизм надо заменить индивидуализмом, отзывчивость — эгоизмом. В очередной раз (предыдущий был в 1917 г.) осуществлялась девальвация ценности государства как такового: его можно и разрушить. И в 1917-м, и на рубеже 90-х происходила десакрализация государства — его сути, символов и персон, олицетворяющих государственную власть.

Государство и государственность — высшие ценности. Советский народ по определению — продукт советского государства, без которого он перестаёт существовать как политическая реальность. Описав то же население как русский, татарский или любой другой этнически определённый народ, мы увидим, что по этим — и многим другим — критериям люди продолжают существовать и при утрате государственности. Советский народ оказался разделённым на 15 фрагментов, каждый из которых подвергся своим инверсиям ценностей. Общее для всех государство — СССР — исчезло, обретать чувство новой опоры во вновь возникших государствах оказалось непросто. Представители титульных наций легче обрели опору инстинкта государственности в своих новых суверенитетах, а вот русскоязычные пережили (и продолжают переживать) настоящую драму всеми отвергнутой части ещё недавно большого, сильного, полноценного народа со славной историей, традициями и древней государственностью. Лояльное отношение к своим новым независимым государствам становилось вынужденным компромиссом. У живущих в России инстинкт государственности удовлетворяется признанием Российской Федерации как правопреемницы и правопродолжательницы СССР. Есть в России и те этнические группы, у которых пробудилось стремление к независимой от России государственности. В трагической форме это проявилось в Чечено-Ингушетии, напряжения пока ещё менее драматического характера имеют место и в других национально-автономных образованиях. О сложных перипетиях взаимоотношений народов с государством и игре смыслов понятий "нация", "национальность", "этничность" и прочих поговорим в других статьях.

Государство — особый вид ценности. В ней обязательно присутствует идеологический и сакральный компонент, который чаще всего оформлен в виде мифа о возникновении государства. Его важными чертами являются древность, героизм пути и целостность истории. Современная Российская Федерация, разорвав эту сакрально-мифологическую, духовную связь с советским прошлым, оторвалась и от важного источника легитимности. Либерально ориентированная часть властной элиты лишена ощущения сакральности доставшейся ей страны, воспринимаемой как очередной "проект", у которого есть начало и конец.

Часть населения и идеологической обслуги власть имущих пытается опереться на сакральность русской истории в её дореволюционном прошлом, опираясь на православно-монархический компонент. Но они не готовы осознать важность непрерывности сакральности и вписать в неё советский период, обладавший своей особой, светской метафизикой. Без этой целостности не возникает естественных оснований для гордости и возвышенного отношения к текущей государственности. Власть пытается вырезать из ткани советского прошлого лоскуты, сохранив хотя бы некоторые советские "скрепы": Победа, гимн, атомный проект, космос… Это шаги в правильном направлении, но их недостаточно для эффективной опоры на отечественную историю как на созидательный ресурс.

История, вернее — её изложение, является одним из важнейших инструментов формирования и разрушения ценностей. Через изложение истории складывается базовая система координат — и нравственных, и политических, и мировоззренческих, и многих других, в пространстве которых расположены ценности и цели — как личности, так и общества, государства.

Переписывание истории происходит при всякой смене власти или её курса. Негативно окрашенная история служит инструментом разрушения, захвата и удержания власти. Большевики, борясь с царизмом, формировали такой образ дореволюционной России, который должен был объяснить и оправдать её разрушение. Позитивные краски служат укреплению и созиданию. Те же большевики, когда возникла необходимость развития экономики и политического устройства, обратились к другим страницам и именам русской истории. Не отказываясь от классовых оценок, советские идеологи вполне конструктивно сформировали позитивный образ русской истории, создали систему опорных событий и имён, которыми можно и нужно гордиться, сохраняя преемственность и неразрывность исторического пути. Но привлечение негативных образов и оценок, в том числе и собственного прошлого, продолжалось как инструмент удержания власти. Весьма остро это происходило в период разоблачения культа личности под видом разрушения "наследия сталинизма". Ещё раз эта методика — теперь уже с катастрофическими последствиями — была применена в перестроечный период.

Вспомним ещё об одном качестве советского народа — доверии к людям, к власти и печатному слову. С точки зрения антисоветской криминально-буржуазной элиты, это удобные качества "лохов, которых нужно доить". С точки зрения высокой — религиозной и гуманистической — морали, это позитивные качества и отдельных людей, и общества в целом, это подлинные ценности, которые хочется сберечь, хотя текущая жизнь вытравливает их из массового общественного сознания. В нашем а-обществе нет доверия ни к власти и её институтам, ни к элите. Причём разрушилось это доверие само по себе: демонстрируемые элитой ценности и образцы поведения быстро показали народу, кто есть кто, какое место в обществе занимают воры, взяточники и утратившая остатки морали развлекающая их обслуга из сферы масскультуры. Трудно в настоящем искать опору для формирования доверия к власти и элите общества.

Вспомним о некоторых других качествах советского (русского) менталитета, потребность в возрождении которых сегодня вновь стала актуальной. Важными ценностями были совесть и совестливость. Совестливость остаётся регулятором жизнедеятельности не только личности, но и государства. А-сдвиг смещает совесть, поручая её функции юридическим нормам, которые считаются достаточными в обществе эгоистов. Но русский и советский менталитет всегда был круто замешан на переживаниях совести и чувства стыда. Ещё одна ценность, ныне подвергающаяся разрушению, — семья, базовый элемент жизни каждого человека, закладывающий ценности и представления об устройстве общества. Образ семьи проецировался и на государственное устройство, формируя то, что называют патриархальным укладом. В тесном содружестве с семейным действовало и школьное воспитание — семья и школа были единой системой формирования и системы ценностей, и мировоззрения. Важно подчеркнуть эффективность созданной в СССР системы образования, её многоступенчатые воспитательную и образовательную функции, отвечающие потребностям развития общества. Разрушение каждого из этих элементов общества и связи между ними (превращённой в оказание образовательных услуг) ослабляет сложившийся у нас в стране тип государственности, в котором инстинкт защиты семьи от всяких угроз проецировался и на государство, воспринимаемое как большая семья.

Основой независимого развития СССР было стремление к самодостаточности. В результате а-перехода это качество государства перестало считаться ценностью и во многом утрачено. Сейчас прилагаются гигантские усилия по импортозамещению и восстановлению технологий и производств. Опыт Советского Союза в этой связи достоин и позитивной оценки, и изучения.

СССР — ценность сам по себе как явление истории, как проект, эксперимент, как сгусток высоких чаяний и надежд, как сокровищница знаний, культуры, искусства, как свод биографий советских людей… Должен быть создан новый образ советского прошлого — как драгоценной, уникальной части нашей истории. Именно он — плодоносная часть почвы, на которой продолжает своё существование Россия. Именно такой образ, поддержанный властью, станет мощным источником потоков социальной энергии, которую народ начнёт с воодушевлением генерировать.

Подводя итог, отметим важность того, что эти качества дошли до наших дней не только в музейной шкатулке ценностей советского периода истории, но также в сердцах и умах ныне живущих людей. Почему эти качества надо маркировать как советские, ведь на языке ценностей большинство из них можно считать просто русскими? Причин несколько. Одна из них — очевидная: наднациональная маркировка воспринимается всеми народами России как своя. Более существенная причина в том, что, апеллируя к советскому периоду как позитивной части истории, мы "сшиваем" ткань истории русской, "замыкаем" наш культурно-исторический ток, обеспечиваем преемственность, объединяем силы всех поколений, их энергию, мощь, славу и веру в будущее. Это не идеологическая или мистико-эзотерическая метафора, это реально действующий инструмент социального проектирования и государственного строительства.

Следует со всей искренностью признать, что формирование "антисоветской" ценностной матрицы принесло не только проблемы, но и позитивные плоды в отношении развития государства. Среди достижений в экономике, уровне жизни, разного рода свобод и раскрытия возможностей есть многое из того, что принёс этот а-сдвиг и пробуждённый дух предпринимательства. Достижения есть, но жизнь течёт, всё меняется. Как в своё время надо было сменить ценностную парадигму (от отрицания царизма перейти к умеренно позитивной оценке русской истории в целом), так и сейчас пришла пора "кое-что подрегулировать": сменить огульную критику советского периода на формирование взвешенно-позитивного к нему отношения.

Илл. Мауриц Корнелис Эшер «Заполненная плоскость» (1957).